— Под номером третьим Альберт Овсянкин и его конь Ликбез! — кричал в мегафон Семен Петрович. — Конно-спортивная школа «Русь»

— Алька! — заверещала «созвучная» девчонка и замахала руками. Ликбез всхрапнул, отпрыгивая в сторону. Алька покраснел. Родители сдержанно зааплодировали.

Соревнования районные, приехали соседи, их галантно пропустили вперед. В конце, конечно, представляться лучше, но и тяжелее — перенервничавшие кони начинали дурить, хуже слушались. В последний момент Ахтуб сделал огромные глаза, словно решил перестать быть лошадью и превратиться в зайца. На представлении побежал, утягивая Элю за собой. От волнения перед глазами носились цветные бабочки. Показалось, зрители засмеялись. Ничего, спортивная злость — штука полезная.

Жеребьевка развела ее с Овсянкиным. Она выступала второй, он в хвосте. Ахтуб немного покапризничал вначале, но потом и сам увлекся. Брал препятствия, красуясь, требовал похвалы. По результатам «Русь» вышла вперед, обидев гостей. Тренеры стали ругаться. Препятствия поправили.

На втором туре спортсмены начали выбывать. У гостей упала девушка, следом за ней конь неудачно перепрыгнул, захромал. В полуфинал вышли четверо, трое из «Руси». Анечка очень старалась и все же обошла девчонку соседей.

Овсянкин на Элю не смотрел. Он как-то быстро стал фаворитом. За него болели все. Девушка с неиссякаемым оптимизмом прыгала и хлопала в ладоши, вслед за ней и часть родителей стала скандировать: «О-всян-кин! О-всян-кин!» Ликбез мало что на дыбы не вставал, демонстрируя свой восторг от такого внимания.

У спортсменки из гостей конь два раза сбил препятствие, не сразу выполнил прыжок. Анечка Смолова допустила несколько ошибок, расплакалась и последнее препятствие брать не стала. Ее кобыла, красавица Лактоза, взбрыкнула и понесла, картинно налетела на оградку, за которой стояли зрители, красиво приподнялась, вскидывая передние копыта. Родители шарахнулись, кто-то упал. Побежали испуганные тренеры. Лактоза совершила еще парочку красивых пируэтов, но тут из толпы вынырнул Миша, взял лошадь за повод, и представление было закончено. В дальнем углу зрители вяло хлопали.

Ахтуб занервничал, увидев подходящего Ликбеза, по-боевому, коротко игогокнул, дернулся цапнуть противника. Ликбез поднял высоко голову.

— Так! Разошлись, разошлись! — Семен Петрович был доволен — его школа победила, и было неважно, как выступят последние.

Овсянкин сидел, уставившись на переднюю луку седла, медитировал.

— Алька! — вопила девушка. — Ты лучший!

Овсянкин не шевелился.

— Сухова, вперед! — пробежал мимо Семен Петрович.

Алька поднял глаза. Сейчас они у него были такие же сумасшедшие, как в ту ночь на чердаке. Эля отвернулась, уводя коня вперед, и тут Ликбез, не потерпевший такого соперничества, рванул в бой. Он предупреждающе гикнул и поднялся на дыбы, намереваясь опустить копыта на спину противнику, посмевшему выйти впереди него. Эля успела увидеть над собой блестящие подковы Ликбеза, обалдевшие лошадиные глаза, бледное сосредоточенное лицо Альки. Волосы у него из-под шлема выбились.

Ничего не произошло. Ликбез получил по ушам, после чего еще минуту недовольно вспрыгивал, всхрапывал, мотал головой. Эля вывело Ахтуба на стартовую черту. Ей так хотелось все делать правильно, но она злилась, отчего дергала коня, заставляя животное еще больше нервничать.

На первом круге ей поставили мало баллов, и на втором она постаралась выжать из коня все.

Счет сравнялся. Но зрители все равно были на стороне Овсянкина. Девчонка бесилась с тем же задором, что и два часа назад. Даже не охрипла. В хоре, что ли, поет?

Последние препятствия. Ахтуб задел планку. Непонятно чем. Копытом, хвостом? Может, она плохо стояла? Зрители ахнули. Оценки — хуже некуда.

Семен Петрович потирает руки. Все хорошо. Все очень хорошо.

На плацу появился Овсянкин на Ликбезе. Он шел, как Жуков по разгромленному Берлину. И конь почти белый. Что бы эта парочка сейчас ни сделала — победа их.

Ликбез замер, ожидая приказа. Черные нагавки подчеркивали белизну стройных ног, лоснящийся, хорошо вычищенный круп, упрямая морда. И темноволосый Овсянкин в шлеме. Черные глаза, черный шлем — ему шла форма. Жаль, попона не красная. Темно-синяя. Но все равно красиво.

Свисток. Ликбез пошел напряженным шагом. Рысь, галоп, прыжок.

Это было красиво. Овсянкину только не хватало плаща и красной розы в петлице. И надо было, чтобы перед последним препятствием он бросил цветок к ногам своей дамы.

Ликбез преодолел дальнюю кромку плаца, вышел ко второму препятствию. Девушка прыгала. Девушка скандировала.

Шаг, рысь, галоп. Ликбез четко двигался к препятствию. Еще два такта, легкий шенкель и…

Ликбез резко взял в сторону, взбрыкнул, словно хотел избавиться от надоевшего бега, и широкой, размашистой рысью побежал дальше, к последнему препятствию. Со стороны показалось, что он перестал слушаться. Рысь перетекла в галоп, но не короткий, какой требовался перед прыжком, а опять же широкий, рассчитанный на длинную свободную дистанцию. Конь вольно несся к препятствию, и по всему выходило, что он его протаранит или проскочит мимо, как сделал с предыдущим. Алька сидел, опустив голову и почему-то ослабив повод. Эля видела, как провисали ремни. А еще Эля видела, как Овсянкин работает шенкелем. Он посылал и посылал коня вперед, зля его. Нет, они не собираются брать препятствие, они его…

Ликбез налетел на препятствие, в последний момент затормозив, сел крупом на взрытый песок. Алька сильно качнулся вперед, почти выпустив ноги из стремян. Ликбез выровнялся, недовольно встряхнулся и потрусил к выходу с плаца.

Девушка перестала орать. Родители качали головой и посмеивались. Эля подумала, что не знает, кто из присутствующих пришел болеть за Альку. И пришли ли вообще? Элиных не было. Она не говорила отцу, что выступает.

Перед глазами снова встала картинка — Ликбез мчится к препятствию, провисший повод и шенкель.

Ах ты, чтоб тебя!

Эля помчалась к конюшне. Алька поставил Ликбеза на растяжку в проходе, дергал ремень, ослабляя подпругу.

— Зачем ты это сделал! — накинулась она на него.

— Я не справился.

— С кем? С Ликбезом?

Конь косился невинным глазом. Последняя часть соревнований ему понравилась больше начала.

— Он не слушался команд.

— Как раз команд он слушался хорошо.

— Так получилось…

Алька перекинул подпругу, потянул седло с попоной на себя.

— Не нужны мне твои одолжения! Слышишь? Выиграл — вот и получай свою победу. Вместе с подружкой!

Спокойный Алька с размеренными движениями вдруг бросил к ногам Эли седло.

— Дура! Поняла? Дура! — заговорил он с яростью. — Ты вообще — не человек, а разрушитель. Как только происходит что-то хорошее, ты тут же начинаешь все портить! Кутузов у нее виноват, что умер. Ненормальная! Он умер, потому что умер, а не почему-то другому! Жила бы спокойно! Так нет! Придумываешь себе всякую ерунду. Ты даже не пытаешься жить, копишь какие-то глупые обиды.

В конюшню вбежала девушка.

— Алька! — испуганно заверещала она. — Что с тобой?

— Почему же глупые? — прошептала Эля.

Вот бы уйти. А лучше раствориться в воздухе, вдруг потерять все эти никому не нужные пять чувств — зрение, обоняние, слух, вкус, тактильное восприятие, а главное — память.

— Ты бы меня тоже бросил, — негромко сказала она. — Как все!

— Сухова, на награждение! — кричали с улицы. — Овсянкин, выводи Ликбеза.

— Что у вас происходит? — пролепетала девушка, мгновенно теряя и боевой задор, и лучезарную улыбку.

Эле вдруг страшно захотелось, чтобы все было по-другому, правильно, а не так, как оно вышло в итоге. Надо было что-то сделать еще тогда, когда Миша снял их с чердака. Отомстить? Пожалуй, что отомстить.

Три быстрых шага. Овсянкин высокий, пришлось тянуться. Она вдавила свои губы в его. Внутри все взорвалось жаром, как будто там открылась небольшая раскаленная печка. Алька ответил. Раскрыл губы, коснулся языком ее губ, провел по зубам.