Кто-то закричал, кто-то промолчал. Удар током. Губы экологиста снопа начали растягиваться в страшной синюшной улыбке.
– Слава Мессу, я сказал!
– Слава Мессу! – истерично, но дружно закричали заключенные.
– Кажется, начинает доходить. Вывести всех на санобработку!
Нас привели в огромный пустой сарай с мокрым полом и наледью на темных облезлых стенах и приказали снять с себя всю одежду. Раздеваясь, я незаметно сняла с себя крестик и вместе со шнурком положила его в рот. Мы стояли посередине сарая, мужчины и женщины вместе, трясясь от холода и переступая вмиг оледеневшими ногами. Потом с потолка полилась горячая вода с едким запахом какой-то дезинфекции. Сначала защипало глаза, а потом и век» кожу. Я попыталась помыть голову и с ужасом обнаружила, что у меня в руках остаются клочья волос. Открыв глаза, я увидела, что то же самое происходит у всех: мы лысели прямо на глазах, и через несколько минут наши головы стали похожи на голые черепа. Едкий раствор попал мне в глаза, и мне показалось, что я тут же начала слепнуть, но хлынувшие слезы смыли ядовитую гадость. Больше я глаз не открывала, а просто стояла, опустив руки, и ждала, что будет дальше. Горячий душ сменился еще более горячей воздушной струей, и нас высушило в мгновение ока. Потом нас, голых и облысевших, через холодный дощатый коридор без крыши перевели в другое помещение, где на длинной скамье лежали пластиковые пакеты, и откуда-то сверху прозвучала команда: «Всем одеться!». Одежда состояла из пластиковых костюмов нелепо карнавальной расцветки: широкие желтые поперечные полосы на коричневом фоне. Натягивая «костюм пчелы», я незаметно надела на шею шнурок с крестом. Нам выдали также пластиковые сапоги и круглые черные вязаные шапки – одинаковые для мужчин и женщин. Когда мы оделись, к каждому заключенному подошел клон и прицепил к кольцу, висевшему на носу, тонкую длинную цепочку. Мой клон сразу же дернул за нее. Боль была острая, пронзительная, в носу защипало, и я чихнула. Вокруг раздавалось отчаянное чиханье других заключенных. Кто-то в голос заплакал, а потом коротко вскрикнул и затих. Но я заметила, что клопы никак не реагировали на наше состояние – им оно было безразлично. Друг за дружкой, как собак па цепи, клоны вывели нас из теплого сарая на улицу, где нас тут же до костей пробрал ледяной ветер, и мы снова начали кашлять, сдерживаясь сколько хватало сил, потому что от кашля цепочки натягивались, причиняя острую боль. Все это было ужасно и унизительно, и я не знаю, легче ли нам было оттого, что клоны не проявляли никакого личного отношения к происходящему. Сознательно они пас не мучили и не унижали. Они были похожи на маленьких детей-идиотов старательно выполняющих работу, порученную взрослыми, смысла которой сами они не понимали и не пытались понять. Выдрессировали их так или запрограммировали, я не знаю, но как только я перестала видеть в тянущем меня на цепочке клоне разумное существо, мне стало легче: я уже думала не об унижении, а лишь о том, чтобы цепь не натягивалась слишком сильно, но и не провисала, потому что и последнем случае клон ее наматывал на руку и при этом тоже дергал. Во всяком случае, это было далеко не так противно, как стояние на железной площадке перед экологистом-психопатом.
Клоны привели нас в длинное светлое помещение, видимо рабочий цех, всю середину которого занимал медленно движущийся и тихо гудящий конвейер, за которым сидели заключенные – не меньше тысячи, как мне показалось, а может, и больше; конец этого цеха терялся где-то далеко впереди, но возможно, что он и там не заканчивался, а уходил еще куда-то вбок.
Заключенные сидели за конвейером – каждый в своей стеклянной кабинке – чуть выше человеческого роста. Занятые кабинки были закрыты, но в самом начале конвейера было много пустых кабин, гостеприимно распахнувших дверцы – вот и них-то нас и завели клоны.
Я вошла в кабинку, и клон отцепил наконец цепочку от моего носа. Клоны строем удалились. Я перевела дыхание, в голове немного прояснилось, от сердца отлегло. Я потерла распухший нос и осмотрелась. Почти всю кабинку занимало кресло довольно удобное на вид, почти такое же, какие стоят обычно в недорогих жилищах перед персониками. Впереди кресла, почти вплотную к его ручкам, была устроена неширокая панель, на которой слева стояла большая закрытая пластиковая коробка, а справа лежала красная трубочка. Мимо панели двигалось полотно конвейера, на котором на небольшом расстоянии стояли пустые пластиковые корпуса персоников. Вдоль середины конвейера, на высоте чуть выше проплывающих коробок, были прикреплены на железной штанге небольшие темные табло. Скосив глаза вправо, я увидела, что над занятыми рабочими местами табло светятся и на них почти все время появляются и исчезают надписи. На моем табло стоял номер 34. Напротив, над рабочим местом, на котором сидел какой-то испуганный молодой человек, висела тикая же коробка, и на ее глухой стороне стоял номер 35.
Когда вновь прибывшие заключенные заняли свои кабинки, все наши табло одновременно издали негромкий сигнал и засветились. На моем появилась надпись: «Всем вновь прибывшим трудовым пчелам! Занять рабочие места!» Я села. Сразу же появилась вторая надпись: «Всем трудовым пчелам! Пристегнуться!» Ремень был такой же, каким я в прежней жизни пристегивалась на ночь в своем кресле перед персоником. Я застегнула ремень. Рядом раздался глухой вскрик досады. Я повернула голову и увидела, что в соседней кабинке девушка никак не может застегнуть свой ремень. Я привстала с кресла и постучала по стеклянной стенке, чтобы привлечь ее внимание и подсказать ей, как это делается, то тут же меня шарахнуло током, а на табло появилась надпись: «Пчела № 34! Прекратить попытку общения с другими заключенными!» Пришлось подчиниться. Я уставилась на табло. Некоторое время я просто сидела, ни о чем не думая, – отдыхала. Потом я почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд слева. Рискуя получить следующий удар, я незаметно скосила глаза к началу конвейера. Оглядев ближайший ряд зэков, сидящих на противоположной стороне, я вдруг среди них узнала ту самую девушку, с которой мы стояли на этапе под одним платком. Теперь у нее уже не было ее прекрасных длинных волос. Мне не удалось поймать ее взгляд – она не сводила зеленовато-серых глаз со своего табло, на котором стоял номер 29, но лицо у нее было слишком уж внимательное, а в углах рта угадывалась сдерживаемая улыбка. Я не сомневалась, что это она заставила меня на нее посмотреть. Не дожидаясь удара током, я чуть заметно кивнула и тоже уставилась на свое табло.
Появилась надпись: «Пчела № 34! Взять в левую руку деталь!» Я сначала не поняла, какую я должна взять деталь и поводила левой рукой над панелью. Меня слегка ударило током – не слишком больно, но противно. Надпись на табло не менялась. И тогда я сообразила, что должна открыть стоявшую на панели коробку. В ней плотно лежали черные пластинки. Я нерешительно взяла одну, с другой стороны на пластинке были блестящие металлические буквы «Альфа – РС11». Это была марка одного из самых дешевых персоников. Надпись на табло исчезла, появилась другая: «Пчела № 34! В правую руку взять контейнер с клеем!»
«Так, имеется в виду вот эта красная трубочка». Я взяла ее в левую руку.
Надпись: «Пчела№ 34! Зажав контейнер в кулаке, большим пальцем подцепить и открыть крышку контейнера!» Сделано. Стала видна верхушка клеевого столбика.
Надпись: «Пчела № 34! Аккуратно смазать изнанку фирменного знака клеем!» Исполнено.
Надпись: «Пчела № 34! Внимательно следить за проходящими корпусами изделий. Заметив корпус, на котором нет бирки с фирменным знаком, примериться заранее и наклеить бирку в тот момент, когда корпус подойдет к рабочему месту!» Очень хорошо, значит, я смогу наблюдать за моей соседкой по этапу под видом внимательного изучения плывущих ко мне корпусов. Я попробовала – табло не среагировало. Отлично! Но я чуть-чуть не проворонила плывущий ко мне корпус без фирменного знака, я спохватилась, когда он уже проплывал мимо меня и поторопилась нашлепнуть на него бирку. Именно поторопилась– бирка приклеилась чуть-чуть косо, за что я сейчас же была наказана ударом тока. Сразу же появилась надпись: «Пчела № 34! Внимательно следить за конвейером! Лучше не делать совсем, чем делать скоро и плохо! Народная мудрость». Интересно, кто это развлекается, наблюдая за нами и командуя через табло? Еще и острить пытается, гад… Неужели это такой же заключенный, как и мы, только «твердо вставший на путь социальной адаптации»?
