Фрося веселилась вроде бы больше всех, но внимательно следила за обстановкой. Когда картошку с мясом доели, а литровая бутылка разошлась на четверых — все вровень пили! — она объявила:

— Ну все, господа хорошие, пора мне остальных кормить. Отдохнуть не хотите ли?

— Фрось! — прижал руку к сердцу Коля. — А как насчет еще пузырика? Неужели жалко, а?

— Привез бы с собой ящик, — безапелляционно заявила хозяйка, — мог бы хоть до усрачки жрать. А у меня лишней нет. Все, гуляй! Мне еще вас на ночь устроить надо. Наверху две комнаты есть, большая и маленькая. В одной две койки, в другой одна. Кого куда?

— Вопрос, конечно, интересный…— Коля так откровенно посмотрел на Аню, что чуть не проглотил ее пьяными глазами.

Таран вообще-то хотел сказать, что надо их с Колей поместить туда, где две, а Аню — туда, где одна. Но как-то засомневался, потому что не мог однозначно предсказать реакцию Ани. Однако того, что она выдала. Юрка и вовсе не ожидал. Аня заявила:

— Нам с Юрой в большой комнате, а Коле отдельно…

— Не понял…— просипел Коля. — Вы чего… это самое, да?

— Представь себе! — весело сказала «фрекен Петерсон» несколько более развязным тоном, чем обычно. — А ты что, до сих пор не сообразил, что если б он — тут она подчеркнуто нежно обняла ошалелого Тарана за плечи — был мне никто, так я бы с ним куда-то поехала?

Коля густо выдохнул и произнес несколько упавшим голосом:

— Тады ой. Извиняюсь! Не усек.

Должно быть, он еще сохранил способность к логическому мышлению.

Надо сказать, что Таран при всей ошеломленности этим неожиданным заявлением сообразил, что на самом деле, конечно, Аня вовсе не собирается с ним трахаться, а просто-напросто убеждена в том, что Юрка — человек здравомыслящий и даже в поддатом состоянии к ней приставать не будет. Спать в отдельной комнате ей, очевидно, показалось менее безопасным, ибо никто не гарантировал, что Коля к ней не полезет. А при Таране он, даже если совсем ум потеряет, все же не решится приставать. Поэтому Юрка не стал, выражаясь дипломатическим языком, ни подтверждать, ни опровергать Аниных заявлений.

— Ну вот и разобрались, — порадовалась Фрося. — Пошли за мной, молодежь. Покажу вам здесь удобства.

Хозяйка для начала продемонстрировала сортир, вполне городской, со сливным бачком, который находился в закутке рядом с кухней. Потом со словами «Ну, если кому подмыться надо…» показала ванную с газовой колонкой. Аня веселенько хихикнула, а Таран смущенно кашлянул — уж очень Фрося была проста!

Потом поднялись наверх. Большая комната, где предстояло разместиться Юрке и Ане, располагалась над горницей и была примерно такой же по площади. Кровати были похожи на те, что употребляются в номерах недорогих провинциальных гостиниц. Стояли они головами к глухой стене, напротив пары зашторенных окон. Шкаф, туалетный столик с зеркалом, очень модный, наверно, в 70-х годах, еще до Таранова рождения. У его родителей когда-то такой тоже имелся, но потом по пьяни папаша пульнул в него утюгом, а потом, когда мать с маленьким Юркой, перепугавшись, убежали к соседке и заперли квартиру снаружи, — схватил топор и порубал этот столик в щепки. Впрочем, черт с ним, с этим столиком, хуже было бы, если б папаша их рубить начал…

— Белье свежее, — прорекламировала себя, родимую, Фрося. — У нас тут вроде гостиницы, только бесплатной… Ну, отдыхайте, ребятки. Дверь, чтоб никто не помешал, можете на задвижку закрыть. До утра беспокоить не буду… В общем, пошла я. Надо еще Колю пристроить, а то его развезло сильно.

Когда Фрося вышла, Таран поглядел на окна. На них тоже, как и на первом этаже, стояли прочные решетки. Аня в это время подошла к двери и заперла ее на задвижку.

— Проверяешь, не убегу ли я? — улыбнулась она, и Таран только сейчас углядел, что Аня тоже довольно пьяненькая. — Нет, и не собираюсь. Очень жить хочу, понимаешь? И по возможности — хорошо.

— Живи, кто мешает, — зевнул Юрка, ощущая сильную усталость и желание как следует придавить подушку. Ответил он, конечно, явно не в кассу. Небось сам оказался одним из тех, что помешал Ане нормально жить с папой и мамой.

— Кто мешает? — Аня явно потеряла все свое прибалтийское хладнокровие. — И ты еще спрашиваешь?!

— Но ты все-таки добровольно сюда приехала… — произнес Юрка в некотором недоумении.

— А куда денешься? — сказала эта прагматичка. — Вам я нужна живая, а «там»

— мертвая. Из двух зол выбирают меньшее.

— Ладно. — Таран еще раз зевнул и стал раздеваться. Оставшись в трусах и майке, он забрался под одеяло и блаженно вытянулся. Кайф! Лишь бы голова завтра не болела. Ну, может, бог помилует, двести пятьдесят — это в принципе немного. А водка качественная, не самопал. Хотя, конечно, зря он буханул. Почти год не принимал, кажется…

— Поверни башку в сторону! — потребовала Аня. — Я тоже лягу.

— За ради бога! — Таран послушно отвернулся, ибо ему все Анины прелести были глубоко пофигу.

Раздевалась Аня, как показалось Юрке, намного дольше, чем следовало. По его скромному разумению, на ней прикида было вовсе не много. Во всяком случае, не столько, сколько на капусте. Явно не училась раздеваться за тридцать пять секунд, как положено по армейским меркам. Минут пять возилась при невыключенном свете. Хотя наверняка могла бы и потушить, прежде чем раздеваться.

После того как все шелестения, шорохи и щелчки, обычно сопровождающие женское раздевание, утихли, погас свет и тихо скрипнула соседняя кровать. Улеглась.

— Спокойной ночи! — пожелал Юрка, не оборачиваясь. — Приятных снов.

— Ну-ну, — проворчала Аня, — надо надеяться, что ты мне спокойную ночь обеспечишь. Только что-то с трудом верится…

Таран даже обиделся. Он вроде никакого повода не давал. И не такой уж он пьяный, чтоб лезть к чужой девке.

— Спи спокойно, — объявил Юрка, — у меня ум за разум не зашел. Опять же можешь для спокойствия свой электрошок положить рядышком. Если словам не доверяешь.

— Он разрядился, — отозвалась Аня с легким раздражением в голосе. — А доверия ты не заслуживаешь. Ведь тебя специально послали как человека, которому я поверю, так? То есть именно потому, что считали тебя способным меня обмануть. Почему же я должна верить в то, что ты не станешь ко мне приставать?

Тарану эта нуда (не в смысле «нудистка», а в смысле «зануда») начала надоедать.

— Шла бы ты, фрекен Петерсон, куда подальше! — проворчал Юрка. — Я тебе врал? Ни хрена подобного! Я четко сказал, как есть! Какие мальчики могли бы до тебя добраться, небось видела?! Мы тебя им не отдали. А вот они-то, между прочим, наверняка собрались бы тебя отдрючить, прежде чем замочить. Короче, я сплю. Начнешь бубнить — я тебя, на фиг, к Коле отведу. Мне лично выспаться хочется.

После этой гневной тирады, а может быть, всерьез восприняв угрозу насчет Коли, Аня притихла, а Таран с чувством исполненного долга задрых без задних ног и задних мыслей.

Водяра — вещь, конечно, коварная. Человек, который привык жить по режиму, от подъема до отбоя (как Таран, например) и обходиться без «родимой» подолгу, после приема нескольких сот граммов, безвариантно испытывает смену биоритмов. У Тарана эти самые биоритмы выработались еще с прошлого лета. То есть организм у него привык, что в 22.00 его укладывают в койку и позволяют дрыхнуть до 6 утра. При этом всякие физиологические нужды на этот период отключались и о себе не напоминали. Вот утром — другое дело. В общем, все по режиму.

Конечно, иногда в этот устойчивый распорядок вклинивались всякие изменения типа ночных стрельб, тактических занятий, поездок к Надьке на выходные. Зимняя «командировка» тоже проходила не в соответствии с «мамонтовским» распорядком. Но все же в основном физиология работала по графику.

А вот нынче произошел капитальный сбой. Тарановы почки, возмущенные тем, что в организм залили 250 грамм явно вредной для него жидкости, потребовали ее слить среди ночи, примерно в час. Ну и поскольку Таран лет с четырех научился не писать в постель, пришлось ему прервать свой законный отдых и топать вниз, по указанному тетей Фросей маршруту.