Каролина тоже пребывала в каком-то оцепенении. Нетерпение, с которым она поначалу ждала прихода Абы эль Маана, растаяло в этом пекле. Она больше не считала минуты до начала разбирательства. Сонная одурь, равнодушие охватили ее. Она была загадкой для самой себя. Она так мало себя знала. Она едва начала жить – и уже должна умереть. Умереть? Она верила, что примирилась с мыслью о смерти, но это далось ей так легко только потому, что она не представляла, не могла представить собственной гибели. Смерть была для нее в этот час всего лишь соблазном неведомого, обещанием новой формы жизни.

Внезапно опахала слуг застыли. Шепот пробежал по залу. Судьи выпрямились, передавая друг другу вполголоса какое-то известие.

Дверь, у которой стояли часовые, прислонившись к деревянным панелям, вдруг отворилась. Вошел Алманзор. Стражи преградили ему дорогу.

– Аба эль Маан послал меня к арестованным, – сказал он с такой решительностью, которой Каролина никак не ожидала от него.

Прочла ли она что-то на лице юноши, едва он успел произнести лишь слово? Алманзор, подойдя к ней, вдруг нагнулся, как будто хотел броситься перед ней на колени. Опустив голову, он проговорил:

– Тимур, внук Абы эль Маана... мертв.

Его слова потонули в шуме, внезапно поднявшемся в зале. Створки двери раскрылись, раздался громкий барабанный бой. Судьи и писцы согнулись в глубоком поклоне, слуги бросились на пол ниц.

Аба эль Маан вошел в зал. Не глядя по сторонам, прошел толкователь Корана к своему месту на возвышении. Слуга разложил перед ним своды законов. Аба эль Маан сел, поправил складки своего одеяния и дождался, пока в зале воцарится тишина.

Каролина и Стерн поднялись. По обе стороны от них стояли стражники. Каролина искала взгляд Абы эль Маана. Никогда она не видела его в таком состоянии. Действительно ли это Аба эль Маан? Мужчина там, наверху, был не тем мудрецом, который предоставил им убежище, не тем гуманистом, способным понимать не только рассудком, но и сердцем. Этот человек был моложе, чем тот, кого они знали. Признаки возраста сгладились, исчезли, из глаз ушла усталость; плечи не были больше сгорбленными, словно несшими на себе тяжкую вину. Это был человек, воодушевленный только одним – ненавистью.

Двое негров подняли над головами блестящий гонг. Глухие удары поплыли над залом.

– Суд можно начинать, – сказал Аба эль Маан.

Каролина слышала этот голос, нетерпеливый и непримиримый, – и знала, что надежды больше нет.

Положив руки на барьер, гордо выпрямившись, стояла Каролина перед своими судьями. В начале разбирательства она еще пыталась сконцентрироваться, подумать о том, какие обвинения выдвинут против нее эти люди. Но теперь их голоса превратились для нее всего лишь в неразборчивый шум, который больше не достигал ее сознания.

Зато нечто другое полностью поглотило ее внимание. Сквозь закрытые створки ставен ей были видны кусочек ярко-синего неба и крона веерной акации. Разве не видела она уже когда-то эту картину? Листья акации не шевелились, но ей казалось, что она слышит шелест, пробегающий по ветвям дерева. Дерево предчувствовало грозу. Каролина тоже ощущала ее приближение, хотя находилась в помещении, где не было окон. Она ощущала это всей кожей, всеми нервами. И странным образом успокаивалась.

Когда она была ребенком, то в такие часы прокрадывалась в западную башню замка Розамбу. Ей было совсем не страшно. Она забиралась на самый верх, в пустую, гулкую комнату с окнами во всю стену, внизу шумел потемневший таинственный парк, казавшийся сверху, из башни, темно-зеленым бушующим морем. А наверху было небо, похожее на громадный кратер, разродившийся сине-черной лавой, временами пробиваемой огненными стрелами молний.

Первый порыв ветра дохнул с неба. Воздух наполнился сухим шелестом листьев акации. И снова Каролина ощутила странное спокойствие, снизошедшее на нее. Теплая волна поднималась внутри. У нее не было больше тела, плоти и крови. Она превратилась в созвучную этой мощной силе частичку природы. С каждой секундой в зале суда становилось все темнее. Внезапно дверь с грохотом растворилась, и яркая вспышка осветила зал, заставив людей зажмуриться. И тут же прогрохотал гром.

В воздухе запахло озоном. Сильные порывы ветра потрясли стены. Огонь многочисленных ламп испуганно затрепетал. Аба эль Маан поднял правую руку. За его спиной блеснул тусклый круг гонга. Снова прозвучали три удара. Аба эль Маан не дождался, пока утихнет эхо последнего удара. Он не мог больше терпеть. Приговор должен прозвучать. Одновременно с гонгом раздался и его голос.

В это мгновение сильная рука коснулась волос Каролины. Рамон Стерн притянул к себе ее голову. Это был не любовный жест, не ласка. Он прикрывал ее, как ребенка, от чьих глаз и ушей надо скрыть какое-то зрелище. Но для Каролины его жест означал нечто иное. Чувство, охватившее ее, заставило позабыть обо всем. Был ли произнесен приговор? Это не имело больше значения. Важны были только руки, обнимавшие ее.

Голос Абы эль Маана умолк. В зале суда воцарилась тишина. Иные шумы наполнили башню. Гулкие удары, будто ветер сбрасывал на землю с ветвей спелые плоды. На секунду ветер замер. А потом с ровным монотонным шумом на землю хлынул дождь!

С каждым мгновением потоки льющейся с неба воды становились все мощнее. С беспощадной яростью обрушились они на притихший город. Все остальные звуки тонули в этом шуме. Даже по крутым ступенькам, которые вели в подземелье, дождь стучал сильнее, чем шаги осужденных.

Их стражи шли впереди. Они открыли железную дверь, и темный коридор поглотил пленников. Шум дождя еще сопровождал их, как будто он зарождался в этих стенах, как будто каменные плиты сейчас обрушатся на них, как обломки скал. И снова они очутились перед дверью. Она была так тяжела, что понадобилась сила двух человек, чтобы сдвинуть ее с места и закрыть, когда Каролина и Стерн оказались за ней. Ключ повернулся в замке, и все смолкло. Каролина прислушалась. Полная тишина – не слышно даже, ушли ли стражи или остались стоять за дверью.

Только шум дождя слышала она, тихий и далекий, как забытая песня тамбуринов.

Медленно привыкали ее глаза к темноте. Она обнаружила узкое отверстие в стене под самым потолком. Слабый, едва заметный свет проникал сквозь него в подземелье. Каролина стояла на месте, не зная, чего же она ждет. Что она должна испытывать – страх, сомнения? И чего она боялась? Что вдруг утихнет, погаснет то горячее ощущение счастья, которое она испытала в тот момент, когда дверь за ними закрылась и она осталась в подземелье наедине с этим мужчиной?

Это был абсурд, всего лишь истерическая реакция. Она не должна потворствовать этому. Сейчас это чувство схлынет. Это все из-за невыносимого напряжения последних дней и часов. Но теперь она больше не в том оцепенелом состоянии, в котором пребывала в зале суда. Она очнулась. Ее разум работал четко и ясно. Они в тюрьме, они приговорены к смерти. А ее волновало лишь одно: его присутствие рядом. Ее взгляд скользил по темной пещере, по стенам из сырых базальтовых плит, по утоптанному глиняному полу. В углу стояла лежанка, покрытая сеном. Вот откуда исходит аромат земли и солнца! Каролина опустилась перед ней на колени, расстегнула застежку своего плаща, сняла его с плеч. Знает ли она, что делает? Заботливо, как женщина, готовящая ложе для любимого мужчины, которому мечтает отдаться, расстелила Каролина плащ поверх сена. Потом сняла чадру с головы и сложила ее в изголовье вместо подушки.

Каролина ждала, не находя в себе мужества, чтобы обернуться. Она разглаживала складки плаща, убирая острые соломинки, чтобы хоть как-то справиться с внутренним возбуждением, захлестнувшим ее. Она томилась от желания. Почему он медлит? Почему заставляет ее переживать эти бесконечные минуты ожидания? Они и так уже потеряли столько времени. Каждая секунда промедления приближала их к смерти. Измотанная, как после тяжких физических усилий, она буквально упала на лежанку. Как бы она хотела протянуть к нему руки, позвать его! Но не могла на это решиться. Каролина уткнулась лицом в ладони и закрыла глаза, словно пытаясь таким образом заставить замолчать свои чувства, подавить в себе смятение. Она скорее согласилась бы задохнуться от тоски, чем призналась бы в своих чувствах мужчине, не испытывающему то же самое.