Едва исчезла Аланна, в комнату торопливо вошла Кируна с затейливой работы золотым подносом, на котором стояли столь же причудливый золотой кувшин с длинным, узким горлышком и две крохотные чашки из покрытой белой глазурью глины, выглядевшие совершенно нелепо.

– Почему Аланна бежит? – промолвила она, оглядываясь в сторону коридора. – Сорилея, я явилась бы раньше, но...

Тут Кируна заметила Кадсуане, и щеки ее побагровели от смущения, никак не вязавшегося с величавым обликом этой женщины.

– Поставь поднос на стол, девочка, – сказала Сорилея, – и отправляйся к Челин. Она ждет тебя для урока.

Избегая взгляда Кадсуане, Кируна поставила поднос и уже повернулась, когда Сорилея ухватила ее костлявыми пальцами за подбородок и жестко произнесла:

– Ты делаешь успехи, девочка, во всяком случае, стараешься. Продолжай в том же духе, и все будет хорошо. Очень хорошо. А сейчас ступай. Челин не так терпелива, как я.

Сорилея жестом указала на дверь, но Кируна замешкалась, глядя на нее со странным выражением. Кадсуане готова была пари держать, что Кируна рада похвале и удивлена, что ее похвалили. Седовласая Хранительница открыла рот, и Кируна опрометью бросилась вон из комнаты. Примечательное зрелище.

– Ты на самом деле считаешь, что они научатся сплетать саидар по-вашему? – спросила Кадсуане с сомнением в голосе. Кируна и другие рассказывали ей о своих уроках, и она знала, что многие из плетений Хранительниц Мудрости сильно отличались от принятых в Белой Башне. Так же, как знала и другое: способ, которым ты учишься свивать потоки впервые, накрепко запечатлевается в памяти, и освоить иной почти невозможно. Даже если это и удается, новый способ никогда не будет срабатывать и вполовину так же хорошо, как прежний. Поэтому многие сестры в Белой Башне считали возню с дичками любого возраста пустой тратой времени: переучить стократ труднее, чем научить чему-то с нуля.

Сорилея пожала плечами.

– Возможно. Конечно, ей трудно привыкнуть обходиться без всех этих рукомашеств, которые в ходу у вас, Айз Седай. Но главное не это. Кируна Начиман обязана усвоить, что она должна повелевать своей гордостью, а не гордость – ею. Научившись этому, она станет очень сильной женщиной.

Подтянув кресло, чтобы оно стояло напротив Кадсуане, Сорилея посмотрела на него с глубоким сомнением, но потом села. Двигалась она при этом скованно, чуть ли не так же напряженно, как недавно Кируна, но жест, которым Хранительница пригласила сесть Кадсуане, указывал на могучую волю и привычку повелевать.

Усаживаясь, Кадсуане проглотила невеселый смешок. Оставалось признать, что, дички они или нет, айильские Хранительницы отнюдь не невежественны. Что же до «рукомашества»... Редкая из них направляла здесь Силу в ее присутствии, но все же Кадсуане отметила, что они сплетают многие потоки, не прибегая к жестам, которыми пользовались сестры. По существу, движения рук не являлись частью процесса плетения, но обученные действовать так Айз Седай просто не могли обойтись без этого. Поговаривали, будто прежде некоторые сестры из Башни умели запускать огненные шары, не имитируя рукой бросок, но они давно умерли, и их учение растаяло в череде лет вместе с ними. Ныне многие действия, связанные с Силой, казалось невозможным осуществить без соответствующих жестов, и некоторые Айз Седай по движениям рук могли без труда определить, у кого та или иная сестра училась искусству плетения.

– В любом случае обучать наших новых учениц очень непросто, – продолжила Сорилея. – Не сочти за обиду, но, кажется, вы, Айз Седай, едва принеся обет, тут же начинаете искать способ его обойти. – Неожиданно взгляд ее ясных, зеленых глаз заострился. – Особенно трудная ученица – Аланна Мосвани. Как мы можем наказать ее за небрежение и упрямство, если это способно повредить Кар’а’карну?

Кадсуане сложила руки на коленях, с трудом скрывая удивление. Итак, о преступлении Аланны знает куда больше народу, чем кажется. Но почему эта женщина дала ей понять, что знает и она? Быть может, желает вызвать на ответную откровенность?

– Узы не срабатывают так уж прямо, – ответила Кадсуане. – Если вы убьете ее, он, рано или поздно, умрет, но если причините боль или что-то в этом роде, просто будет знать, что ей плохо, хотя сам той же боли не почувствует. А на далеком расстоянии – как сейчас – это будет лишь смутным ощущением. Не больше.

Сорилея медленно кивнула. Ее пальцы прикоснулись к золотому подносу, потом отодвинулись. Выражение лица оставалось столь же непроницаемым, как у каменной статуи, но Кадсуане предполагала, что когда Аланна вздумает в очередной раз выказывать характер или закапризничать на арафелский манер, она столкнется с неприятными неожиданностями. Но это не имеет значения. Значение имеет только паренек.

– Мужчины по большей части охотно берут, что им предлагают, если находят это привлекательным и способным доставить удовольствие, – снова заговорила Сорилея. – Раньше мы думали так же и о Ранде ал’Торе. К сожалению, нам поздно сворачивать с тропы, по которой мы зашли уже далеко, а он сейчас не таков. Ко всему, что предлагается свободно, он относится с подозрением. Пожелай я, чтобы он принял что-то от меня в дар, мне придется притвориться, будто я мечтаю лишить его этой вещи. Чтобы быть рядом с ним, приходится делать вид, будто тебе безразлично, увидишь ты его в жизни хотя бы еще раз или нет.

И снова зеленые буравчики ее глаз впились в лицо Кадсуане. Сорилея знала. Знала достаточно, если не слишком много. И тут Кадсуане ощутила возбуждение от открывающейся возможности. Сорилея не стала бы прощупывать ее таким образом, не надеясь на какое-то соглашение.

– Ты считаешь, мужчина должен быть тверд? – спросила она. – Или силен? – Тон Айз Седай не оставлял сомнений в том, что разница между двумя понятиями для нее очевидна.

Сорилея прикоснулась к подносу, и ее губы на кратчайший миг изогнулись в некоем подобии улыбки. Или это только показалось?

– Большинство мужчин думает, будто это одно и то же, Кадсуане Меледрин. Однако сильное выдержит там, где твердое расколется.

Кадсуане вздохнула. Открывающаяся возможность влекла, но была связана с таким риском, что другая на ее месте едва ли решилась бы испробовать. Но то другая – а она была самой собой.

– Паренек путает одно с другим, – сказала Кадсуане. – Ему нужно стать сильнее, а он делает себя тверже. Он слишком тверд даже сейчас, но не остановится, если его не остановят. Он разучился смеяться, разве что горьким смехом, разучился плакать, и если не обретет снова слезы и смех, мир столкнется с большой опасностью. Если он выйдет на Тармон Гай’дон таким, как сейчас, даже его победа обернется не меньшей бедой, чем поражение.

Сорилея выслушала Кадсуане, не сводя с нее пристального взгляда, и лишь когда та закончила, заговорила сама:

– Возрожденный Дракон, Последняя Битва – все это не из наших Пророчеств. Мы пытались заставить Ранда ал’Тора вспомнить, кто он по крови, но боюсь, он видит в нас всего лишь одно из своих копий. Если копье ломается, о нем некогда скорбеть, надо поскорее браться за другое. Возможно, мы с тобой целим в мишени, отстоящие одна от другой не так уж далеко.

– Возможно, – осторожно кивнула Кадсуане, думая о том, что мишени, отстоящие всего лишь на пядь, совсем не обязательно одинаковы.

Внезапно старую Хранительницу окружило свечение саидар. В Единой Силе Сорилея была очень слаба, заметно слабее Дайгиан. Сила этой женщины заключалась вовсе не в способности направлять.

– Есть одно плетение, которое может показаться тебе полезным, – сказала она. – Заставить его работать я не смогу, но показать тебе сумею. – И она показала – свила тонкую, слабую, тут же распавшуюся паутинку.

– Это называется Перемещением, – заключила Сорилея.

На сей раз у Кадсуане отвисла челюсть. Аланна, Кируна и прочие отказывались учить Хранительниц Мудрости Соединению и некоторым другим умениям, которыми, как вдруг выяснилось, те все же владеют. Кадсуане думала, что Айил вырвали знания у сестер, содержавшихся пленницами в их палатках. Но такое!..