Господи, как хочется пить.

Он провел сухим языком по растрескавшимся губам. Давненько он не был в такой плохой форме, с того самого раза…

Ривен выругался вслух, и голос его прозвучал как-то странно пугающе в этой глухой тишине.

Что-то застрекотало у него под ногами. Крыса прошуршала в соломе. Она уселась на задние лапки и посмотрела на Ривена.

— Твою мать, — проговорил он угрюмо.

Крыса метнулась прочь и исчезла в углу. Он заметил, что там была решетка водостока. Если стоять неподвижно, не шурша ногами в соломе, можно даже различить слабый звук текущей воды, отдающийся тихим эхом. Единственный звук в этой камере. Он пожалел о том, что спугнул крысу. Пусть бы осталась, пострекотала ему…

Время шло. Факел почти уже прогорел. Вскоре его должны заменить. Ему все больше хотелось пить. Ноги устали стоять, но он побоялся дать им отдых. Запястья выглядели ничуть не лучше завернутых в мясо костей. Он вновь испытал приступ паники. И страха за остальных. Быть может, Мадру тоже бросили в темницу? Быть может, прямо сейчас она «испытывала» на себе внимание своих тюремщиков?

Только подумав об этом, Ривен забился в своих цепях, не обращая внимания на боль. Он кричал и стенал. Влажный воздух царапал пересохшее горло. Ответа не было. В конце концов он умолк.

Прошло еще несколько часов. Факел замерцал, померк и, наконец, потух, оставив его в непроглядной тьме. Из горла рванулся непрошеный плач, но он обратил плач в рычание.

Вдруг за дверью раздался какой-то шум. В замке повернулся ключ. Сердце екнуло. Шурша соломой у входа, отворилась дверь. Тьму прорезал неверный свет, исходящий от тонкой свечи в чьей-то руке. Ривен различил в пляшущих отсветах пальцы, рукав и капюшон.

Дверь со скрежетом захлопнулась.

Некто поставил свечу в нишу в стене. Фигура, в темном капюшоне похожая на монаха, приблизилась к нему. Невольно он вжался в стену.

Рука отбросила капюшон за спину, и перед Ривеном предстала Джиннет. Лабиринт света и тени на ее лице колебался в желтых отблесках пламени. В ушах сияли бриллианты.

Она склонилась к нему, вырез ее платья коснулся его лица.

— Ну здравствуй, Майкл Ривен, — вкрадчиво прошептала она. Голос шуршал, как прикосновение шелка. — Я же тебе говорила, что мы еще встретимся. Как ты находишь свой новый приют?

Слова забили его рот, словно залом из сплавных бревен реку. Дыхание застряло в горле. Он почувствовал, как жгучие слезы потекли из-под покрытых засохшей кровью век, оставляя следы на щеках. Это лицо… лицо, которое он любил и которое больше не чаял увидеть снова. И вот оно — перед ним, и блики света играют на нем. Будто отблески пылающего торфа в камине домика на берегу. И эти глаза… все те же глаза. И надо ж такому случиться, что он возненавидел его — это лицо — лютой ненавистью.

— Ты не моя жена, — хрипло выдавил он и увидел, как на секунду ее глаза распахнулись от изумления.

— В самом деле. — Голос ее тихий-тихий, словно взмах лебединого крыла. — Теперь я ничья жена. — Тут ее голос сделался угрожающе резким. — Ты и твои друзья о том позаботились.

— Где они? Что ты сделала с ними?

Она улыбнулась.

— Не беспокойся, они еще живы. — Ее улыбка стала шире. — Ирония — штука прелестная, верно? Сначала мне пришлось бежать, спасаясь от вас. И вот теперь вы у меня в руках. Забавно, правда?

— Смешно до смерти, — прохрипел он. Ее близость кружила ему голову. От нее исходил тонкий запах духов и чистого молодого тела.

— Кто ты? — спросила она, как уже спрашивала однажды. — Откуда?

Он долго, не отрываясь, смотрел на нее, вспоминая иные выражения этого лица, иные взгляды этих глаз. Он слышал смех, что оборвался у подножия скалы. Давным-давно.

— Я Майкл Ривен из Кемасанари на Скае — Острове Туманов, Острове Неба. Я — Сказитель, — произнес он, ясно выговаривая каждое слово. У него появилось какое-то странное чувство, будто сказанным он связал себя некими обязательствами. Совершил некий поступок, возможно. Перешел какой-то рубеж. Но ему было уже наплевать. Он знал, кто он и что он делает. И этого было достаточно.

— Странные имена. — Глаза ее вдруг заблестели. Рука поднялась, и Ривен невольно отпрянул, но она лишь погладила старые шрамы у него на лбу. Она озадаченно смотрела ему в лицо. Под прикосновением ее осыпалась засохшая кровь.

Он склонил голову. В ушах отдавалось бешеное биение сердца. И — как в, былые времена — ее губы знакомо припали к его губам. Ее язык нежно коснулся его десен. Кровь с его разбитых губ испачкала ее губы. И он ощутил вкус Дженни и своей крови у нее во рту. Звякнули цепи. Он зарылся лицом в густую тьму ее волос, скользнул пальцами по ее затылку… и тут она резко отстранилась.

Он едва сдержал рыдание. Иллюзия длилась мгновение, но в это мгновение он целовал свою умершую жену.

В лице Джиннет появилась суровость, которой не было прежде: что-то безжалостное, жестокое. Она холодно улыбнулась и стала чужой. Врагом. Внезапно нахлынувший гнев смыл печаль.

— Стерва! — вырвалось у него.

На ее губах была его кровь. Она была похожа на вампира.

— Я желаю знать больше, — промолвила она. — Я желаю знать все. Почему ты и твои друзья здесь, и куда вы направляетесь. И ты мне скажешь.

— Пошла ты к черту.

— Ты скажешь мне, Сказитель. Или эту угрюмую деву, которая сопровождает тебя, и которая, как я понимаю, небезразлична тебе, — отдадут на потеху нашим наемникам. И посмотрим тогда, быть может, внимание дюжины кондотьеров сотрет хмурое выражение с ее лица.

Он беспомощно сжал кулаки. Глаза его загорелись, но он прикусил губу и смолчал.

— Ты горд и упорен. Хорошие качества для мужчины, но вряд ли достоинства эти пригодятся в теперешнем твоем положении. Я дам тебе время подумать. Когда сидишь в темноте, один, и ничто тебя не отвлекает, тогда трезвые мысли приходят быстрее. Теперь прощай. — Подобрав юбки, она насмешливо присела перед ним в реверансе, как перед принцем крови. Потом вновь набросила капюшон, взяла свечу из ниши и вышла, оставив его в темноте.

Она ушла, но шагов ее он не слышал, — и когда приходила она, ничего не было слышно, — стало быть, тяжелая дверь заглушала все звуки. Это несколько ободрило его, поскольку означало, что друзья могут быть рядом. В соседней камере или дальше по коридору. Быть может, его вовсе не изолировали от остальных.

Он прислонился к стене. Ноги дрожали от усталости. Чего ей нужно? Чего хочет она достигнуть? Не считая, конечно, мести. Может, она принимает его за какого-нибудь могущественного волшебника и надеется использовать его силу в своих собственных целях.

Но разве могущественный волшебник позволил бы так легко захватить себя?

Он пошевелил руками в кандалах. Железо впилось в запястья. Она будет мучить Мадру. Ни одна тайна не стоит этого.

Это было ужасно. Женщина с лицом его жены будет мучить девушку, которую он полюбил. После жены. Наказание за измену. Его хриплый лающий смех отскочил эхом от камня стен.

И оборвался внезапно. Откуда-то в камеру долетел посторонний звук — скрежет железа о камень. Ривен замер, тщетно пронзая взглядом кромешную тьму.

Потом он ощутил запах. Запах дыма в затхлом воздухе подземелья. Едкий запах трубки Фриния.

Скрежет железа в углу. Чье-то тяжелое дыхание. Голос. Смачное ругательство.

— Говенная эта труба!

Треск соломы.

— Фриний! — воскликнул Ривен.

— Не ори! Ради всего святого. Черт подери, я слишком стар, чтобы лазить по сточным трубам, кишащим к тому же крысами… пусть даже весьма учтивыми крысами. Человек моего положения. О времена!

Он ощутил на лице дуновение вонючего воздуха. Костлявая рука легла ему на плечо. Ривен дернулся от неожиданности.

— Свет. Минутку.

В камере появился свет — холодное голубое свечение, исходившее от горящего пучка соломы. Лекарь держал его высоко в руке, и свет изливался лучом, как от фонаря. Он критически осмотрел источающую свет солому и удовлетворенно кивнул.

— Магия, — прошептал Ривен. Глупо, конечно, но ему хотелось смеяться.