— «Весенний круг», надо же… — пробормотал он. Я облизнула губы и собралась спросить, где это Сигурд учил старший из эльфийских языков, но волкодлак продолжил: — Я одного только не понимаю, Эгмонт, — ежели книга такая сложная, почему ж она тогда так называется?

Рихтер неожиданно рассмеялся.

— Тот, кто ее писал, числил начинающим даже себя. Что уж о нас говорить!

Этим вечером закат в Межинграде был особенно живописен. Алое зарево полыхало на полнеба, отбрасывая на древние стены розовые и золотистые отблески. Волшебное сияние окутывало все вокруг: башни, и камни, и траву под ногами, и магический фонтан, и печального белого слона. Животное вздыхало, шевелило хоботом и смутно грезило о некоем магистре Цвирте, который умел так заботливо отполировать ему бивни и омыть ноги.

Но — увы! — Поль Цвирт был недосягаем, а остальные не обращали на страдания слона ровным счетом никакого внимания.

На бортике фонтана, нежно держась за руки, сидели принц Саид и его прекрасная пери. Покуда дозволяли приличия, властитель земли Каф молча пожирал возлюбленную очами, а когда молчать становилось просто опасно, он начинал декламировать стихи восточных поэтов. Прекрасной Полин вовсе незачем было знать, что каждый вечер после очередного свидания Саид открывал взятый у магистра Зирака том и заучивал наизусть не менее пятнадцати произведений. Зато теперь он мог не сходя с места прочесть несколько полных диванов.[7]

Небесное создание прерывисто вздохнуло и чуть сжало руку Саида. Скромность мешала пери высказать принцу прямо, что переполняло ее сердце, но наконец она подняла ресницы, и взгляд сказал счастливейшему из смертных все то, чего не смели произнести уста.

— О смысл моей жизни, путеводная звезда! — пылко воскликнул Саид на уже вполне сносном лыкоморском. «Молодец, быстро учится», — с удовлетворением подумала Полин. После печальных событий первого дня их знакомства принц старательно избегал выражений вроде «жемчужина нашей короны» или «звезда очей наших», предпочитая не будить в прелестнице ненужных воспоминаний. — Если бы мы могли распоряжаться собой, мы остались бы жить здесь вечно, подле ваших ног! Но государственные дела призывают нас возвратиться.

— Возвратиться?! — ахнула Полин, прижав обе ладони к сердцу. Она сделала это так быстро, что принц не успел спохватиться и удержать хотя бы одну из ее нежных ручек. — Мой принц, вы покидаете нас? Ах, моя жизнь опустеет…

Сердце Саида сделало бешеный скачок. За все время их отношений властительница сердца ни разу не выказывала своего благоволения столь явно. Принц боялся спугнуть удачу, но удача, как известно, любит смелых, и он решил рискнуть, поставив на карту все. Он упал на колени, взмахнул рукой, жалея лишь о том, что у него нет приличествующего случаю букета цветов. Но в тот же миг чья-то маленькая мохнатая лапка насильно впихнула ему в ладонь толстый колючий стебель. Принц глянул — то была прекрасная роза, белоснежная, как кобылица, и роскошная, как Полин де Трийе.

С такой розой можно было рискнуть.

— О любовь моя! — воззвал Саид с колен. Полин потянулась к розе, но принц быстренько отдернул руку. Всему свое время, как учили древние мудрецы. — Знай же, что до встречи с тобой я не знал, что такое счастье… что такое самое жизнь! Ты осветила мой путь! Ты единственная, кто может сделать меня счастливым! Молю тебя, взываю к твоему милосердию: о ненаглядная пери… — Принц зажмурился и выдохнул: — Стань моей женой!

У Полин слегка закружилась голова. «Вот сразу и женой!» — твердил какой-то нудный голосок на самом краю ее сознания. Голосок был явно знакомый; Полин прислушалась и мигом поняла, что ее альтер-эго было не кем иным, как противной Ликки де Моран. «Фигушки!» — злорадно подумала алхимичка и с придыханием произнесла заветное:

— Да…

И тут же спрятала лицо в ладонях.

Саид был еще не очень силен в лыкоморском, и ему потребовалось некоторое время, чтобы сопоставить вопрос с ответом. Еще несколько секунд он уяснял, что ответ — правильный. И на законных основаниях принц заключил невесту в объятия.

Полин прерывисто вздохнула.

«Белое платье… — плыли невыразимо прекрасные мысли. — Как в том журнале: с корсажем, со шнуровочкой и с такими миленькими оборочками! Хотя нет, оборочки будут лишними…»

«Им-то хорошо, — мрачно думал белый слон. — А обо мне кто позаботится?»

— Целуются… — довольно сообщила главная элементаль магистру Ламмерлэйк.

— Целуются, — мрачно кивнула декан алхимического. В отличие от собеседницы она прекрасно понимала, что свадьба по степени разрушительности стоит на третьем месте после ремонта и пожара. А то, может, и на втором.

Роскошная белая роза, до которой никому не было дела, лежала на бортике фонтана.

Таких тонких чашек, звенящих от легчайшего прикосновения, не было даже у Эллис де Трийе. Госпожа Ламмерлэйк знала это наверняка: секрет правильного фарфора, утраченный еще во времена до НТ, был восстановлен ею буквально две недели назад. Процесс работы оказался весьма увлекателен — как водится, его сопровождало неизмеримое количество сложностей, и иные из них были даже смешными, — но о них алхимичка намеревалась поведать в следующий раз.

Сейчас тон беседы был совершенно другим.

— У вас хороший чай, Эльвира. — Мистрис Шэнди Дэнн сделала небольшой глоток и с задумчивым видом покатала его на языке. — Высокогорный, разумеется. Нет, не показывайте мне упаковку! Я предпочитаю догадаться сама…

Чуть улыбаясь, госпожа Ламмерлэйк откинулась на спинку кресла. Пар, поднимавшийся от чашек, едва заметно пах жасмином.

— Глубокий зеленоватый цвет; легкая горчинка; природный жасминовый аромат… — Некромантка отпила еще немного и поставила чашку на столик. — Это «эронса»?

— Вы почти угадали. «Эронса павьена». Чуть более бархатистый вкус, немного облегченная фактура. Сорт тот же самый, но чайные листья собирают на закате, а после скручивают в этакие, знаете, гнездышки. Если попробовать совсем немного — в ложечке, непременно в серебряной ложечке! — то разница становится почти очевидной… Впрочем, мистрис, вы же не алхимик.

Мягко говоря, не каждый маг осмелился бы сказать Шэнди Дэнн о несовершенном устройстве ее вкусовых рецепторов. Элементаль, подслушивающую в двери, прошиб холодный пот. Но некромантка только рассмеялась, потянувшись за очередной вертушкой с корицей.

— У каждой профессии — свои издержки, — еще улыбаясь, сказала она. — Всегда завидовала тем, кто мог обсуждать рабочие проблемы за чашкой чаю.

— Неужели ваши подопечные в своем кругу…

— Очень редко. Дело не в нехватке цинизма. Любая жидкость, за которой закреплен определенный ритуал, входит в нашу рабочую сферу. Чай, конечно, это не вино, не кровь и даже не мед, но я не люблю внештатных ситуаций. Разумеется, если они не придуманы мною заранее.

Она сделала несколько быстрых движений серебряной ложечкой, и пар, подозрительно сгустившийся было над ее чашкой, развеялся, издав печальный вздох. Эльвира наблюдала за этим совершенно спокойно. За много лет — ограничимся этой обтекаемой формулировкой, читатель! — она привыкла, как обыденно обращается с за-Предельными силами ее наставница и первый научный руководитель. Возможно, именно поэтому в свое время юная Элли ушла в алхимию: ни повторить, ни превзойти Белую Даму она не могла, а быть второй не позволяла яростная студенческая наглость.

А вот игра на грани двух наук оказалась весьма интересной…

Легкий вечерний ветерок раздувал кружевные занавеси. Чай остывал на глазах. Эльвира пошевелила ложечкой осевшую на дне гущу и бросила взгляд в угол кабинета. Там, прикрытая особой ширмой, стояла бронзовая жаровня, на которой невероятно медленно тлели листья крыжовника, смешанные с пятью пряностями и двумя солями.