Сказав все это, доктор Ревин с явным облегчением откинулся на спинку кресла. Грубин почувствовал, как его заливает волна раздражения. Смеются эти ученые крысы, что ли? У них пропал шеф, убит или похищен, а они тут перед ним, следователем, свою эрудицию демонстрируют: и Ньютон тут, и Бородин какой-то! Нет, нужно приступать к обыску! Нужно обшарить это мерзкое местечко от крыши до подвалов, вытрясти все, что возможно! Впрочем, раздражение — не лучший советчик. Следователь Грубин мутно глядел куда-то поверх плеча доктора Ревина… Надо сказать, что Марк Иванович, при всем своем незаурядном знании медицины и физиологии, которое он продемонстрировал несколько раз за эти годы вполне явно и впечатляюще, — ненавидел докторов. Однажды ему стало плохо — судя по синюшному оттенку лица, с сердцем. Но как только приехала вызванная Костей Гамовым «скорая», Крейцер вскочил как ужаленный и, явно превозмогая боль, указал врачам на дверь. Грубину был известен этот инцидент со слов соседей Крейцера, и Гамов нехотя подтвердил, что да, было дело. И вот теперь доктор Ревин утверждает, что он был личным лечащим врачом Крейцера, врачом, судя по всему, единственным и универсальным. К чему такая конспирация? Нет, куда удобнее иметь дело с уголовниками, чем с… ну с вот этими. Уголовников можно просчитать, тогда как сотрудники НИИ…

— Приступим к осмотру объекта, — вставая, сказал Грубин.

— Прошу вас, Вениамин Ильич, сопроводите. Тут довольно своеобразное расположение коридоров и комнат, внутренний, так сказать, план…

— Обойдемся, — сказал Грубин.

— Да нет, не обойдетесь, — спокойно ответил Донников, — на территории вверенного мне объекта присутствуют резервуары с опасными химическими реактивами и хрупкое научное оборудование, которое при повреждении может попросту взорваться. Так что в целях собственной безопасности, товарищ Грубин…

— Хорошо-хорошо, — уступил тот.

При осмотре помещений, куда более многочисленных и просторных, чем это казалось при взгляде на здание снаружи, Грубин ощутил редкое для себя чувство подавленности и бессилия. Он даже ловил себя на мысли, что ведет этот бессмысленный обыск не столько ради подвижек в следствии, сколько для того, чтобы нащупать какие-то концы в странной, упорно не дающей ему покоя истории с подброшенным крокодилом и предупреждением касательно судьбы Гамова. Как могут соотноситься все эти внешне не связанные между собой моменты, Грубин пока не представлял, но, как человек с тренированной профессиональной интуицией, он чувствовал, что хищная тварь в аквариуме может показаться нежным цыпленком на фоне грубой и жестокой истины. Чувство бессилия усугублялось тем, что Олег Орестович решительно ничего не понимал в том, что ему приходилось созерцать в рабочих помещениях института. Осматривая вместе со своими людьми сложную, издевательски подмигивающую аппаратуру и шкафы с выставленными на них колбами и ретортами, он чувствовал себя туземцем, ступившим на борт мощного многопушечного фрегата колонизаторов. Казалось, что даже это ничтожество Гамов позволяет себе ироничные улыбки за спиной… В самом верхнем помещении здания, представляющем собой полусферический купол, обведенный открытой галереей, Грубин увидел то, что показалось ему смутно знакомым чуть ли не со школы.

— Как его…

— Телескоп, — снисходительно пояснил за его спиной доктор Ревин.

— А я думал, что телескопы должны быть установлены под открытым небом.

— Надеюсь, в том, что наш телескоп установлен в закрытом помещении, нет состава преступления. Это новейший рентгеновский телескоп, в его основу положен в том числе принцип осцилляции нейтрино, а равно некоторые наработки профессора Крейцера, которые, я думаю, мне будет позволено не озвучивать.

Грубин стиснул зубы и произнес:

— Ну что же… у вас тут довольно много направлений для исследований, хотя я так и не понял, какое из них главное и зачем так много всего… Я всегда думал, что все НИИ работают в чрезвычайно узком профиле.

— Надеюсь, вы удовлетворены? — спросил Донников, который все это время не отходил от Олега Орестовича ни на шаг. — Не хотелось бы быть назойливым, но я имею некоторое представление об оперативной работе. Не там ищете, товарищ следователь. Конечно, версия, что инцидент с Марком Ивановичем имеет отношение к его работе, перспективна и имеет право на существование…

Тут из-за спины следователя прозвучал вопрос Гамова:

— Олег Орестович, а я так и не понял, с какой целью вы меня-то брали?

Неизвестно, что ответил бы бравый следователь обнаглевшему подозреваемому, если бы откуда-то снизу не раздался звук, равно походящий на звериный рев и на гул и грохот разваливающихся деревянных стропил. Под ногами едва заметно дрогнул пол. Всех присутствующих в зале маленькой обсерватории словно подкинуло пружиной, и только Донников остался на месте, сцепив челюсти так, что хрустнули зубы. На его лице проступили серые пятна, и он, протянув руку, схватил Грубина за запястье:

— Не ходите туда. Я должен прежде проверить, не случилось ли несчастья…

— Несчастье случится с тобой, если ты не перестанешь мешать мне при исполнении! — прошипел Олег Орестович, и его вяло вылепленное желтоватое лицо оживилось, порозовело, молодо засверкали маленькие глаза-бусины. Выходит, чутье не обманывало его, и тут в самом деле кроется нечто, способное пролить свет на?..

— Свет на!.. — выбросил Грубин и, не договаривая, скатился по витой лестнице.

За ним помчался и сопровождавший его омоновец. Оставшиеся втроем Гамов, Донников и доктор Ревин обменялись взглядами, но если в глазах Кости не стояло ничего, кроме недоумения, то двое последних буквально излучали тревогу.

— Неужели из блока Си?.. — начал было Бен Ганн, но тут же оборвал сам себя. — Идем!!!

— А… что там такое может быть? — произнес Гамов.

Доктор Ревин, глядя в спину стремительно удаляющемуся Донникову, на ходу достающему из-под пиджака оружие, произнес:

— Я не готов ответить тебе на этот вопрос. Возможно, сам увидишь… В любом случае усвой одно: как бы ни повернулось, опасайся, избегай желтых квадратиков.

— К-каких желтых?.. — Гамов сглотнул и забормотал: — Н-нет, конечно, мне приходилось на своем веку допиваться до зеленых карликов, до говорящих черепашек и до мира во всем мире, но чтобы желтые квадратики…

Пока Костя произносил этот бессмысленный и неуместный монолог, доктор Ревин с грохотом ссыпался по лестнице, проявив несвойственную ему прыть и в точности повторив путь следователя Грубина и Ганна-Донникова, и уже на подходе к конечной цели своего марш-броска услышал глухой раскатистый треск выстрелов, ругань и божбу. И стоны, протяжные и мучительные, а потом вдруг ставшие короткими, прерывистыми, как гудки в брошенной трубке телефона.

— Так… Мне кажется, там есть на что посмотреть, — нетвердо сказал Гамов, однако же не ощущая ни малейшего прилива страха. В конце концов, выезжая сюда он запрограммировал себя на худшее.

Костя был совершенно и безукоризненно прав: посмотреть было на что. Основное действо разворачивалось на нижнем уровне НИИ, в помещении, которое вопреки своему низкому «подвальному» статусу было отделано серьезнее и основательнее прочих площадей исследовательского центра профессора Крейцера. Длинный и узкий, как колодец, коридор с высокими сводчатыми потолками и анфиладой боковых комнат был до отказа залит белым слепящим светом; на стенах, как ручейки расплавленного металла, пылали длинные извилистые световоды, а в самом конце коридора, расширяющегося сразу же во все стороны, включая уходящий под уклон пол и вздымающийся вверх сразу метра на три потолок, — кипела схватка. Гамов спустился в коридор и, схваченный со всех сторон мягкой прохладой, замер, прижавшись к стене. Не надо, не надо было ему лезть сюда, но ведь порой можно пойти на риск, ценой этого волевого усилия повернув свое ближайшее будущее к лучшему! Подобные этим мысли и проскакивали длинными беспорядочными искрами в голове Константина, когда он несколькими неуклюжими шагами-прыжками приблизился к месту драки, время от времени вжимаясь в дверные ниши, чтобы не угодить под рикошетящие от стен пули, пущенные мимо целей в длинное жерло коридора.