Прошёл, в невидимости, до дальнего от моста парного поста на железке. Обхват рта ближнего солдата; два мощных удара, пробивающих шинель: в почку и сердце. С проворотом ножа в ране — для надёжности и рывок ко второму. Ладонь на рот, гася крик и удары ножом. Оба готовы — валятся кулями на насыпь, а я уже несусь к пулемётному гнезду. Время стремительно понеслось для окружающих, а для меня оно замедлило свой бег! прыжок в пулемётное гнездо, вминая телом автоматчика и удары ножом в шею и сердце пулемётчика. Второй номер подождёт — он без оружия в руках, а пока вытащит пистолет из кобуры… Он умирает последним. Я выхожу из ускорения — энергию организм жрёт как пылесос! Зенитный расчёт — это уже семечки: уж они то точно ждут не диверсантов а самолёты противника. А тут возникаю я. Невидимый, естессно… Работаю ножом без ускорения: личного оружия у зенитчиков нет, кроме командира, а карабины… — составлены в аккуратную пирамиду. До них ещё дотянуться нужно. А командир — с пистолетом. Он и умирает первым…
Трушу неспешно, восстанавливаясь, к часовому на мосту; прохожу мимо него неслышно, вводя его — на всякий случай, в лёгкий транс на несколько секунд. Когда он придёт в себя — задумался о чём то…, я уже буду на другой стороне… там всё повторяется, с точностью до наоборот: зенитчики; пулемётчики; часовые дальнего поста… Возникаю в свете прожектора и машу рукой условный знак. Из леса, размытыми тенями друг за другом: сапёры расчистили только узкую полоску в минном поле вдоль опушки леса. Выбегают на насыпь и рассыпаются по заранее оговорённым целям. А они ещё остались: отдыхающая смена охраны и отдыхающие расчёты зенитных орудий: ни к чему бдеть всем, да ещё и ночью — по тревоге выскочат; займут места согласно штатного расписания. А пока — спать… Я «проникаю» в тело дежурного радиста: тот встаёт, выходит из комнаты — очень приспичило облегчится. Там и умирает, а у меня уходит ещё частичка силы… Ну и пусть — лишь бы бойцы были живы. А Сила… — восполним — есть у меня намётки на этот счёт! Всё — здесь я своё дело сделал — меня ждёт новый мост и новые враги. И расслабляться нельзя: вариант «сумасшедшей бабули», то есть непредсказуемые; нелогичные действия кого либо могут перечеркнуть и успех операции и мою жизнь!
К утру, как обычно — город был захвачен. Поднимался столбами кое где в небо чёрный, жирный, вонючий дым: то догорали и обугливались в пламени пожара те, кто решил: от Лесных Призраков можно спрятаться за толстыми стенами! Наивные немецкие юноши и мужчины! Шквальный автоматный; пулемётный и пушечный огонь не давал высунуться в окно, заставляя трясущееся тело искать убежище от смертоносного металла, а в это время штурмовики по «мёртвой» зоне обстрела подбегали к окнам и швыряли туда бутылки с самодельным напалмом, что не хуже настоящего! А дальше вспыхнувший в комнатах огонь делал своё жуткое огненное дело! Выскакивающие из окон и дверей живые огненные факелы пристреливали — из жалости. А как вы хотели гансы — почувствуйте на своей шкуре каково было бойцам и командирам дотов, которых вы выкуривали огнём из огнемётов! Не зря говорят на востоке: Стрела, пущенная тобой, обогнёт земной шар и воткнётся тебе в спину! Вот она стрела — уже обогнула и уже воткнулась! Не всем, пока, но остальное — дело времени. Близкого времени… Лучше умрите сами!
Лагерей для военнопленных в Могилеве четыре. Это странно: в Орше, которая ближе к Смоленскому котлу — один, а здесь четыре… Заморачиваться на этот счёт не стал — распределение в лагерях пошло по отработанной схеме: остающиеся; желающие податься куда глаза глядят — подальше от войны; имеющие родственников поблизости или в городе; желающие служить в Красной Армии и последние — желающие служить у меня… Вторую категорию не понимаю: война всё равно придёт к ним или в образе немецкого солдата или в образе советского, а худшее — представителя НКВД. Ну да бог им судья, а может и я: решу чуть позднее. В четырёх лагерях — около 25 тысяч наших пленных. Думаю было бы больше, но нашлись желающие поработать на немцев: не за страх, так за еду. Или по зову сердца… Многие; многие обижены на Советскую власть и никто ведь им не объяснит, что это не советская власть виновата в их мучениях и потерях, а свора иудеев, совершивших переворот; прорвавшихся к власти и сделавших всё, чтобы эту власть удержать! А помощниками у них — отбросы общества или обманутые идеалисты, искренне верящие в лозунги, которыми иудеи и перетянули на свою сторону большую часть жителей царской России. А Сталин? А что Сталин… Короля делает его свита… Есть у Андерсена сказка в тему — Голый король…Там портной из воздуха сшил королю, якобы, шикарный наряд. И стал убеждать его как этот наряд красив! А король, чтобы не показаться идиотом — придворные во всю хвалили его «наряд», притворился, что этот наряд ему нравится. И вышел в нём в народ… Там тоже поддержали придворных, не желая выглядеть дураками. И только мальчик неразумный выкрикнул: А король то голый! Так и со Сталиным: свита из иудеев создала вокруг него видимость. Мираж, в который поверил Вождь. Он же не султан Гаруд ибн Рашид, переодевающийся простолюдином и гуляющий вечером по городу и слушающий отзывы о своём правлении. Сталин — даже если бы и захотел — не смог бы это сделать. Физически! Да и Москва… Столица всегда была прибежищем всякого рода богемы — в просторечии дармоедов и бездельников. Они хоть и поругивали Сталина, но всегда становились на его сторону. А остальная часть? Да провались она пропадом — лишь бы мне было хорошо! Вот такие и давили рабочих; крестьян; интеллигенцию; военных: чем больше выдавлю из них, тем больше достанется мне! А я… А я постараюсь стать тем мальчиком, который крикнул: А король то голый! Только мне такое кричать — лучше застрелиться! Я лучше шепну это на ушко Вождю, или скажу ему это. Наедине. Может он поймёт? Хотя думаю — и сейчас понимает…
А с «отказниками», «нежеланцами» и особенно «идейными» надо что то делать: оставлять их немцам дальше — плодить пособников… Пока они останутся в лагерях под присмотром, а дальше… — решу… А в праве ли ты решать их судьбу? — возник у меня в голове вопрос гуманиста… А оставлять будущих полицаев; карателей; добровольных помощников Великого рейха я в праве? Каждый добавленный на сторону Германии — это минус со стороны СССР! Причём очень важный минус, когда счёт идёт на десятки; сотни, а где то и тысячи жизней! Думаю я вправе! Так что заткнись со своим гуманизмом! Надо выиграть войну. Любой ценой! Но не такой как у Жукова! И вновь потянулись эшелоны в Оршу и Осиповичи. В Оршу — для Минска, а в Осиповичи — для Недвигина в Барановичи. С желающими послужить Родине и с продовольствием; оружием; боеприпасами; техникой… Ну прямо Америка какая: ленд-лиз, мать его за ногу, только полностью бесплатный а не как у американцев — за деньги… И ведь никакой благодарности от них не дождёшься!
— Ты что творишь товарищ майор! — раздался в динамике рации голос генерал-лейтенанта при очередном сеансе связи. Я даже подзавис на несколько секунд от растерянности…
— Добро творю товарищ генерал! — нашёлся наконец.
— Да в гробу, в белых тапках видал я твое добро! — не унимался генерал. Крутнул в мозгу — что такого не так? Дошло — ухмыльнулся…
— Не вижу поводов для претензий товарищ генерал! — возмутился — надеюсь искренне — эшелоны к вам шлю регулярно: с оружием, продовольствием; боеприпасами; техникой; людьми…
— За это тебе, конечно спасибо… — подобрел генерал, но снова закипел, ка чайник — а на хрена ты мне прислал столько политработников? Они только жрут, да требуют должностей по их профилю! А где я им столько должностей найду?!
— И за такую мелочь вы мне выволочку устраиваете? Сами что ли такую мелочь решить не можете?! Вот обижусь на вас и перестану посылать эшелоны — особенно с едой!
— Да ты и так нас деликатесами не балуешь… — проворчал генерал…
— Так пойдите и возьмите чего ваша душа пожелает! — возмутился я — что вам мешает это сделать, как нам…
— Умный, да?! — хмыкнул на той стороне связи генерал — немцы мешают, да то, что у меня командирами и штабистами называется…
