Воспользовавшись моментом, когда Брин приотстал, чтобы поговорить с Уно, Эгвейн спросила своих спутниц, что им удалось узнать насчет Айз Седай и Гвардии Башни в Андоре.

– Немного, – с недовольным видом ответила Суан. Мохнатой Беле снег не доставлял заметных затруднений, чего никак нельзя было сказать о наезднице. Одной рукой Суан судорожно сжимала поводья, другой вцепилась в луку седла. – Насколько мне удалось выяснить, слухов ходит множество, но все они ничем не подкреплены. Пустые россказни, да и только, – но некоторые могут оказаться правдивыми. – Передние копыта Белы провалились в снег, Суан встряхнуло, и она охнула. – Испепели Свет всех лошадей!

Шириам выяснила не больше.

– Мне все это кажется чепухой, Мать, – сказала она с досадливым вздохом, покачивая головой. – Нигде нет недостатка в слухах о сестрах, куда-то там тайно пробирающихся. Самое обычное дело. Ты все еще не научилась ездить верхом, Суан? – прозвучал неожиданный вопрос, в котором слышалась насмешка. – Смотри, к вечеру таких болячек натрешь, что ходить не сможешь.

Не будь нервы Шириам напряжены до предела, она не стала бы вести себя столь вызывающе. Тем паче что сама ерзала в седле так, словно уже пребывала в состоянии, которое обещала Суан.

Глаза Суан потемнели, она чуть ли не зарычала, совершенно позабыв о ехавших позади знамени и смотревших в ее сторону сестрах.

– А ну прекратите, обе! – сердито буркнула Эгвейн и глубоко вздохнула, чтобы восстановить спокойствие. Арателле могла думать что угодно, но будь у Элайды намерение нанести удар, собранные для этого силы были бы слишком велики, чтобы пробираться в Андор тайно. Оставалась одна возможная цель – Черная Башня. Начав ощипывать цыпленка, никто не бросит его и не полезет в курятник ловить другого. Особенно если курятник находится в другой стране и там может вовсе не быть никакого цыпленка.

Эгвейн хотелось устроить обеим хорошую выволочку, но она обуздала себя и принялась давать Шириам наставления насчет того, что делать по прибытии в лагерь. Она – Амерлин, а стало быть, несет ответственность за всех Айз Седай, даже за тех, которые поддерживали Элайду. Однако ее голос сохранял твердость скалы. Поздно пугаться, когда схватила волка за уши.

Когда Шириам выслушала приказы, ее глаза расширились.

– Мать, – воскликнула она, – могу ли я спросить, зачем?.. – Но под строгим взглядом Эгвейн запнулась, сглотнула и медленно пробормотала: – Все будет, как вы сказали, Мать... Странно. Я помню день, когда вы и Найнив прибыли в Башню: две девушки, не знавшие, радоваться им или бояться. Как много изменилось с той поры. Все изменилось.

– Ничто не вечно. – С этими словами Эгвейн многозначительно посмотрела на Суан, но предпочла не заметить ее взгляда. У той был надутый вид. А у Шириам, так просто больной.

Вернувшийся Брин сразу почувствовал настроение женщин и, вместо того чтобы сказать что-нибудь ободряющее, предпочел промолчать. Мудрый мужчина.

Широко раскинувшегося солдатского лагеря они достигли, когда солнце уже касалось макушек деревьев. Фургоны и палатки отбрасывали на снег длинные тени, и повсюду трудились люди, сооружавшие шалаши и прочие походные пристанища. Палаток не хватало даже для солдат, не говоря уж о шорниках, прачках, мастерах, изготовлявших стрелы, и прочем люде, неизбежно следующем за любой армией. Без устали стучали молоты кузнецов и оружейников. Уно распустил эскорт: позаботившись первым делом о лошадях, солдаты поспешили к горевшим повсюду кострам, где их ждали тепло и горячая пища. Но Брин, к удивлению Эгвейн, остался рядом с ней.

– Позвольте я немного провожу вас, Мать, – промолвил он, и Шириам буквально извернулась в седле, воззрившись на него в изумлении. Суан уставилась прямо перед собой, видимо, не желая оборачиваться и показывать ему, что у нее вытаращились глаза.

Что он задумал? Охранять ее? Глупо, против сестер от него не больше проку, чем от того сопливого слуги. Решил показать, что полностью на ее стороне? Рановато. Это будет кстати завтра утром, если все задуманное на вечер пройдет как надо, но сейчас может подтолкнуть Совет к действиям, которые трудно предсказать.

– Сегодня меня ждут дела, касающиеся только Айз Седай, – твердо сказала она, чувствуя при этом, что в долгу перед ним за столь явно выраженную готовность пойти ради нее на риск. Независимо от причин: кому вообще под силу понять, почему мужчина поступает так, а не иначе? В долгу еще и за это, помимо всего прочего. – Если вечером я не пришлю к вам Суан, лорд Брин, вам необходимо будет покинуть лагерь прежде, чем наступит утро. Коль скоро вину за сегодняшнее возложат на меня, вы тоже пострадаете. Остаться здесь – значит подвергнуть себя опасности, возможно, смертельной. Я не думаю, что они затруднят себя поисками обвинений.

– Я дал слово, – тихо отозвался он, похлопав Путника по шее. – Дал слово следовать до Тар Валона. – Помедлив, Брин взглянул в сторону Суан и продолжил: – Чем бы ни закончились ваши сегодняшние дела, помните: за вами стоят тридцать тысяч человек и Гарет Брин. Это кое-чего стоит, даже в глазах Айз Седай. До завтра, Мать. – Уже натянув поводья своего могучего гнедого, он внезапно обернулся и окликнул Суан: – Тебя я тоже жду завтра. Для нас ничто не меняется.

Суан проводила отъезжавшего всадника сердитым взглядом.

Эгвейн тоже проводила Брина взглядом. До сих пор он ни разу не был столь откровенен. И почему вдруг решил открыться именно сейчас?

Когда они миновали сорок – пятьдесят шагов, отделявшие воинский стан от лагеря Айз Седай, Эгвейн кивнула Шириам, которая натянула поводья у первых палаток. Сама она вместе с Суан поехала дальше.

Позади послышался громкий, неожиданно твердый голос Шириам:

– Престол Амерлин созывает сегодня вечером Совет Башни! Все приготовления да будут сделаны незамедлительно!

Эгвейн не оглянулась.

Возле ее палатки костлявая женщина в толстом шерстяном платье торопливо приняла поводья Дайшара и Белы и, едва поклонившись, поспешила с лошадьми прочь, торопясь спрятаться с мороза, уже пощипывавшего щеки. Внутри тлели жаровни, и Эгвейн только сейчас по-настоящему почувствовала, какая же стоит стужа. И как она замерзла.

Чеза приняла у нее плащ и охнула, коснувшись ее ледяных рук.

– Мать, да вы же промерзли до костей! – тараторила служанка, сворачивая плащи Эгвейн и Суан, разглаживая аккуратно подвернутые одеяла на койке и словно ненароком прикасаясь к стоявшему на сундуке подносу. – Случись мне так застыть, я бы сразу нырнула под одеяло да обложилась горячими кирпичами. Только наперед поевши; ежели уж греться, так поначалу изнутри, а там и снаружи. А лучше и то, и другое разом; садитесь, поужинайте, а я вам под ноги кирпичиков подставлю, все теплее будет. И Суан Седай, конечно, тоже. Ох, как же вы, наверное, проголодались. Будь я с утра не евши, точно все проглотила бы не жуя, хоть у меня после такого глотания завсегда желудок болит.

Чеза помедлила у подноса и с довольным видом кивнула, услышав от Эгвейн, что та торопиться не собирается и поест как следует. Хотя девушку так и подмывало отпустить какую-нибудь шуточку. После столь нелегкого дня оказаться в тепле и слушать трескотню Чезы было очень приятно, тем более что пока все шло как надо. А у Чезы все было готово. На подносе стояли две миски с чечевицей, кувшин вина с пряностями, два серебряных кубка и две булки. И как только Чеза догадалась, что Эгвейн прибудет не одна и потребуется ужин для двоих? Над мисками и кувшином поднимался пар. Служанка не могла знать заранее, когда вернется Эгвейн, но та могла не сомневаться – в любое время ее встретила бы горячая еда. Сколько же раз пришлось Чезе менять подносы? Она заботилась об Эгвейн как мать. Или как верный друг.

– К сожалению, сейчас мне не до постели, Чеза, – промолвила девушка. – Сегодня у меня еще есть дела. Ты не могла бы оставить нас наедине?

– Ты уверена, что она не состояла у тебя в услужении с самого твоего младенчества? – пробормотала, покачав головой, Суан, когда за пухлой женщиной опустился полог палатки.