— Чистый, значит неодёванный ни разу — ты понял? Размер? 46–48; рост 4й… И ботинки 39–40… Да знаю я, что у тебя таких маленьких нет, но ты поспрашивай… И ко мне в штабной автобус. Оглядел Марию:

— Помыться бы тебе не мешало… Ну это мы сейчас. Горячей воды нет, так что помоешь лицо, шею, руки… Остальное — потом…

— Конечно товарищ командир: неделю не мыла… остальное… — ещё несколько дней потерплю… — смиренно произнесла Романова.

— Ну… — тут тебе не там, поэтому вечером уже помоешься, а не через несколько дней — брюзгливо уточнил я…

— Какой вы заботливый товарищ командир! — восхитилась, отфыркиваясь и взвизгивая, Мария, когда я поливал ей из чайника в подставленные ладошки (а где ещё держать питьевую воду в штабном салоне автобуса) достаточно тёплую воду — всё же в автобусе стояла.

— Вот так бы и мыла всю жизнь, может быть и не только то, что мою — если вместе с вами… — подколола она меня — только не холодной водой… — закончила жалобно поглядывая на меня…

— Ты не очень то мечтай и вредничай — наслаждайся: когда ещё тебе сам командир польет… Мария распрямилась, вскинула горделиво голову, тряхнула, по привычке, сосульками волос. Я рассмеялся… Она нахмурилась, а потом до неё дошло — рассмеялась звонко: так, что проходившие мимо бойцы поневоле повернули головы.

Комбат принёс чистое обмундирование и с сожалением произнёс, глядя на чистую девушку, в грязной форме и со спутанными волосами:

— Вот только ботинок 40го размера не нашлось — только 41й.

— Ничего… С двумя портянками походит пока… А там и обмундирование подвезут… Пойдёмте в госпиталь стажёр…

От моста уезжать не спешил… Если я всё правильно рассчитал, то немцы первым делом разбомбят мост. А со станции Ямполь, где расквартированы 17ая и 18ая танковые дивизии, сюда уже, я уверен, отправили танковый батальон и батальон мотопехоты. Но пока они дойдут… А переправиться мои уже не смогут, так что приходи и бери — тёпленькими… Так что пока ждём самолётов, я, пожалуй «слетаю» на разведку, да выберу подходящее место для засады: пехота нам без надобности, а вот танками, броневиками и грузовиками разбрасываться не стоит — в хозяйстве всё пригодится! «Взлетел» повыше, огляделся — с того направления, откуда могут прилететь бомбардировщики ничего пока не видно, так что можно «покрутиться» вдоль дороги, ведущей к мосту. Покрутился, нашёл удобное место, зафиксировал в памяти. Немцам до нас 120–125 километров — за сегодня не успеют, даже если будут ехать ночью, а вот утром мы уже будем готовы их встретить. Батальона и моей роты вполне хватит…

…Недвигин, меланхолично пережёвывая кашу с тушёнкой, вспоминал с сожалением то утро, когда он дал маху — не захотел пойти в Спецназ. Вздохнул — чего уж там: теперь надо думать — как уцелеть тут… Хотел отступить в Минск, так оттуда посыпались грозные команды: удерживать до конца; стоять насмерть; драться до последнего… Не один раз мелькала злая мысль: сидят там — трусы, да боятся, что с моим отходом немец к ним подойдёт, да город возьмёт штурмом… А немцы, видимо поняв, что из Минска ушёл Спецназ, навалились на группу Недвигина всерьёз, да по науке! Сначала прилетели бомбардировщики… Ну ссадили его зенитчики три самолёта из 12ти… Так оставшиеся раздолбали почти все зенитки: из 16ти осталось 4… Потом начали обстреливать из орудий. Издалека… Он отправил разведчиков, чтобы уничтожили орудия, а те вернулись ни с чем: очень сильная охрана. Только сами бы погибли без пользы… У другого командира их бы под трибунал бы отдали, а он нет: Марченко научил его беречь бойцов. Они ему ещё пригодятся… А Командир ушёл из Минска… И, вроде бы ушёл из Бобруйска: то-то он не может с ним связаться… Так бы хоть совета попросил: что дальше делать…Посмотрел с надеждой в угол землянки: на деревянном табурете сиротливо стояла рация. Стояла и молчала: уже третий день. Недвигин посмотрел на часы — подарок Командира: через час начнут обстрел, а потом насядут! И самолёты прилетят бомбить… Как он не берёг свои КВ, но немцы умудрились вывести из строя два из четырёх: в один прямое попадание двухсот килограммовой бомбы, сорвавшее башню и разворотившее всё нутро… От танкистов только обгорелые да кровавые ошмётки остались… Второму сбили гусеницу и передний каток, а пока стоял без движения — заклинили снарядами башню… Приказал экипажу покинуть танк… Те чуть не плакали от досады и злости, но Недвигин был неумолим! И не зря: новый обстрел и снаряд гаубицы попал точно в моторный отсек — хорошие у немцев корректировщики артиллерийского огня — не чета нашим. Хотя… — имей наши такие рации и возможность обучения — ещё бы посмотрели…

Вдруг рация, «умершая», казалось бы навсегда, ожила: заморгал рубиновый огонёк вызова; затренькал звуковой сигнал… Недвигин рванулся к рации и резко сорвал трубку, словно боясь, что не он успеет и невероятный вызов прекратится…

— Недвигин у аппарата… — хрипло выдохнул он в трубку…

— Товарищ майор. Командир приказал оказать вам поддержку бомбометанием. Можете указать цели и ориентиры? Командир сказал — места расположения батарей; танков; скопления пехоты… И укажите — где передовые позиции немцев, чтобы мы по своим не отбомбились… — по той карте, что вам оставил командир… И это он предусмотрел — мелькнула радостная мысль в голове майора. А я дурак — не поверил ему тогда… В голове зазвучал победный марш: мы ещё вам покажем вам фашисты кузькину мать!

— Будут! Будут вам парни ориентиры! — радостно закричал в трубку Недвигин — можете связаться со мной через десять минут?

— Принято… — ответил весёлый голос в трубке — связь через десять минут. А мы пока моторы прогреем… — рассмеялся собеседник. Недвигин выскочил из комнаты, рявкнул вскочившему с табурета радисту, находившемуся в сенях:

— Командира разведчиков ко мне — бегом! И комбатов! Радист нагнулся к полевой рации, передавая приказ майора. Передняя линия обороны пришла в движение: к штабу Недвигина бегом бежали ком роты разведки и комбаты. Ну — сегодня мы покажем немчуре, что умеют русские при поддержке авиации — улыбался во весь рот майор. Покажем вам и кузькину мать и где раки зимуют!.. Через десять минут передал вышедшим на связь лётчикам координаты целей; уточнил у них важный для него момент: бомбардировщики отработают по целям один раз, а штурмовики по окопам противника — два раза…

— Командир указал особо: вместе со второй атакой на окопы поднимайте в атаку пехоту. Можете собрать хорошие трофеи! Только без криков «Ура!» И тут он всё просчитал, хотя и сам майор не такой уж дурак: комбатам отдан приказ атаковать немцев вместе с началом второго налёта штурмовой авиации на вражеские окопы, а разведке, с приданной им ротой — бегом к батареям! А откуда у него штурмовики? Хотя — у такого командира всегда найдётся лишний туз в рукаве!

Через полчаса — за двадцать минут до немецкого наступления, как раз с началом обстрела, в небе за спинами обороняющихся загудели еле слышно моторы. Ровным строем, звеньями, на вражеские окопы наплывали бомбардировщики. Еле заметные точки отделились из под брюха самолёта и полетели вниз — на головы скопившейся пехоты; на начавшую обстрел артиллерию; на готовые к атаке танки… Комья земли, от взрывов, взлетали выше верхушек деревьев — рвались 200 и 500 килограммовые бомбы! Ротные погнали по окопам команду:

— Рота — приготовиться к атаке!

Бомбовозы улетели, с разворотом, обратно, а сзади вновь загудели моторы — намного громче! По всей длине вражеских окопов взметнулись султаны разрывов: позиции врага дружно обрабатывали 50 килограммовыми бомбами пикирующие бомбардировщики Ме-110 и Пе-2 — по две эскадрильи от «каждого представителя»… Самолёты пронеслись, сбросив свой смертоносный груз и зашли на второй заход: теперь по врагу работали пушки и пулемёты! Перед началом второго обстрела в небо взметнулась красная ракета — Атака! Пикировщики ещё только открыли ураганный огонь, а цепи красноармейцев уже выплеснулись из окопов и побежали вперёд с одной единственной целью — успеть! Успеть добежать раньше чем по ним хлестанут безжалостные очереди пулемётов и пули из винтовок и автоматов начнут рвать беззащитные тела! Добежали… Успели. Почти успели…