– А ну, покажи правую руку! Я показала. На пальце еще белело овальное пятно.

– Похоже, что не врешь. Печать сведена… Э, да ты чего ревешь-то? И на Белом люди живут… Будешь хорошо работать – тебе поставят печать и выпустят.

– Да не хочу я снова ставить эту печать, я ведь вам планетным языком говорю!

– Подумаешь, делов! Да я знаю людей, которые по три раза печать ставили и снова сводили. Надо только знать, где эти операции делают. Ты сама-то откуда?

– Из Лондона, – я настолько была ошарашена, что не подумала об осторожности, да и сосед производил впечатление человека бывалого и до мозга костей асоциального.

– Так! Из Лондона! Да у пас там на Сохо-причалах можно найти умельцев, которые тебя под клона замаскируют – не то что печать сведут. А на третьем причале можешь прямо на Гека Серого сослаться – это я, и тебе там всякий поможет.

– Да не могу я принять антихристову печать добровольно! А теперь мне отказаться от высадки па Белый никак нельзя?

– Поздно, милочка. С тебя снимут это кольцо только в том случае, если у них выйдет перебор с этапом: тогда пойдешь общаком на каторгу. Такое бывает, но редко. Если поймешь, что тебе такой вариант светит – начинай кашлять. На Белом и так половина зэков с туберкулезом, им не нужны новые рабочие со слабыми легкими.

– А если я там, на острове, буду кашлять, плохо работать и нарушать дисциплину?

– Останешься там до тех пор, пока тебя можно будет использовать на работе, а потом пойдешь на корм тамошним сторожам.

– Каким сторожам?

– Узнаешь…

– А почему вы тех, кто идет на Белый остров, зовете «пчелами»?

– И про это ты на месте узнаешь. В общем, как говорят старые люди, молись, чтоб пронесло! Давай лучше спать, утро вечера предприимчивей! – он снял с себя куртку и начал сворачивать ее под голову.

Я закрыла глаза и стала в слух молиться.

– Ты чего там бормочешь, девушка? – спросил меня сосед, наверно, я мешала ему уснуть. – Тебе от расстройства в голову вступило, что ли?

– Я, как вы и посоветовали, молюсь на ночь. Попрошу у Него защиты и милости. Сейчас запустят мотор, и я не буду вам мешать.

– Да ты и не мешаешь. Ты что, боговерующая? Разве их еще не всех уничтожили?

– Да ты что, Гек! – раздался другой мужской голос. – Верующие – это самые крутые асы, им никакой закон не указ, они и на каторге молятся. Между прочим, я сам видал, что от их молитвы толк бывает. А ты, девушка, помолилась бы вслух, для всех. Можешь? А мы бы за тобой повторять стали. Вреда от этого не будет, я думаю.

– Давай, выступи! – кивнул мне Гек. Я начала сразу с «Отче наш» – а вдруг запомнят?

– Отче наш, иже еси на небесех!… Недружные голоса подхватили:

– Отче наш, иже еси на небесех… на небесех… небесех…

У меня сердце замерло и, по-моему, так и не стукнуло ни разу, пока я не дочитала молитву.

– Все? – спросил Гек.

– Эта молитва окончена, но есть еще другие.

– Другие потом. Давай эту по второму кругу. Слова у тебя какие-то трудные. Ну, Отче наш… Как там дальше?

Мы еще два раза успели прочитать молитву, пока затарахтел двигатель, потом лязгнул люк, и вертолет взлетел. Дальше я молилась одна. А может быть, не одна, не знаю. Мы все проснулись, когда вертолет затих.

– Это что теперь? – спросил кто-то бывалого Гека.

– Пересадка на остров Белый. Молитвениицу нашу сейчас будут выводить. А ну, прочти нам еще раз про Отче нашего!

Я дрожащим голосом начала громко молиться, а зэки молились вместе со мной. Мы закончили, и тогда Гек сказал:

– Спасибо тебе, девушка! Я всегда знал, что встречу кого-нибудь вроде тебя. Только я думал, это будет старичок или бабуся, а ты совсем девчонка… Как звать-то тебя? Я теперь тоже за тебя молиться буду, уж больно ты мне душу тронула, а вдруг тебе моя корявая молитва поможет?

Солгать я не могла, а назваться побоялась, но меня осенило:

– Молитесь за Елизавету. Это моя бабушка, которая меня молитве обучила. Она старенькая и больная, ей ваши молитвы нужнее.

– Ясно. Значит, за Елизавету и ее внучку. Вот так я и буду молиться. Так ты не забудь: третий Сохо-причал, Серый Гек. Вдруг пригодится?

Подошли клоны и открыли дверь моей камеры. Я шагнула вперед, чтобы избежать их прикосновений, но они все равно ухватили меня своими клешнями под мышки. И тут я услышала за спиной голос Гека Серого:

– А ну, ребята, проводим молитвенницу «Этапным маршем»!

И меня уволокли под их пение, доносившееся сквозь приглушенный рокот двигателя вертолета. Потом вертолет за моей спиной взлетел, но я догадывалась, что зэки в нем допоют песню до конца.

Меня посадили в другой вертолет, где тоже были клетки, в которых стояли люди. В основном это были совсем молодые парни и девушки – некоторые в зеленых стандартных костюмах. У всех в носу блестели колечки, такие же, как у меня. Некоторые негромко переговаривались, но вообще здесь вели себя куда спокойней, чем на прежнем этапе.

Рядом со мной стояла полная девушка в стандартном костюме, у нее были прямые светлые волосы до талии, каких теперь никто, кроме членов Семьи, не носил. Уловив мой изучающий взгляд, она тоже внимательно на меня посмотрела, но заговаривать со мной не стала.

Этот перелет был еще дольше первого и особенно запомнился страшным холодом. Клоны его, казалось, совсем не ощущали: они сидели на корточках двумя рядами, один напротив другого, закрыв глаза и совершенно не двигаясь. А в клетках люди прыгали, топали ногами, хлопали руками и стучали зубами. Я тоже подпрыгивала на месте и растирала тело сколько хватало сил. Только девушка с длинными волосами, стоявшая в соседней клетке, не двигалась, прислонившись спиной к решетке: на ней ничего не было, кроме зеленого костюма, и она уже не мерзла, а замерзала. У нее даже кончик носа побелел. На мне все-таки был длинный подрясник, а под ним еще и белье. Я со вздохом размотала Динин платок и один конец просунула сквозь сетку, натянутую на каркас наших клеток.

– Послушайте, девушка! Возьмите мой платок, а то вы совсем замерзнете.

Она не отвечала. Хорошо, что она стояла близко ко мне, я начала тыкать ее пальцем и тыкала до тех пор, пока она не очнулась и не поглядела в мою сторону сонным и недовольным взглядом.

– Вот теплый платок. Тяните его к себе! Ее глаза расширились.

– Вы хотите… отдать мне… свой платок?

– Ну да, а то вы совсем замерзнете. Тяните же, тяните его к себе!

Она нерешительно взялась за кончик моего, то есть Дининого, конечно, платка. Ощутив его тепло и мягкость, она оживилась и стала тянуть его к себе уже всерьез. Но вот беда: это был не бабушкин оренбургский платок, проходивший через ее обручальное колечко! Половина платка пролезла сквозь отверстие в сетке, а дальше он застрял.

– Ладно, лучше так, чем никак. Вы укутайтесь в вашу половину, а я – в свою. Становитесь ко мне ближе!

Девушка послушно прижалась к сетке, и я почувствовала её ледяной бок. Сделав над собой усилие, я прижалась к ней, отдавая свое тепло, а конец платка накинула на голову и плечи.

– Как вас зовут? – спросили девушка сонным шепотом. Кажется, она начала согреваться.

– Сандра, – сболтнула я, сама уже начиная дремать. А-а, все равно она не запомнит…

Наверху становилось все сырее от нашего дыхании, и вот уже закапало с потолка. Капли падали на головы, на лица, заползали под одежду. Холод поднимался снизу, по занемевшим ногам, и растекался по всему телу. Я поняла, что когда он дойдет до сердца, оно тоже онемеет и замрет. Я уже перестала дрожать и начала засыпать тяжелым мучительным сном; чуть проснусь, ткнусь лицом в холодную решетку, подниму голову, приоткрою глаза – и снова начинаю куда-то падать…

Но я не успела дойти до последнего, уже непробудного сна, когда вертолет тряхнуло о землю и его моторы заглохли. Я очнулась и открыла глаза, проснулась и моя соседка. Когда мы отодвинулись друг от друга, я почувствовала холод в боку, оказывается, мы все-таки согревали друг друга.