Сутуловатый едва заметно поклонился. Его спутники остались недвижимы… Высокий предводитель дайлемитов произнес:

— Зовите меня Третий.

— Что за странное имя? Гм… — Грендам потянулся.

— Это не совсем имя. Просто я хочу подчеркнуть, что я тут — Третий, и ничего более. Что толку в именах? Ведь первые двое — вы, вожди сардонаров, Акил и Грендам. Так что Третьему позволительно быть безымянным.

— Ты умеешь располагать к себе людей, — вдруг взял слово Акил, перебивая Грендама, который явно хотел воспротивиться такому положению вещей. — В самом деле. Пусть будет Третий. Имена твоих спутников, я так понимаю, ты и вовсе не захочешь открыть.

— Ну почему же? Я могу назвать все имена, и свое собственное в том числе, я могу даже открыть лицо и приказать сделать то же самое моим людям, хотя обнажать лицо вне дома и тем более вне своего родного города, как тебе прекрасно известно, — позор для людей нашей крови. Точно так же тебе известно, что самое бранное слово в нашем народе, оскорбление, за которое может расплатиться кровью не только обидчик, но и весь его род, включая женщин и стариков, — «гололицый». Только зачем тебе видеть наши голые лица, мудрый Акил? Ты и так видишь людей насквозь. Это не грубая лесть, клянусь личинками священного червя! Просто в беседе с человеком нужно не преступать определенную грань, дабы не повредить общему делу.

Акил качнулся вперед, и его руки хищно взметнулись перед точеным лицом в священном жесте сардонаров:

— Какое же у нас с вами общее дело? Ты упоминал тут…

— Да! Ты видишь самую суть вещей. Я в самом деле хочу предложить тебе гареггов. Нам стало известно, что ты сумел возродить эту древнюю традицию, славную для Дайлема, и вот мы здесь.

Акил повернулся к нему спиной и окинул взглядом уже пустеющую площадь, растворяющиеся в вечерних сумерках людские толпы, мало-помалу редеющие и рассредоточивающиеся по близлежащим улицам и проулкам. Пешие и конные отряды сардонаров, провозглашая славу Леннару, Акилу и блаженному Грендаму, выдавливали людей с площади. Нескольких буйных горожан затоптали их же сограждане, но никто этого не заметил. Сардонарские глашатаи, в блестящих кирасах и с обмотанными желтыми повязками шеями, призывали горнцев направиться к Храму. Бойня у Этерианы тоже подходила к концу, и только несколько разрозненных групп мятежников выводили из различных порталов Собрания жиденькие вереницы смирившихся, поникших людей (большей частью из числа стражи) и тут же, у ограды и возле забрызганных кровью стен, сноровисто и деловито рубили им головы и вспарывали животы. У многих палачей были такие лица, словно они выполняли какую-то кропотливую работу по дому или хозяйству, а не занимались душегубством. Акил потер рукой лоб и, снова обратившись к Третьему и прочим дайлемитам, сказал:

— Вот как! Вы хотите выгодно пристроить товар, который раньше было затруднительно продать, так?

— В чем-то можно выразиться и так. Я не думаю, что ты откажешься от нашего предложения.

— Не спеши с выводами, дайлемит! Ты верно заметил, что я разбираюсь в людях. И я никогда не принимаю первого предложения, пусть даже очень выгодного. Собственно, я сказал напрямую. Мы нужно быть уверенным…

— Я могу дать тебе эту уверенность, — вклинился Третий в малую паузу, допущенную Акилом, — потому что мы явились не только касательно гареггов. Мы хотим влиться в ряды сардонаров. Мы хотим брать Храм. Мы готовы встать во главе одной из штурмующих колонн.

Грендам, который все это время занимался тем, что оглаживал незваных гостей уничижительным взглядом и облизывал языком углы рта, выражая тем самым полнейшее равнодушие, едва не свалился вниз, на площадь, чуть не перевалив через фигурные перила. Как один из Двух вождей сардонаров, он мог совершенно обезопасить себя от участия в вооруженных столкновениях, ограничившись зажигательной истеричной болтовней. И ему было совершенно непонятно, почему эти пришлые сами ищут себе смерти, объявляя о желании брать приступом твердыню Первого Храма! Он пробулькал что-то невнятное, но язык слушался как-то не очень… Акил сделал шаг вперед и сказал:

— Ты отвечаешь за свои речи, Третий? К нам склонилось множество людей, особенно за последнее время — но никто еще не изъявлял желания встать на острие штурмовых колонн! Я, конечно, знаю, что мои соотечественники по материнской линии, дайлемиты, довольно умелы и храбры в бою. Но что-то не припомню я такого самопожертвования среди славных жителей Дайлема! Хотя… вы, я так понимаю…

— Вот именно! — воскликнул Третий.

— Да, я заметил, что ты и твои спутники — из «бродячих», — кивнул Акил. — Принимать ваши услуги достаточно выгодно, я знаю, какие бойцы дайлемиты этого рода. Но «бродячие» всегда занимались только ОДНИМ делом. Они убивали гареггинов! А между тем мои ударные отряды состоят именно из них…

— Наверное, я рано приписал себе проницательность, Акил, — сумрачно заметил «бродячий», касаясь забинтованной рукой шлема, прикрывающего голову, — раз уж ты не можешь допустить, что и мы, дайлемиты, способны стать сардонарами!

— Весь Кринну и окрестности Дайлема кишат летучими отрядами Обращенных, — ядовито заметил Грендам. — Власть Храма слаба там, Ревнители разрознены и в смущении, и если вы уверовали в Леннара и его учение, то вы могли спокойно перебежать к нему…

— Отчего же в таком случае ты, красноречивый Грендам, сам не перебежал к нему после того, как наблюдал Леннара на ланкарнакской площади Гнева? Наверное, потому, что сам хотел власти, а Леннар никогда не подпустит к ней таких, как ты? — вкрадчиво проговорил Третий. — Ладно. Не будем вести этих бессмысленных споров. Если мы умные люди, то поняли друг друга, а глупцам не свалить Храм.

Грендам гневно запыхтел, но Акил одним движением бровей пресек его намерение возразить, и тот с легким ворчанием попятился к колонне. Акил, закрыв один глаз и повернувшись к дайлемитам вполоборота, наконец произнес:

— Хорошо. Первый штурм Храма назначен на утро. Но прежде я должен взглянуть на червей. Это взрослые особи или — лучше — личинки возрастом в две седмицы?

— Последнее, — ответил Третий хладнокровно. — Я передам их вам за определенную плату. Но есть условие: вы получите гареггов только после штурма. Не хочу сейчас говорить о деньгах, к тому же, как мне кажется, у сардонаров и сейчас довольно гареггинов.

Акил сверлил его взглядом. С гареггами у него была проблема. Все те, что были, принес ему Илагай, его троюродный брат. Брат, о существовании которого Акил даже не подозревал. Илагай был «диким» гареггином. Он знал, что его время недолго, но все-таки рассчитывал сколько-то пожить, справедливо считая, что сумеет ускользнуть из лап «бродячих», число которых в связи со всей этой смутой изрядно уменьшилось. Однако после появления в Кринну летучих отрядов Обращенных ему пришлось оттуда бежать. И он заявился к до сей поры никогда им не виданному братцу как раз в тот момент, когда Акил ломал голову над тем, что ему противопоставить Ревнителям. Гарегги решили проблему. Но, к сожалению, их запас уже иссяк. А где взять еще — Акил не представлял. И вот такой подарок… «Если этот дайлемит и его сообщники в самом деле задумали предательство и если они на найме у Храма, то мы всегда Успеем перерезать им глотки или даже устроить ритуальное аутодафе гликко, — размышлял он. — Никогда не стоит горячиться в деле привлечения новых сторонников, но и чрезмерное недоверие и злоба, как у этого болвана Грендама, еще менее уместны… Священный червь! Если хотя бы половина того, что он сказал, — правда, то эти дайлемиты уже пригодятся, а дальше… а там видно будет!» Акил мельком оглянулся на своего как никогда безгласного соправителя, славного прорицателя Грендама, поднял скрещенные руки и бросил:

— Согласен!

Окрестности ганахидского, Первого, Храма

— Не так много до сигнала.

— Да, сумерки начинают рассеиваться. Все-таки сколь долговечны эти леобейские кондиционные системы, которые даже пятнадцать столетий спустя имитируют смену дня и ночи… зимы и лета… Не устаю удивляться этому чуду!