— И что вы сидите тут в одиночестве? Почему бы вам не присоединиться ко всем остальным? Они так все оживились с приближением Рождества. Как детишки, в самом деле.

Он отрицательно покачал головой, и через мгновение она ушла. Обратно к теплу и свету комнаты отдыха.

В ту ночь он увидел сон.

Был настоящий мороз. Снег густой пеленой укутал землю. Близ заснеженных холмов река казалась серой и тяжелой, точно клинок меча. В первый раз за столько веков Исполины спустились с гор.

На третий день после того, как они вышли из Рорима, поднялась снежная буря; мир обратился в клубящуюся пустоту белизны. Они долго искали укрытие на подветренной стороне холма и, наконец, набрели на скопление валунов, которое худо-бедно спасало от ветра. Они сидели там, а вокруг их укрытия образовался снежный занос, и воровски крадущаяся стужа уже проникала под их меховые плащи. Их было трое. Первый — смуглый и худощавый, второй — могучий, коренастый и рыжебородый, а третий — весь в шрамах и хромой, — вероятно, сам Ривен.

Именно Смуглый встрепенулся первым, вскинул голову и, прищурившись, вперил взгляд в бьющуюся на ветру завесу снега.

— Что там такое? — тут же спросил его Рыжебородый. — Ты что-нибудь видишь?

Смуглый поморщился.

— Даже не знаю. Может быть, ничего… тень на ветру. — Но теперь они все молча уставились в вихрь метели покрасневшими от усталости глазами.

— Что за тень? — спросил Ривен, растирая сведенные болью ноги.

— Огромная, — коротко отозвался Смуглый, и Ривен выругался.

Тут до слуха донесся хруст снега — все трое мгновенно замерли.

— Слышите, — выдохнул Ривен.

— Заткнись! — прошипел Смуглый.

Они умолкли на долгое время, отмеряемое тревожным биением сердца. Ветер немного унялся, стало потише. Снег бесшумно падал на землю. Они снова услышали этот звук — шорох движения чего-то огромного по глубоким сугробам. И еще, может быть, прерывистый шум дыхания.

— С какой стороны? — спросил Рыжебородый.

За спиной у них камень ударил о камень. Трое, как один, развернулись в ту сторону.

Что-то поднялось из снега, подобно серой стене: десяти футов ростом, бледное ото льда и вьюги. На бесформенном лице, точно шары голубого огня, горели два глаза, размытая тень исполинской руки мелькнула в воздухе и отбросила Рыжебородого ярдов на десять. Ривен в ужасе закричал.

— Бежим! — проорал Смуглый, выдернув меч из ножен, но Ривен не мог даже сдвинуться с места. Снег, глубиной по колено, обратился в лед, сковав его ноги. Он увидел, как Смуглый отлетел в сторону, словно поломанный прутик, а потом голубые огни — глаза Исполина — надвинулись на него. Они его знали.

— Никогда не женись на девице, у которой брови сходятся на переносице, — сказал Исполин голосом Дженни и рассмеялся. Смех, чистый, как звон колокольчика, утонул в шуршании снегопада.

Ривен закричал.

Ночь была тихой-тихой. Так кричал он или нет? Единственный звук, который Ривен сейчас различал, — бешеное биение крови в висках. Ноги его запутались в одеяле. В окно лился таинственный, сверхъестественно яркий лунный свет. Ривен сел на постели, потирая шрам на виске. Дверь в палату была закрыта. Если он и в самом деле кричал, то, скорее всего, никто не услышал его. Хотя нет: дежурная сестра должна была услышать.

Только сон, слава Богу.

Но Исполин ведь был из его книги. Одно из любимых его чудищ. А те два человека… откуда-то он их знал.

— И что за чушь, — пробормотал Ривен вслух.

После сна во рту остался какой-то неприятный привкус. Ему не давало покоя свербящее чувство тревоги, в чем-то схожее, но все же отдельное от миазмов печали, с которой он непрестанно боролся. Действительно, а какая сейчас погода на Скае? В такую ночь, как сегодня, море сияет лунным светом, а волны с тихим плеском набегают на гальку.

Вот проклятье.

Он опустил ноги с кровати и потянулся за одеждой и костылями. Сон как рукой сняло. Холодный пол, подобно горному льду, остудил ноги. Ривен потряс головой. Уже сказочные великаны являются во сне. А что будет дальше?

Стуча по линолеуму костылями, Ривен доковылял до окна и забрался в кресло. Сад снаружи обратился в серебряно-серую вязь, между деревьями темнели омуты тени, в лунном свете холодно мерцала река. С некоторой тревогой он всмотрелся в густые тени у реки, но сегодня собак там не было. Или волков, если на то пошло. Он улыбнулся. Воображение — это одно, а паранойя — совсем другое.

Воспоминания уже подкрались вплотную, но он сердито прогнал их прочь и принялся думать об иных вещах. О своих книгах. Теперь он припомнил, что во второй у него было два персонажа, похожие на тех двоих из сна, но он никак не мог вспомнить их имена, и это его раздражало. И великаны, что жили на вершинах гор, — Снежные Исполины, — создания ледников, в самую лютую пору студеных зим спускающиеся в низины для разбоя…

Лунный свет залил лужайку и превратил ее в безупречное снежное поле. Ривен скривился. Зима. Ему никогда уже не освободиться от зимней стужи. Слишком много дверей в закоулках его сознания намертво вмерзли в стены и закрыты теперь для него. Корка скрипучего льда затянула воображение. Мое средство к существованию, угрюмо подумал он и вспомнил слова Хью. Значит, фанаты на взводе: ждут — не дождутся завершения трилогии. Ну что ж, если он все же сподобится сесть за стол и начать писать, ему будет что рассказать им.

Но там, в том мире заснеженных гор, ледовых великанов и отчаянных рубак осталась Дженни.

Он отшатнулся от этой мысли. Время лечит, с горечью напомнил себе Ривен. Вот только когда мне достанет мужества снова вернуться домой? Он припомнил бредовые речи Моулси. «Помните, куда вы должны вернуться». Тебе легко говорить, старый шельмец, полоумный.

Он с силой ударил кулаком левой руки по подлокотнику кресла. Ну давай же, Ривен. Что там было дальше, с тем солдатом? Куда пошел он?

Когда он учился в Оксфорде, там был один бывший зеленомундирный офицер, крайне доброжелательный джентльмен, который однажды повел свой отряд в атаку, распевая англосаксонскую «Мальдонскую битву». И это каким-то странным образом завершило круг: миф сошелся с реальностью и сам обратился в реальность.

Вот почему я и начал писать. Чтобы создать свой миф. Но реальность всегда найдет способ посмеяться над создателями мифов.

Дверь распахнулась, Ривен встрепенулся как заяц, — он едва ли не ждал, что в палату к нему вломится неуклюжее ледяное чудище с пылающими глазами. Но то была сестра Коухен. В своей белой форме она казалась ему призраком.

— Мистер Ривен, почему вы не в постели?

Он пожал плечами.

— Не мог заснуть.

Она легонько коснулась его руки. Пальцы ее были теплыми-теплыми.

— Да вы же холодный как льдышка! Давайте-ка я помогу вам лечь.

Он покачал головой.

— Да все в порядке, сестричка.

Некоторое время она изучала его, стоя в тени сбоку от окна.

— Дурные сны?

— Возможно. Откуда вы знаете?

Ему показалось, что она улыбнулась.

— Я время от времени к вам заглядываю, когда вы спите. Это моя работа. Вы кричите во сне, мистер Ривен.

Ривен тихонько ругнулся себе под нос и снова уставился в окно.

— Это, черт побери, не спектакль.

— Мне очень жаль.

— Всем очень жаль. А мне не нужна жалость. Я хотел бы, чтобы меня оставили наконец в покое. — Он закрыл глаза. — Прошу прощения.

— Все просят прощения, — тихо проговорила она.

— Я действительно виноват. Иногда я бываю невыносимо сварливым. — Он помедлил. — И сквернословом. — Дженни всегда бесилась, когда он ругался.

— Не имеет значения, — сказала она и уселась на подоконник. Лунный свет очертил ее серебристым контуром, и лицо ее стало непроницаемым в этом свете. Ривен поймал себя на размышлениях о том, сколько ей может быть лет.

— Вы будете снова писать? Когда-нибудь? — совершенно неожиданно спросила она.

Он не ответил, и она продолжала:

— Я читала ваши книжки. Очень красивые книжки. Все горы, и кони, и сильные немногословные люди.