— Хелло?

Справа, очень далеко, открылась дверь. Эту женщину чиновник тоже никак не ожидал увидеть. Он не мог пошевелить языком.

— Ну как, тренировался? — улыбнулась Ундина. — Поддерживал форму?

Чиновника бросило в краску. Он попытался что-то сказать — и снова не смог. Тогда он взял ее за руку. Он вцепился в эту руку не как любовник, а как утопающий. Он знал, что стоит отпустить Ундину — и она тут же растворится в воздухе. Ее лицо — гордое, прекрасное и насмешливое — заполнило весь мир. Неожиданно чиновник понял, что совсем не знает эту женщину — и никогда не знал.

— Иди ко мне, — сказал он наконец. И она к нему пришла.

— Подожди, не кончай. Я хочу тебя кое-чему научить.

Чиновник снова находился в странном, знакомом уже по прошлому состоянии; голова его была кристально ясной, но говорить не хотелось. Он отстранился от Ундины и кивнул.

Ундина сложила ладони, показала чиновнику узкую щель, образовавшуюся между их краями, возле запястий.

— Это — мудра вагины. А вот это, — она поставила на левую ладонь правый кулак с вытянутым вверх большим пальцем, — мудра пениса. Теперь, — не убирая большого пальца, она опустила кулак, разогнула мизинец и ввела его в себя, — я превратила себя в гермафродита. Ты принимаешь меня как свою богиню?

— Если передо мной всего два варианта — либо принимаю, либо ты уходишь, — то, как мне кажется…

— Господи, как же ты любишь чесать языком! Скажи просто «да».

— Да.

— Вот и прекрасно. Цель сегодняшнего урока: ты узнаешь, что ощущаю я, когда мы занимаемся любовью. Урок совсем простой. И ты ведь хочешь понимать меня, правда? Тогда ты должен поставить себя на мое место. Я не буду делать ничего такого, чего ты не должен делать со мной. Это же.будет честно, правда?

Она потрепала чиновника по голове, нежно погладила по щеке.

— Господи, — сказала Ундина, — как же мой член истосковался по твоему рту.

Чиновник неуверенно нагнулся и сжал губами ее большой палец.

— Ну зачем же так сразу, резко? Разве я бросаюсь на тебя, как на кусок колбасы? Приближайся к нему медленно. Соблазняй его. Для начала полижи мои бедра, здесь, изнутри. Так. Теперь поцелуй яйца — правильно, это согнутые пальцы. Нежно, осторожно. Пробеги по ним кончиком языка, потом слегка пососи. Да, так, очень хорошо. — Ундина выгнула спину, высоко подняв груди. Ее глаза закрылись. Вторая, свободная, рука вцепилась чиновнику в волосы. — Да! Теперь пройди языком по стеблю, снизу вверх. Да. Можешь придерживать его рукой. Правильно, только помедленнее. О-о-о! И по бокам, по бокам тоже. Как же мне хорошо! А теперь приспусти покров, открой кончик. Оближи его, слегка, чуть дотрагиваясь. Дразни меня, да, дразни. Ох, Господи! Знаешь, зачем ты родилась на свет? Чтобы доставить блаженство моему члену, а если кто-нибудь скажет тебе другое — не верь. Теперь глубже. Возьми в рот больше и вверх-вниз, медленными, размеренными движениями. И языком, языком. М-м-м! — Ундина начала двигаться тоже. Она облизнула губы. — Бери его обеими руками. Да. Быстрее. Быстрее!

Ундина рванула чиновника за волосы, впилась в его губы своими:

— Господи, я больше не выдержу! Я хочу тебя! — Она отодвинулась от чиновника, повернула его спиной к себе. — Садись ко мне на колени, медленно. Я направлю его внутрь.

— Что?!

— Доверься мне. — Горячие губы Ундины метались по его спине, по бокам; она обняла чиновника, гладила его по животу, играла с сосками: — Моя маленькая, моя маленькая девочка. Мой член хочет войти в тебя, войти глубоко, до самого конца. — Она медленно опускала чиновника себе на колени. Большой палец коснулся ануса, скользнул внутрь. Груди Ундины крепко прижимались к спине чиновника. — Ну что, разве тебе плохо?

— Нет, — признал чиновник.

— Вот и прекрасно. Теперь, маленькая, двигайся вверх-вниз, вверх-вниз, вот так, правильно. Не торопись, не торопись — ночь еще очень длинная.

Когда они вышли на балкон проветриться, была уже ночь. Снизу доносились взрывы смеха — там, среди сотен бумажных фонариков, весело отплясывали двойники. Но чиновник смотрел в небо. Бледная призрачная арка колец, алмазная россыпь городов, а дальше — звезды.

— Научи меня, как называются черные созвездия, — попросил он.

Ундина стояла рядом. Ее тело блестело от пота, никак не желавшего испаряться в душном ночном воздухе. Чиновнику было абсолютно безразлично — видит их сейчас кто-нибудь или нет.

— Интересно, — поразилась Ундина, — где это ты узнал про черные созвездия?

— Да так, случайно.

Живот чиновника прижимался к холодным перилам, правое бедро — к теплому бедру Ундины. Чиновник погладил гладкую, скользкую спину.

— Вот это, там, чуть пониже Южной звезды, — оно еще похоже на какое-то животное. Как оно называется?

— Это созвездие Пантеры. — В голосе Ундины появились интонации учительницы младших классов. — Это женский знак, символ жажды духовных познаний, используемый во многих ритуалах.

— А вот это, вверху?

— Голем. Это мужской знак.

— А вон то, похожее на летящую птицу?

— Ворон. Это Ворон. Чиновник замолк.

— Тебя интересует, как Грегорьян меня купил. Хочешь, я расскажу, чем он со мной расплатился?

— Нет, — покачал головой чиновник, — я ничего не знаю и знать не хочу. И все-таки я должен спросить.

Ундина подняла правую руку, сделала еле уловимое движение.

Адамантиновый браслет упал.

Она ловко поймала его в воздухе, поднесла к запястью и снова защелкнула.

— У Грегорьяна есть плазменный резак. Подношение одного из этих жутких стариков, клиентов, в оплату за будущие услуги. Резаки находятся на строжайшем учете, но чего только не сделает человек за хоть вот такусенький шанс обеспечить себе вечную жизнь.

— И это все, что ты получила? Возможность избежать учета?

— Ты забываешь, что и я для него ничего особенного не сделала — только передала тебе послание. Грегорьян хотел, чтобы я посоветовала тебе с ним не связываться. Не слишком серьезное задание. И я, — улыбнулась Ундина, — выполнила это задание самым приятным для тебя способом.

— Он прислал мне руку. — На чиновника накатило воспоминание о пережитом ужасе. — Женскую руку. Он дал мне понять, что ты утонула.

— Знаю, — кивнула Ундина. — Точнее говоря — недавно узнала. — Огромные зеленые глаза смотрели с обезоруживающей искренностью и прямотой. — Ну что ж, самое время приносить извинения. Я пришла, чтобы извиниться за две вещи. За то, что Грегорьян убедил тебя в моей смерти, и за неприятности, причиненные тебе Минтучяном. Об этом я тоже только что узнала.

— Минтучян? — удивленно переспросил чиновник. — А он-то тут при чем?

— Это длинная история, но я постараюсь изложить ее покороче. У мадам Кампаспе, которая учила Грегорьяна и меня, было много способов зарабатывать деньги. Некоторые из них ты бы не одобрил — мадам имела свои моральные принципы, сильно отличающиеся от общепринятых, она сама решала, что хорошо, а что плохо. Когда-то, очень давно, к ней в руки попал чемодан, в точности такой же, как у тебя. Мадам подумала-подумала и занялась производством всякой археологической мелочи для продажи коллекционерам.

— Шайка из Клей-Бэнка!

— Совершенно верно. У нее была целая организация — человек, приставленный к чемодану, агенты, раскидывавшие подделки по бутикам Внутреннего крута, — и Минтучян, вывозивший продукцию из Приливных Земель. С такими организациями всегда возникает одна и та же проблема — рядовые члены привыкают жить чужим умом и проникаются уверенностью, что с ними вечно будут нянчиться. Поэтому, когда мадам Кампаспе уехала, а чемодан сгорел, они прибежали ко мне. Чтобы спросить — как же быть дальше.

А я-то тут при чем? Но они словно не слышали этого вопроса, они хотели, чтобы кто-нибудь сказал им, что делать и что думать, когда вдыхать и когда выдыхать. Они не понимали, что у меня нет ни малейшего желания вытирать им сопли. Отвязаться от них было невозможно, и я решила исчезнуть. Утонуть — по примеру мадам Кампаспе.