Минеев с отрядом, заняв губернаторский дом, сбил гимназистов с батареи, которую они защищали, и появился в тылу у защитников рогаток.

По левому флангу наступления, где им руководил Пугачев, повстанцы обрушили на защитников Суконной слободы картечный огонь из пушек. На ее пылающие улицы ворвались повстанцы. А защитники слободы «с одной робости, оставив неприятелю пушки и весь снаряд, без всякого порядка, опрометью в крепость побежали»; многие солдаты и жители перешли к Пугачеву. В крепость скрылись и другие — Потемкин с теми, кто у него остался (конные чуваши тоже перебежали к повстанцам), гимназисты и пр. При отступлении по приказу того же Потемкина в городской тюрьме и частных домах перебили немало колодников. Но большинство их восставшие освободили. В их числе оказались жена Пугачева Софья и дети — сын Трофим, дочери Аграфена и Христина. Их отправили в повстанческий лагерь. По дороге туда Трофим, одиннадцатилетний мальчик, заметил отца, проезжавшего неподалеку, и крикнул матери:

— Матушка! Смотри-ка батюшка меж казаков ездит!

— Экой собака, неверный супостат!

Пугачев услышал возглас жены. Подъехал с казаками. К ним и обратился:

— Вот какое злодейство! Сказывают, что это жена моя. Это неправда! Она подлинно жена друга моего Емельяна Пугачева, который замучен за меня в тюрьме под розыском. Помня мужа ее мне одолжение, я не оставлю ее!

Пугачев и в этой кутерьме продолжающегося боя не растерялся, продолжая выступать в роли «государя». Софья же онемела от такого оборота, ни слова не могла сказать. Дети тоже молчали, подавленные… Их отец приказал:

— Подвезите вот этой бабе телегу и посадите ее с ребятами.

Семью увезли в лагерь. Пугачев же поскакал к крепости. Туда спешил и Минеев. Но оба опоздали — крепостные ворота оказались запертыми. От гостиного двора и Девичьего монастыря восставшие открыли пушечный огонь по кремлю. Город пылал, огонь подступал к крепости. Многие казанские жители — работные люди, ремесленники, дворовые, вольнонаемные — присоединялись к восставшим. Все они вместе чинили расправы с представителями администрации, казанской знати.

Пожар и известие о приближении Михельсона заставили Пугачева отвести свои силы в лагерь. Он находился у села Царицына, в семи верстах к востоку от города. Туда через Арское поле и вернулись повстанцы. Пугачев отложил штурм крепости — единственной части города, оставшейся в руках властей. Казань была взята в результате штурма войска Пугачева, и это стало самым большим успехом восставших на всем протяжении Крестьянской войны.

Пугачев, возвращаясь из горевшей Казани, объявил прощение всем пленным, которые в большом числе, стоя на коленях, ждали его на Арском поле. Приехал в лагерь. Для Софьи и детей приказал поставить особую палатку. Некоторые из «ближних» любопытствовали:

— Что это за женщина?

— Это друга моего, донского казака Емельяна Ивановича, жена.

Сидя в кресле, принял дары от депутации казанских татар. Потом ездил по стану и всех благодарил. Всюду горели огни, повстанцы отмечали победу, пели песни; из города привезли 15 бочек вина. Лишь канониры, не принимая участия в общем веселье, лежали под пушками. Так на случай тревоги велели командиры.

Михельсон приближался к Казани. Густой дым, выстрелы с запада дали ему знать о том, что там происходит. Доложили, что большая толпа пугачевцев, численностью до 12 тысяч человек, расположилась у села Царицына. У Михельсона было 800 солдат. Он ударил в центр позиции Пугачева, одновременно послал два отряда против его левого и правого флангов. Бой длился пять часов. «Злодеи, — как писал Михельсон в рапорте 13 июля, — меня с великим криком и с такою пушечного и ружейною стрельбою картечами встретили, какой я, будучи против разных неприятелей, редко видывал и от сих варваров не ожидал».

Удар в центр, где находилась самая лучшая и сильная батарея Пугачева, разрезал его силы на две части, которые продолжали борьбу. Повстанцев разбили, и они отступили за реку Казанку. По данным Михельсона, на поле боя осталось 800 убитых повстанцев, 737 попали в плен; у карателей — 23 убитых, 37 раненых.

На следующий день утром Пугачев атаковал отряд Михельсона на Арском поле, куда он пришел, двигаясь к Казани. Из города вышел отряд П.С. Потемкина, ударивший с тыла. С двух сторон каратели снова разбили повстанцев, и они отошли за реку Казанку, остановились перстах в 20 от города.

К 15 июля, то есть на второй день после сражения на Арском поле, у Пугачева снова было до 15 тысяч человек, и он перешел в наступление. Противники встретились снова у села Царицына. Два часа повстанцы обстреливали солдат Михельсона из пушек и ружей, потом перешли в атаку, кололи штыками и копьями. Левый фланг Михельсоиа смешался. Он бросил туда подкрепления. «Злодеи, — по его словам, — на меня наступали с такою пушечною и ружейною стрельбою и с таким отчаянием, коего только в лучших войсках найтить надеялся».

Превосходство в организации и вооружении опять склонило успех на сторону карателей. Повстанцы бежали, их преследовали. В плен чуть было не попал Пугачев. До двух тысяч убитых, 5 тысяч пленных, потеря всей артиллерии — таков итог этого поражения. Михельсон потерял 35 убитых, 121 раненого. Здесь Пугачев лишился Белобородова и Минеева, попавших в плен.

Пугачев бежал на север, в сторону Кокшайска. За ним тянулись остатки его разбитого войска. В ночь на 17 июля он переправился здесь через Волгу.

За эту победу императрица произвела Михельсона в полковники, пожаловала ему тысячу душ крестьян в Витебской губернии, большую сумму денег, орден святого Георгия 3-й степени. Более 3,5 тысячи душ крестьян получили офицеры его отряда. Со всех сторон сыпались похвалы и подарки от дворян.

Между тем восставшие, собираясь партиями, громили имения, вешали помещиков, приказчиков, чиновников в Казанской и Нижегородской губерниях. Нижегородский губернатор Ступишин в письме Вяземскому сообщал, что «рассыпанные злодеи, где они касались, все селения возмутили и уже без Пугачева делают разорения, ловят и грабят своих помещиков». Он закрыл Макарьевскую ярмарку, а купцам приказал выехать; волновали его и настроения раскольников на Керженце.

Пугачев после переправы через Волгу двигался на запад, по направлению к Нижнему Новгороду и Москве. Но верстах в 15 от Волги повстречавшиеся ему чуваши сказали, что в Нижнем много войск, в Цивильск из Свияжска идет правительственный отряд. И Пугачев меняет свое решение. Правда, яицкие казаки уговаривают его идти дальше на запад:

— Ваше величество, помилуйте! Долго ли нам так странствовать и проливать человеческую кровь! Время Вам идти в Москву и принять престол!

— Нет, детушки, потерпите, не пришло еще мое время! А когда будет, то я и сам без вашего зова пойду. Теперь же я намерен идти на Дон, там меня некоторые знают и примут с радостию.

Непосредственно при Пугачеве во время переправы было всего 400 человек. В иных местах переправились другие повстанцы. Вдогонку спешил майор граф Меллин с 850 солдатами. Михельсон остался в Казани, ввиду того, что, по его словам, «весь народ в великом колебании». О ненадежности местного населения сообщает и Потемкин: «Неможно представить себе, до какой крайности весь народ в здешнем краю бунтует, так что вероятия приложить, не видев оное, невозможно. Источником оного крайнее мздоимство, которое народ разорило и ожесточило».

К Казани двигались карательные отряды — Муфеля, Голицына, Гагрина, Жолобова. Но они по пути вынуждены были вступать в борьбу со многими повстанческими отрядами. На правобережье Волги войск было мало. Брандт, Потемкин, Щербатов пытались исправить положение. В первую очередь выслали за Пугачевым того же Михельсона. Он по дороге к Свияжску и Чебоксарам узнал, что Пугачев пошел на юг, к Алатырю. Полковник приказал Меллину следовать за восставшими, оставляя их все время слева от себя, загораживая им пути на Москву.

В поволжских губерниях, где действовали повстанцы, проживало несколько миллионов человек всякого люда — крепостных, государственных, экономических крестьян, «иноверцев», работных людей, казаков, однодворцев, ремесленников и купцов, всяких наемных людей, солдат, и пр. На них и рассчитывал Пугачев, когда вошел в районы правобережья Волги. Он развернул энергичную и успешную деятельность по сбору новых людей в свою армию. Ему во всем помогала местная беднота. Росла главная армия, во многих местах возникали и боролись с местными властями, карателями отряды повстанцев из русских, татар, мордвы, чувашей и др. Этому способствовала рассылка знаменитых июльских манифестов — провозглашенные ими лозунги освобождения крестьян от власти помещиков, от податей и рекрутчины, наделения землями и угодьями, истребления дворян подняли огромные массы угнетенных. Во многих уездах они поголовно или почти поголовно включались в борьбу — пополняли армию Пугачева, отряды его атаманов, ловили и вешали помещиков, приводили их в стан Пугачева для суда и расправы.