классы издавна поднимались по ступеням бо-
гатства. Средний класс включал в себя тех, кто
жил своим трудом, не будучи бедным. Высший
класс был богат, не работая. Низший класс ра-
ботал и был беден. В Пруссии гранью, разде-
лявшей классы, было служебное положение -
то или иное соотношение между правом пове-
левать и подчиненностью. Здесь, наряду с кре-
стьянским сословием, был класс чиновников,
следовательно, вообще не хозяйственная еди-
ница, а функциональное единство. Напротив,
существенную особенность современной Фран-
ции составляет отсутствие настоящих клас-
сов. Нация представляет собой беспорядочную
массу, из которой выделяются богатые и бед-
ные, однако, не образуя при этом класса. Вся
нация - один класс, правда не во всей строгос-
ти германских подразделений, но все же один
единственный класс.
Итак, Маркс мыслит чисто по-английски.
Его система двух классов выведена из уклада
жизни народа купцов, который принес в жерт-
ву свое сельское хозяйство торговле и никогда
не обладал государственным чиновничеством
с ясно выраженным - прусским - сословным
сознанием. Здесь существуют только <буржуа>
и <пролетарий>, субъект и объект предприя-
тия, грабитель и ограбленный, совершенно
114
в духе викингов. В пределах господства прус-
ской государственной идеи эти понятия бес-
смысленны. Маркс был бы неспособен отли-
чить идею, вытекающую из принципа <все за
всех>, по которой каждое отдельное лицо без
различия положений считалось слугой целого
государства - от факта английского промыш-
ленного рабства. Он заимствовал один лишь
внешний облик прусской идеи: организацию,
дисциплину, общность, нечто совершенно не-
зависимое от отдельного класса, техническую
форму, социализм, чтобы вручить его, как
цель и оружие, рабочему классу, на англий-
ский образец организованному society, вручить
с тем, чтобы класс этот, опять-таки совершенно
в духе викингов, мог переменить свою роль ог-
рабленного на роль грабителя, т. е. совершить
экспроприацию экспроприаторов - и притом
с весьма эгоистической программой дележа до-
бычи после победы.
Все еще затруднительно дать точное опреде-
ление обоих классов. Буржуазия в рамках
марксистской мысли означает нечто совсем
иное, чем у Руссо. Большая разница - упо-
требляют ли это выражение для противопос-
тавления привилегированным феодальной эпо-
хи, или с точки зрения городских рабочих
масс. Наряду с тремя сословиями 1789 года,
по самому смыслу их не существует еще чет-
вертого сословия, рядом с нынешним четвер-
тым - нет больше первого и второго. Сьейес^
исчислял духовенство в 80.000, дворянство -
в 120.000, третье сословие - в 25 миллионов
человек. По этому счету последнее сословие -
115
это народ. Буржуазия значит <все>. Француз-
ский крестьянин тоже буржуа.
Четвертое же сословие представляет собой
меньшинство, и не может быть даже резко выде-
лено, так как в зависимости от обозначений -
ремесленники, промышленные рабочие, проле-
тарии, масса - граница определяется различно.
Четвертое сословие иногда определяется и еще
чаще ощущается так, что оно очень мало отли-
чается от буржуазии - это снова <все> за ис-
ключением предпринимателей.
Третье сословие собственно было отрицатель-
ным понятием. Оно выражает собой мысль, что
больше не должно быть никаких сословий. Чет-
вертое же сословие снова уничтожает это равен-
ство. Оно выдвигает один отдельный професси-
ональный класс как образец социальной жиз-
ни, оно возвращается назад за рубеж 1789 года
и выступает в качестве привилегированного со-
словия. Это заложено в понятии диктатуры
пролетариата, господства класса, который не
уверен в своем численном превосходстве. Та-
ким образом, классовая цель превратилась в ка-
рикатуру старого сословного идеала. То, что
звучит из этих построений, есть лишь литерату-
ра, а не кровь и воспитание, однако смехотвор-
ные картины немецкой революции: рабочие со-
веты в качестве новой верховной палаты, воз-
вышение рабочего до английского джентльмена
при помощи забастовок при продолжающей по-
ступать заработной плате, - как и во времена
Кромвеля и Робеспьера, показали, что иногда
литература может превращаться в странную
действительность.
116
XIX
Однако и мораль Маркса - английского проис-
хождения. Марксизм обнаруживает в каждом
своем положении, что он вытекает из богослов-
ского, а не политического образа мышления.
Его экономическая теория - это только послед-
ствие его основного этического чувства, и мате-
риалистическое понимание истории составляет
только заключительную главу той философии,
корни которой восходят к английской револю-
ции с ее библейским настроением, с тех пор
ставшим обязательным для английской мысли.
Поэтому основные понятия Маркса ощуща-
ются как моральные противоречия. Термины
<социализм> и <капитализм> обозначают добро
и зло в этой безрелигиозной религии. Буржуа
- это дьявол, наемный рабочий - ангел новой
мифологии; и достаточно только немного углу-
биться в вульгарный пафос <Коммунистическо-
го манифеста>, чтобы под этим покровом уз-
нать индепендентское христианство. Социаль-
ная эволюция - это <Божья воля>. <Конечная
цель> прежде называлась вечным блаженст-
вом, <крушение буржуазного общества> -
страшным судом. Таким образом Маркс пропо-
ведует презрение к труду. Быть может, он этого
даже не чувствовал. Труд, суровая, продолжи-
тельная утомительная работа - это несчастье,
а приобретение, не сопряженное с работой -
счастье. За истинно английским презрением
к человеку, у которого нет ничего кроме рук,
для того чтобы зарабатывать средства к жизни,
117
скрывается инстинкт викинга, призвание кото-
рого собирать добычу, а не чинить свои паруса.
Поэтому в Англии представитель физического
труда более раб, чем где-либо. Он раб в мораль-
ном отношении, он чувствует, что его способ за-
работка исключает для него возможность назы-
ваться джентльменом. В понятиях буржуазии
и пролетариата противостоят друг другу чисто
английские оценки торгового барыша и физиче-
ского труда* Одно - счастье, другое - несчас-
тье, одно - благородно, другое - низменно. Не-
нависть несчастного подсказывает ему, что пер-
вое - это профессия злого, второе - доброго.
Так объясняется духовная структура Маркса,
которая обусловила его критику общества и ро-
ковое его значение для истинного социализма.
Он знал сущность труда только в английском
понимании, как средство стать богатым, как
средство, лишенное нравственной глубины, ибо
только успех, только деньги, только ставшая
видимой милость Бога приобретала нравствен-
ное значение. Англичанин лишен понимания
достоинства строгого труда. Труд лишает бла-
