Не обращая внимания на шумные протесты толпы, к шлюзу бесцеремонно подъехала огромная сверкающая машина на воздушной подушке, колеса которой были опущены на землю. Подали трап, дверь машины открылась, и из машины выбрался человек весьма солидного вида. Его пестрое одеяние однозначно свидетельствовало: этот господин богат и на военной службе не состоит.
— Скажите, когда, — потребовала Сенкевич, приготовившись распахнуть дверь ногой и пальнуть из плазменной пушки. Она не могла видеть, что творится снаружи. — Скажите же, когда!
— Сэр, что, черт побери, там происходит? — шепотом спросил Бредли. — Они не… я хочу сказать, что они…
— Да, — тихо и спокойно ответил Ковач, — стреляй прямо в люк, а потом сразу падай. Топ, мы с тобой метнем гранаты с трехсекундной задержкой — большим пальцем он зарядил кассету с микрогранатами, зная, что в это мгновение Бредли проделывает то же самое, — так, чтобы гранаты разорвались в воздухе.
— И отступаем обратно, кэп? — спросил сержант.
— И атакуем корабль, Топ, — поправил его Ковач, выказывая при этом не больше эмоций, чем при изучении грузовых накладных три недели назад в Порту на Тау Кита. — На борту не успеют закрыть люк. После того, как Си подпалит их.
Человек, приехавший на машине, направился по трапу. Толпа — насколько мог видеть Ковач, там были одни мужчины — торопливо расступилась перед ним, словно он все еще ехал на своем броневике. Внутренний люк шлюза, вероятно, был также открыт, потому что когда человек достиг верха трапа, из корабля шагнула фигура в серебристо-черной униформе и преградила ему дорогу.
Некоторое время эти двое орали друг на друга на языке, который Ковач не знал. Неожиданно человек в униформе пнул штатского в живот, после чего тот скатился назад по трехметровому трапу. Толпа издала коллективный вздох, слышный даже за шипением и свистом работающих на холостом ходу двигателей корабля.
— Сэр, — умоляющим голосом спросила Сенкевич, глядя на глухую панель перед собой. — Сэр, когда же?
Толстый поднялся на ноги, в ярости что-то крича. Из корабля появилась еще одна фигура и встала рядом с человеком в форме.
Вновь появившийся был халианин. Он залаял что-то человеку в форме, программа перевода в шлеме Ковача немедленно включилась.
— Чего вы ждете? Неужели вы не понимаете, что даже сейчас ракета может быть в воздухе.
— Приготовьтесь, — сказал Ковач, держа ружье вертикально в левой руке и кассету с гранатами в правой.
Человек в форме обернулся к халианину и пролаял в ответ.
— Пристрелите этого, — перевел шлем, — а остальных мы как-нибудь впихнем.
Халианин поднял автомат. Толстый с испуганным воплем бросился к своему автомобилю.
— Давай, — прошептал Ковач.
Сенкевич с грохотом распахнула дверь ногой, и через мгновение в ночи молнией сверкнула вспышка плазменного ружья.
Плазменный заряд угодил прямо между двумя фигурами, стоящими в шлюзе, попал в переборку внутри корабля, и входная камера превратилась в огненный шар. Взрыв отбросил халианина и человека в форме метров на десять от шлюза, их шерсть и волосы вспыхнули.
Всякий, кто находился внутри корабля, если только он не был отделен от шлюза закрытой дверью, должен был получить ожоги. Что же касается толпы снаружи…
Кассеты с гранатами по крутой дуге взлетели высоко над толпой, потом сработало разрывное устройство и разделило каждую кассету на пять гранат. Мгновением позже гранаты разорвались со звуком древесной ветки, ломающейся под тяжестью налипшего снега.
Вылетевшая оттуда шрапнель разлетелась по двору склада; толпа полегла, как скошенные колосья пшеницы.
Когда разорвалась последняя граната, Ковач был уже в движении. На правом запястье расплывалось пятно крови, он чувствовал, как постепенно немеет рука, но это не мешало ему действовать. Гранаты выбрасывали шрапнель из стеклопластика, которая быстро теряла скорость в атмосфере, но даже за двадцать метров от места разрыва она все еще была опасна. На более же близком расстоянии…
Сенкевич хотела было дать очередь из автомата по людям, оказавшимся за пределом радиуса поражения гранат, но в луже крови. Пули ушли в ночное небо, но это уже не имело никакого значения. Те, кто мог передвигаться, в ужасе размахивая руками, разбегались во все стороны. Некоторые ослепли, некоторые истекали кровью…
Разрывное устройство разбросало гранаты достаточно широко, и большая часть людей осталась на месте.
Халианин бился в агонии среди корчившихся людей. Ковач на бегу три раза выстрелил в него из автомата, а бежавший на полшага позади Бредли разнес вытянутую звериную морду выстрелом из своего помпового ружья.
Не стоит экономить боеприпасы, когда имеешь дело с халианами.
Ковач первым достиг трапа и, несмотря на вес своей амуниции, одним прыжком взлетел наверх. Его компаньоны инстинктивно огляделись вокруг, так поступил бы и он сам, если бы первым оказался кто-нибудь другой. Бредли выстрелил по спинам удирающих людей, дабы у них не возникло желания повернуть назад. Для его ружья расстояние было слишком велико, но одна из мишеней взмахнула руками и упала, не добежав какого-то метра до укрытия.
Сенкевич с хирургической точностью прошила очередями ветровое стекло и двигатель машины. Работающая на холостом ходу турбина взвыла, потом лопасти остановились, и машина осела на землю. За решетками двигателя показались язычки желтого пламени.
За спиной Ковача щелкал соленоид, кто-то из оставшихся в живых членов команды лихорадочно пытался закрыть дверь, но струя плазмы, вероятно, расплавила или пережгла какую-то электронную схему.
Ковач ввалился в шлюз, выжженный зарядом плазмы. В металлической переборке, прямо напротив люка, было проплавлено отверстие около метра в диаметре. Все, что могло воспламениться, либо еще горело, либо уже сгорело, включая и труп, слишком обожженный, чтобы его можно было идентифицировать. Открытая дверь вели на корму, где виднелись две каюты и закрытые инженерные помещения, и налево — на нос к рубке.
Ковач выстрелил в правую и прыгнул в левую дверь, выпустив еще одну короткую очередь; пули отрикошетили от пола и стен прохода, что должно было очистить его.
Но ни одна из этих пуль не задела халианина, выпрыгнувшего из рубки с автоматом в одной руке.
Ковач не ожидал встретить настоящего сопротивления. Он постарался повернуть дуло в нужную сторону, но в этот момент врезался боком в палубу, и пули прошли под подпрыгнувшим в этот момент халианином. Единственной удачей было то, что его противник был так же ошарашен и постарался оглушить десантника своим автоматом. Вместо того, чтобы стрелять, как должен был подсказать ему здравый смысл, он прыгнул на свою жертву.
— Грязная обезьяна, — рявкнул автопереводчик, и стальной ствол автомата обрушился на прочный пластик шлема Ковача. Свободная лапа хорька вцепилась в плечо десантника, изо всех сил пытавшегося не дать противнику запустить свои когти под подбородок…
И тут Бредли разрядил свой дробовик в висок халианина.
На мгновение Ковач оглох. Кроме того, он ничего не мог видеть, пока не поднял забрало шлема, забрызганного содержимым черепа врага.
Люк на другом конце короткого прохода закрывался. Ковач сунул в щель свое ружье. Пластиковый приклад затрещал, но бериллиевая ствольная коробка выдержала, хотя и погнулась.
Бредли вытащил кассету с гранатами.
— Не надо! — крикнул Ковач. Он направил автомат халианина в середину люка рубки и нажал на курок. Ничего не произошло.
— Сэр, они спрячутся в противоперегрузочных камерах! — крикнул Бредли. — И придут в себя!
Кассета была помечена тремя красными полосками — она предназначалась для подавления укрепленных огневых точек.
Над самым спусковым курком автомата, слишком близко для руки человека, но в самый раз для короткопалых халиан, располагался рычажок. Ковач перевел его и дал пару очередей.
— Нам нужно, чтобы этот корабль взлетел, — крикнул он, потянувшись за своей кассетой с гранатами. Люк начал открываться. Он бросил кассету во все расширяющуюся щель и прыгнул вслед за ней.
