Новый Год. В Шотландии это всегда — событие. Встречи старых друзей, новые знакомства и все такое.

В тот день сестра Коухен вывезла Ривена в кресле на лужайку. Он слушал вполуха ее щебетанье про Новый Год, про грандиозную вечеринку и про тиранию Бисби, но почти не улавливал смысла слов.

Было прохладно, но дождь все же перестал, и сквозь облака стал просвечивать диск солнца. Река с шумом несла свои полные воды, захлестывая прибрежные камни и отражая бликами солнечный свет.

— Скоро появятся подснежники, — сказала сестра Коухен. Ветер растрепал ее волосы, но она вновь убрала их под шапочку. — А за ними и нарциссы. По всему берегу. Зрелище впечатляющее. — Кресло остановилось. — Но вас, наверно, уже здесь не будет, чтобы все это увидеть, мистер Ривен?

Он пожал плечами.

— Возможно. Я уже вроде как снова весь сросся. У меня нету повода здесь задерживаться. — И мне еще многое нужно сделать. — Он заставил себя улыбнуться. — Скажу точно под Новый год.

— Новый год. Что ж, в этот раз я не давала себе никаких обещаний, так что, при всем желании, я не смогу их не сдержать, как я обычно и делаю. Дуди вот обещает исправиться, хотя я ни разу еще не встречала поросенка с крыльями. Я так думаю, старушка Бисби решится-таки вытащить кочергу, которую она проглотила.

Ривен от души рассмеялся.

— Мистер Ривен?

— Да?

— Знаете, если хотите, можете называть меня просто Энн. Меня так многие называют, из пациентов.

— Спасибо. Значит, Энн.

— Вот и хорошо. — Она подняла глаза к небу. — Кажется, дождь собирается. Лучше я отвезу вас в палату. Нельзя допустить, чтоб пациент промок. — Развернув кресло, она покатила его к корпусам.

Праздничный ужин был не столь грандиозен, как на Рождество, зато гораздо оживленнее. Сегодня персонал и пациенты ужинали вместе, и на ривеновском конце стола, где расположились Дуди с сестрой Коухен — Энн, — царило самое настоящее веселье. На столе перед ними стояли бутылки, вполне невинные с виду, но с достаточно горячительным содержимым. Результатом этого были шум, и гам… и недоуменные взгляды сестрицы Бисби в их сторону.

Какой-то колдун от электроники соорудил устройство, выводящее бой Биг Бена на настенные громкоговорители. Когда праздничный ужин закончился и волшебное мгновение приблизилось, все собравшиеся притихли. Ривен откатил свое кресло от стола и занял позицию у окна, что выходило в сад, теперь скрытый тьмой.

Замечательная новогодняя ночка.

Звезды сияли так ярко, что даже отсюда, из помещения, он разглядел Сириус. Ему так хотелось на улицу — снова побыть одному в тишине, как частенько бывало прежде. Свет в комнате притушили, громкоговорители начали тихонько потрескивать. Раздался голос, вещающий о громадных толпах, наводнивших Трафальгарскую площадь, и о представлении у фонтанов. Дуди отплясывал джигу с какой-то старушкой, которая светилась от радости. Судя по ее виду, старушенция не танцевала уже, наверное, лет тридцать. Сестра Коухен присоединилась к ним на пару с восьмидесятилетним старцем, который в другое время лежал бы себе в теплой постельке и изводил всех своим нытьем.

Забили куранты — танцы тут же прекратились. Ривен встал, сжимая в руке бокал.

Девять, десять, одиннадцать… На последнем ударе он осушил свой бокал и поднял его к потолку.

За тебя, моя красотка. С Новым Годом!

Когда он уходил из комнаты, Дуди целовал сестру Коухен. Пациенты, по новогодней традиции, по-старчески чмокали друг друга. Трясущиеся руки сплелись, и зазвучало «Доброе старое время». Мелодия летела за ним по пятам, пока он выбирался на улицу, к безмолвной ночи и холодным звездам, к лужайке и тихо струящейся реке.

Трава была влажной и мокрой, так что продвигался Ривен медленно. Устав, он остановился и попытался определить созвездия. Орион со сверкающим своим поясом. Ковш Большой Медведицы и Полярная звезда. Яркая Венера низко над горизонтом и сияющий Юпитер. В прежние времена они ему были проводниками. И теперь они тоже вели его, как будто время могло повернуть вспять, и он опять оказался на Скае, и его сердце еще не разбилось, и рядом был кто-то, кто любит его.

Река отражала Млечный Пусть и словно лилась через край под обнаженными ветвями ив. Ривен уселся на землю и стащил ботинки слегка дрожащими от усталости руками. Потом — носки. Студеная роса приятно холодила босые ноги.

Поначалу речная вода обожгла его холодом, но потом жжение сменилось жарким покалыванием. Он стоял, позволяя ему — этому восхитительному ощущению — подниматься от ног по телу, и смотрел на звездный купол неба. Купол как будто вращался в бархатной темной безмерности. А он, Ривен, стал его центром, осью вращения. Он понял: время его в Бичфилде истекло. Наступило время уйти. Время вернуться в горы.

Ривен возвращался в Кемасанари не для того, чтобы писать свою книгу. Он просто пытался рассеять призраков, исцелить себя. Он Думал так: если он и возьмется писать, то это будет одним из средств его исцеления, но он не был уверен, что это средство понадобится. Как бы то ни было, он все же едет туда, на поезде, — все его вещи собраны в рюкзаке, который валялся теперь у его скрюченных ног, — Бичфилд остался за полдюжины графств отсюда, и новый год раскрывался перед Ривеном как загадочный цветок.

Ночь в поезде. Он не побеспокоился даже о том, чтобы взять билет в спальный вагон; это было уже своего рода традицией — добираться до Ская с максимумом неудобств. Казалось, от этого, по контрасту, Квиллины при взгляде на них через Саунд-оф-Слит становились еще более прекрасными и притягательными. Он глядел в серое марево за окном. Если так будет и дальше, то я вообще ничего не увижу, — только эту бесконечную изморось.

Проехали Карлайл и вместе с ним — Англию. Движение поезда убаюкивало Ривена. Он задремал. Несколько часов спустя он пробудился от своего судорожного сна, ощутил боль в ногах и увидел, как над нагорьем разливается свечение рассвета. Кое-где холмы уже были покрыты снегом. Интересно, спросил себя Ривен, а есть ли снег на островах. В первый раз за все время пути ему пришло в голову, что добраться до домика будет, наверное, не так-то просто. Придется топать через перевал, выбора нет. Вряд ли он там отыщет кого-то, кто потащит его на себе.

В Маллейге он сошел с поезда в пасмурное утро и добрался пешком до гавани, — благо от станции было рукой подать. У причала качались рыбачьи лодки и какие-то транспортные катера. Над головой кричали чайки; Ривену казалось, что с тех пор, как он слышал крик чаек последний раз, прошли годы. Он поднял глаза и увидел большой особняк, абсолютно неуместный на покрытом пожухлым папоротником каменистом склоне горы, что возвышалась над гаванью. Ривен повернулся в сторону моря — за проливом в туманной дымке угадывался Скай. Он снова вернулся сюда, в край моря и камня.

Он подоспел как раз к полуденному парому и, ступая на палубу маленького суденышка, испытал странное чувство, больше всего похожее на суеверный страх. Вновь оказаться так близко. Это ли нужно ему сейчас? Но он уже принял решение.

Всю переправу Ривен простоял на палубе; свежий ветер играл его бородой. Уже приближался Армадейл, заросшее лесом местечко в низине. Отсюда еще долго-долго пилить на автобусе, а потом — на своих двоих через перевал.

Плыви, мой челн…

Палуба качалась под ногами, за кормой носились и резко кричали чайки. Зачем он вернулся сюда? Его мутило при одной только мысли о Кемасанари, мертвом, — как мертва она, — о вещах ее там, внутри, как они были оставлены тем летним утром. Мрачное настроение черным вороном кружилось над его головой, опускалось ему на плечо.

Быть может, Моулси был не так уж прост.

Едва ступив на мол Армадейла, Ривен стал беспомощной жертвой изощренных причуд островной системы автобусного сообщения. Впрочем, ему все-таки удалось добраться до Бродфорда без особой головной боли. Здесь можно будет подсесть на почтовый автобус, который проходит через Торрин; но сначала Ривен заглянул в отель и подкрепил дух свой и тело глоточком-другим виски Маклеода. Умение потреблять крепкие напитки относится к жизненно важным навыкам современной общественной жизни, и за то время, что Ривен провел в Шотландии, он изрядно поднаторел в этом искусстве.