Все придерживались единого мнения: от таких мерзавцев надо избавляться — отправить их в больничное отделение или вообще вышвыривать из тюрьмы. Человеку, случайно убившему ближнего в драке, воздавали должное. Но горе мужчине, убившему девушку на безлюдной дороге или в каком-нибудь другом опасном месте. Такова была общая установка в тюрьме, и надзиратели принимали это как должное, поскольку даже они соглашались в душе с таким подходом. Они и сами не преминули бы засунуть Брумфильда в крыло, где содержались особо тяжкие преступники.

Джорджио наконец выбросил растлителя малолетних и его проблемы из головы: он не стоил того, чтобы на него тратить время или силы. Брунос медленно побрел в комнату отдыха, которая сейчас была почти пуста, сел там за низенький столик и принялся машинально тасовать колоду карт, пытаясь придумать, что бы такое написать Донне, отчего она склонилась бы к его образу мыслей: «Мне надо выбраться отсюда, а она — единственный человек, которого никто не заподозрит в соучастии». Он уже знал, как это можно сделать. Все, что ему для этого нужно, — ее содействие. И тогда ему удастся вернуться домой целым и невредимым.

Самуил Брумфильд вошел в комнату и улыбнулся Джорджио. Но Брунос быстро опустил глаза, исподтишка продолжая разглядывать парня: тот переключал каналы телевизора, пока не нашел детскую передачу. Джорджио незаметно следил, как Брумфильд завороженно наблюдает за детьми, которые на экране бегали в помещении и играли в телевизионной студии.

Промучившись три часа в плотном дорожном потоке машин, Донна припарковалась возле многоэтажного дома в Ист-Хэме.

— У вас есть время зайти ко мне и по-быстрому выпить кофе, Донна?

— Да. — Донна помогла Каролине и детям выбраться из машины. Заперев «Мерседес», она пошла за ними в дом.

Вестибюль был полон мусора: старых газет, банок из-под кока-колы и рекламных листков. Открылась дверь лифта, и Донну обдал запах мочи — человеческой и собачьей.

Они вышли на седьмом этаже; все с облегчением вздохнули, набирая в грудь побольше свежего воздуха. Донна удивленно отметила, что Каролина отпирает дверь, поочередно вставляя в три замка три ключа: два длинных и плоских, как долото, и один круглый в сечении. В холле в отсутствие хозяев царила темнота. Войдя в квартиру, Каролина сразу включила в коридоре свет.

— Нам приходится жить при электрическом свете круглый год. Входите, Донна. Майкл Джозеф, снимай куртку и положи ее на кровать. Вонн, иди убери коляску в шкаф. А я пока поставлю чайник.

Донна прошла за ней по коридору в гостиную. Дверь из гостиной вела на кухню. Донна с интересом оглядывалась по сторонам в этой опрятной квартирке: стены в гостиной были окрашены в бледно-зеленый цвет, обитый темно-зеленой синтетической тканью диван и два кресла к нему располагались с таким расчетом, чтобы высвободить как можно больше места; стоял здесь и телевизор в темно-коричневом деревянном корпусе. Большие окна закрывали темно-зеленые, собранные в складки, бархатные портьеры. На небольшом кофейном столике были расставлены красивые безделушки, а в шкафу светлого дерева стояли книги и посуда из резного стекла. Общее впечатление складывалось благоприятное.

— Как здесь мило!

— Ну, а почему вы говорите об этом с таким удивлением? — усмехнулась Каролина. — Мы с Вейном обустроили это гнездышко как раз перед тем, как он попал в тюрьму. Несколько недель назад я покрыла стены эмульсионной краской. Благодаря этому их можно содержать всегда свежими и чистыми… — и она скрылась на кухне, куда направилась, чтобы поставить чайник.

— Держу пари, у вас прекрасный дом! — прокричала Каролина оттуда. — Наверняка с бассейном и всем остальным.

Донна пришла к ней на кухню и села за небольшой стол под окном.

— Да, дом хорош. Большой! К нему больше всего подходит такое определение. Но он не такой уютный, как эта квартира.

Каролина про себя удивилась прямоте ее ответа.

— Вы еще не решили, что будете делать?

Донна покачала головой и зажгла сигарету.

— Мне еще очень многое надо обдумать.

Каролина села напротив нее.

— Он не просил вас о разводе, нет? Очень многие, получившие большой срок, приходят к этому. Таков механизм самозащиты: прежде чем вы натянете ему нос, он показывает нос вам.

— Нет, тут дело в другом, Каролина. — Донна оценила шутку. — Хотела бы я вам об этом рассказать, да у меня не хватит смелости.

Каролина пожала плечами:

— Поступайте, как знаете, девочка. Но если вам когда-нибудь понадобится с кем-то поговорить, вы теперь знаете, где меня найти. Я очень благодарна вам за то, что вы сегодня для нас сделали. Это было так мило с вашей стороны.

— Хотите, — верьте, хотите — нет, но это доставило мне удовольствие, Каролина.

В комнату вошел Майкл Джозеф. Он снял с себя куртку, а заодно и штанишки. После чего вскарабкался к Донне на колени, а она поцеловала его в макушку.

— Почему бы вам не остаться на ужин? У меня только яичница с ветчиной, зато мы будем искренне рады вас угостить.

— Ну, хорошо, Каролина. Я остаюсь! — улыбнулась Донна.

Она сидела с детишками и развлекала их, пока Каролина готовила еду. Донна подсознательно избегала думать о том, что рассказал ей муж. А Майкл Джозеф и Шивонн были прекрасным отвлекающим фактором.

И она по-настоящему наслаждалась их обществом.

Долли услышала, как в замке поворачивается ключ Донны, в девять тридцать вечера и бросилась в вестибюль.

— Ты меня чуть с ума не свела — так я волновалась, где ты пропала!

Донна поцеловала женщину в щеку и сказала:

— Я познакомилась с милой девушкой, подвезла ее до дома в Ист-Хэме и осталась у нее выпить чаю!

— Что ты говоришь! Заходи быстрее, я приготовлю тебе что-нибудь, и ты мне все поподробнее расскажешь…

Донна села за резной сосновый стол и оглядела кухню, пока Долли готовила кофе. Выходит, она никогда по-настоящему не наслаждалась своей домашней обстановкой. Во всяком случае, это было не так, как в Ист-Хэме в этот вечер. Там дети рассказали ей истории про свои делишки: о том, как они ходят гулять в парк, и о доме своей бабушки; о своих маленьких желаниях и мечтах. Она особенно завидовала Каролине, когда та заставила детишек искупаться и надеть пижамки. По сравнению с квартирой Каролины ее дом сейчас казался ей слишком стерильным, чересчур вылизанным, что ли: нигде не было ни соринки. Донна знала: если она войдет в гостиную, в кабинет, в столовую или в оранжерею, там не будет ни одной вещи, которая лежала бы не на своем месте. Никаких признаков, что в этом доме вообще живут люди!..

Впервые за много лет Донна мысленно вызвала в памяти образ ребенка, которого потеряла. Вот его прекрасно сформированное тельце лежит на кровати. Темно-красная кровь, сочившаяся из ее тела на белые простыни, окружала маленький плод, как малиновое одеяло. Джорджио осторожно приподнял его с помощью кухонной скалочки и положил в небольшую коробку из-под обуви. И потом держал ее за руку в ожидании кареты «скорой помощи».

Боль того дня снова нахлынула на Донну. Она глубоко вздохнула, чтобы удержать слезы, но они все равно хлынули из глаз. Донну сотрясали неудержимые судорожные рыдания, от которых у нее заболели ребра и заныло сердце. Горячие соленые слезы бежали по лицу и попадали в рот. Она почувствовала, как руки Долли обняли ее; женщина прижала Донну к своей большой груди и забормотала слова утешения:

— Что случилось, любимая? Может, это Джорджио огорчил тебя?

Донна разрыдалась еще сильнее, вспомнив больницу, яркие лампы в операционной… Известие о том, что у нее больше нет шансов стать матерью, что все кончено, потрясло ее тогда. Вместе с тем печаль смешивалась со своего рода облегчением. Она помнила разочарованное лицо Джорджио, его слезы — он плакал, держа в руках крошечное тельце сына. Представила себе похороны родителей, потом — день своей свадьбы. И все это каким-то непостижимым образом было связано друг с другом. Потом Донна вообразила улыбающиеся личики Майкла Джозефа и Шивонн, перемазанные кетчупом, восстановила в памяти запах детского пота и вонь грязи от пола в комнате для свиданий в «Паркхерсте». Наконец, она увидела Джорджио — таким, каким он предстал перед ней при последней их встрече.