— Если судьба бьёт тебя прямо в лоб, — сам себя учил, — значит, оставил ты без внимания её упреждающие пинки под зад…Случайного в жизни ничего не случается. Случай — это тот же Хозяин, который за деревом схоронился да за тобою подглядывает — признал его аль нет?

Лес меж тем редел понемногу, светлел. Уже давно под ногами хлюпать перестало. Деревья становились всё прямьше и тоньше, сквозь их листву скоро голубые лоскуты неба проглядывать стали…

Вышел, наконец, Петя на полянку круглую, уромашенную всю, ярко Солнцем залитую. К берёзе, растущей одиноко, ветви низко спустившей, подошёл, за ствол хрупкий обнял ласково…

Постоял, будто после разлуки долгой, порадовался… А мысли, те вновь шевелиться в головушке буйной принялись.

— Видать, решила Яга, — вслух думал Петя, усевшись и обувку свою в порядок приводя, — что сам должен я проблему свою до конца расхлябать. Может, оно и так… Пожалуй, что ей, карге древней, и виднее, да только хотя б намеком поделилась… Хоть глазом бы моргнула, што ли, зубом цыкнула…

— Али Мяв бы с советом своим прорисовался… — приговаривал Петя, лапти на солнышке развешивая.

Мяв, улыбкою своею рыжею, появился, как всегда вдруг, хоть вроде как и накликанный…

— Соскучился?.. — проурчал он, толи в голове, то ли рядом.

— А то, — поднял голову Петя и разулыбался радостно, — последнее время и не поговоришь с тобой как след. Кашлянешь парой фраз и нету тебя, а я потом мозги выкручиваю — чего там Мяв сказать хотел…

— Надо так, Петя, — ещё шире улыбнулся Мяв, — сейчас чем меньше помощи, тем для тебя же лучше. Понимать должен.

— Эт-то я, может, и понимаю, — жалился Петя, — другое неясно — где же яблоко мне это наливное, проклятущее сыскать? Шарю-шарю глазами кругом, так ведь и намека ж даже нет…

— А ты в себе пошарь, — хмыкнул Мяв, — оно хоть и лоскотно, может, но — полезнее. Глядишь и нашаришь чего, а что именно — тому и сам удивишься. А то всё- яблоко да яблоко… откуда тебе вообще ведомо, что — яблоко?

— Так ведь с детства о том в сказках слышал, — удивился Петя словам Мява, — дай всё сказывают…

— Сказывают… то-то и оно… — захихикал Мяв. — А в действительности, Петя, всегда всё не так, как на самом деле… И причина причин, в конце концов, завсегда в начале начал находится…А чтобы осознать её, никакое знание не годится, а тем паче — опыт. Поэтому лучшая точка зрения для тебя — это отсутствие всякой точки зрения…

— Чего, чего?!. — даже на ноги поднялся Петя от удивления.

— …И только один добрый совет тебе, — продолжал Мяв ехидным говорком, — не слушай ты никаких добрых советов… Думай, Петя, сомневайся. Сомневайся во всём… Только в этом не сомневайся…

Улыбка Мява таяла, голос слабел, и последнее, что услышал Петя, было:

— Жизнь — это сон, который снится твоему Хозяину. Только от тебя теперь зависит, чтобы это сновидение вашим общим стало…..Долго сидел потом Петя, голову со всех сторон ощупывая.

— То ли совсем Мяв умом тронулся, — думал, — то ли со мной чего не в порядке… Всего-то и падать мне, что блюдце волшебное и яблоко наливное… К чему вся эта мудротень?..

Так удивляясь и поругиваясь вслух, но уже улыбаясь отчего-то внутри, в путь двинулся, траву густую ногами приминая да тропки новые натаптывая…

Лес кончился внезапно, оборвавшись неглубоким песчаным склоном, густо поросшим внизу травой. Петя спустился и, пройдя немного, увидел ствол дерева давно поваленного. На нём — старика древнего, вида странного.

Подошёл поближе. Скинул шапку, поздоровавшись, рядом сея. Из котомки достал снедь нехитрую. Предложил незнакомцу — тот знаком отказался. Тогда сам есть принялся, на старика поглядывая.

Старикашка, весь в бороде да в бровях густых, изредка бормотал себе под нос неразборчивое что-то, громко покряхтывая да поохивая.

— …Пошто стонешь всё — не выдержал у же Петя.

—.. Да вишь ты, какое дело, — охотно отозвался старец, — сел не подумавши куда ни попадя, да на сучок и напоролся. Сижу вот теперь на нём — маюсь. Уж часа два, поди…

— Так ты пересядь, — удивился Петя.

— Да чего у ж теперь там — пересядь… — махнул рукой дед, — притерпелся, поди, присиделся уже, да и идтить скоро…

Петя оторопело глянул на старика и неожиданно явственно услышал, как хихикнул в нём Мяв: «В себя загляни, отыщи сучок такой же…» — тихо заурчал он и затих.

— …То ли дело — в других сказках живут, — как-то вдруг начал дед, в глаза Пете заглядывая. — Любо-дорого послушать о том, живи — как хочешь. А у нас-то что? Всё навыворот — как хочешь, так и живи… Вон оно как… — Он пошамкал губами, поскреб в бороде и продолжил:

— Ас чего всё началось-то? А случилось это годка три тому, мне ещё осьмнадцать едва минуло…

Петя недоверчиво покосился на него, но смолчал, дальше слушая.

— Шёл я как-то по лесу, шёл…гляжу — колодец. И так мне пить приспичило — невмоготу просто. Глянул в него — вроде как и нет воды в нём. Камушек кинул — тихо, не плеснет даже, я — другой, побольше, всё одно — тихо. Глубок колодец, думаю, а звук-то слаб…Пошарил глазами кругом — смотрю, каменюка здоровая, еле подволок её, чуть живот не треснул. Кинул вниз — стою, слушаю. Когда вдруг — топот чей-то. Глаза поднял — мчит на меня коза со всех ног, рогами целится. Едва в сторону отпрыгнул. А она к колодцу подскочила — и туда как сиганет…

Петя слушал как завороженный: было в дедугане этом что-то необычное, странное. А топ продолжал.

— …Испугался я тогда, конешно, нечисть, думаю, какая-то в колодце завелась. Только отошёл — смотрю, бабка с клюкой идёт: «Ты, — говорит, — козу мою не видал? Паслась тут, я её ещё верёвкой длинной к камню привязала, чтобы не удрала». Вот так-то я с Ягой и познакомился…

Петя закашлялся, пытаясь скрыть смех. А дед продолжал.

— Ничего я ей не сказал, да видать почуяла что-то, карга старая, отомстить решила. Очень, говорит, ты мне по душе пришёлся. Хочу твоё заветное желание исполнить. А я, дурак молодой, праздниками не балованный, возьми да и ляпни: «Хочу, чтобы у меня день рождения каждый день был»… Захохотала Яга, чего-то шепнула, через плечо плюнувши, кулаком погрозила и сгинула.

— А я с тех пор, — продолжал дед, — что ни день, то на год старее делался. Вначале и не приметил, а как понял-кинулся Ягу искать, да где там…

— Уж совсем от старости помирать собрался, — говорил он дальше, — как вдруг к гномам прибился. Я к тому времени ссохся весь, вот они за своего и приняли. А как разобрались потом, поздно уж было — народец-то они честный. Расколдовали…

Петя всё сидел да слушал, слушал…А старик всё сказывал да сказывал… Разговорчивый попался… Шибко даже…С рассказов о себе он постепенно на сплетни сказочные перешёл.

— Совсем позазнавались. Чем известней сказка, тем амбиций больше. Вот Илья-Муромец, скажем, как вышел он из народа, так только его и видели, всё по пирам теперь да по гаремам гостюет!..Мальчик-с-пальчик тоже — чуть что не по нраву ему, так сразу говорит: «Я человек маленький», — и бьёт ниже пояса…К Айболиту и то- пришёл как-то, так он скальпель ухватил и говорит: «Я один знаю, как рассмотреть внутренний мир человека»…Еле ноги унёс…

Он перевёл дух и сказал:

— У меня с памятью плохо: я никогда ничего не забываю. Слов чужих в голове стая цельная собралась. Оттого и говорлив. Слово-то оно, конечно, не воробей, но не выпустишь его — так всё летать внутри будет и гадить, гадить… Вот есть, говорят, болезнь такая приятная — склероз. Каждый день тебе — новости, лица новые, незнакомые… И в голове сору от рассказов чужих немного.

Чем дальше слушал Петя, тем больше ему становилось не по себе. Он прямо видел, как зажал себя словами старик этот в мирок какой-то тесный и душный. И говорит он так много оттого только, что и сам в нём мается и вырваться пытается, да только вязнет сильнее. Словами и понятиями весь мир пометив, он как гвоздями прибил себя к сказке своей болтливой, насмехаясь над ней, но без неё у ж и не могучи более. Кряхтя на сучке, но сползти с него опасаясь уже — а как бы не вышло чего…