Жердяй, тяжело дыша, с трудом взобрался по веревке к Сашке на второй этаж. Затем достал нож и стал осторожно спускаться вниз. Пару раз лестница противно скрипнула, но вот он уже внизу. Дальше Сашка услышал щелк запора, звук открываемой наружной двери и шум внутренней двери на первом этаже — это проснулась охрана. Послышались крики, лязг мечей и протяжный крик.

Сашка спустился до середины лестницы вниз. Двое бандитов лежали с раскроенными черепами, Жердяй постанывая, зажимал колотую рану в боку, из которой текла струйкой кровь. Один из стражников, держась левой рукой за раненый бок, лениво отбивался от двух бандитов, но другой воин теснил сразу четверых. Еще один, а это был Пиявка, стоял сзади и медленно пятился к открытой двери. Вот еще один из четырех упал с дырой в животе. А раненый солдат, изловчившись, выбил кинжал из рук одного из двух бандитов, чуть не отрубив тому пальцы. Сейчас бандиты побегут, а он, Сашка, останется здесь один. Если он бросится спускаться по веревке, то окажется на улице как раз перед открытой дверью и тогда большой шанс, что попадет в руки солдату, когда тот кинется преследовать оставшихся в живых бандитов. И тогда всё!

Сашка поднял свой арбалет, поймал в прицел спину солдата и выстрелил. Так Сашка убил второго человека в своей жизни. И первого — осознанно. Смог бы он нажать на спусковой крючок, если бы не тот убитый им хаммиец? Сашка не знал ответа. Убийство торговца до сих пор представлялось Сашке каким-то нереальным сном, но ведь оно было, поэтому он сейчас легче воспринял убийство им солдата. Так было надо! Тем более он же солдат, готовый постоянно рисковать своей жизнью. И еще такие вот солдаты продали его в рабство, а другие отвели к храмовникам, а еще другие схватили мальчишек и отправили их на смерть. Почему он, Сашка, должен жалеть? Солдат его точно не пожалел бы. Или ты или тебя. Это правило этого мира.

Оставшиеся пятеро, да еще и державшийся сзади Пиявка, быстро добили раненого солдата. Потом разбежались по дому в поисках ценных вещей.

— Ищите в разных местах. Только дураки прячут ценности в одном месте! — крикнул вдогонку Пиявка.

Сашке было боязно подойти к убитому им человеку, но там был его болт. Надо бы вытащить, ведь у него оставался в запасе всего один, но Сашка так и не решился, не смог.

Бандиты тем временем уже несли награбленное, да их уже не шесть, а больше, когда еще другие подошли? А Жердяй по-прежнему скулит, крови под него натекло. Один из бандитов подошел к раненому и вонзил тому нож в горло. Вот только сейчас Сашка испугался. Нет, не за себя, просто столько жестокостей и смертей одновременно…

— Эй, парень — обратился к Сашке один из бандитов, — чего застыл? Делай ноги!

Шли долго, по каким-то пустынным улочкам. Пришли. Пустырь, развалюхи на нем. Хитрец подозвал Сашку и сказал:

— А ты молодец. Будет толк… если к храмовникам раньше времени не попадешь.

Все негромко засмеялись.

— Держи. Заработал. — И сунул Сашке в ладонь золотой.

— Сколько же они заработали на этом деле? — подумал Сашка.

— Я его провожу, дорогу покажу, — вдруг проявил участие Пиявка.

Пройдя вдвоем до конца пустыря, Пиявка сказал:

— Этим утром жди меня за окончательным расчетом. — И посмотрел на ладонь мальчика, сжимавшую золотую монетку. — Твой дом отсюда недалеко, вон в той стороне.

Сашка долго не мог уснуть, а задремав, постоянно просыпался от каких-то кошмаров, вспомнить которые он не мог. Только под утро пришел нормальный сон. Пришел и ушел со стуком в дверь.

Зарядив арбалет последним болтом, Сашка открыл дверь и отступил в угол комнаты, зайдя за стол.

— Ну, пора делать окончательный с тобой расчет. Как ты думаешь, твоя жизнь стоит золотого?

Сашка презрительно скривился и кинул золотой Пиявке.

— Всё?

— С тобой всё. Теперь с Обрубком.

— Я за него с тобой рассчитался с лихвой.

— Это была плата за его спасение. Конечно, он таких денег не стоит, но ты сам назвал цену.

— А сейчас что ты хочешь?

— Шесть лет я, а потом Ржавый кормили этого бездельника.

— Но он отдавал всё, что заработал.

— Плата два медяка в день, а отдавал он меньше. И его кормили, давали кров, заботились о нем.

— Кров? Холодный пол. Заботились?..

— Кто же такого вонючку пустит на лежаки? И заботились, волосы стригли, чтобы не выглядел как раб.

— Видел я как стригли. Насмехались. И кормили так, что он с голоду умирал.

— Надо было больше зарабатывать. Он мне должен и я с него возьму.

— Две медянки?

Пиявка покачал головой и ответил:

— За месяц он недоносил по двадцать медянок. То есть полсеребрянки. За год уже шесть серебрянок. За шесть лет золотой.

— За шесть получается тридцать шесть серебрянок.

— А проценты?

Сашка замолчал.

— Значит, так, — продолжил Пиявка. — За Обрубком золотой. Отдашь, долгов больше не будет. Отдашь, отработав на деле.

— С меня взял золотой, ладно, золотой за жизнь. Но кроме золотого я еще и на деле был. Значит, вчерашнее дело идет в оплату за Дара.

— Нет. Вчерашним делом ты отработал проживание в этом доме. Дом-то не твой, а удачи. То есть мой. А сегодня вечером пойдешь ещё на дело.

Сашка поник головой. Да, попал в кабалу…

Днем Сашка был уже у друга. Рассказал ему все, что произошло. И про убийство солдата. И про требования Пиявки.

— Переживаешь. Вижу. Но ты правильно поступил, что выстрелил. Если не ты, то тебя. Я бы тоже так сделал, только мне уже не суждено: нечем. А Пиявка всегда был гнидой. И насчет двадцати медянок в месяц он наврал. Я ведь вначале больше нормы приносил. Маленький совсем был, вот и жалели, кидали в миску. А потом все меньше и меньше. А Пиявке всё было мало. Он меня специально избивал, чтобы выглядел более жалостливо. За эти годы он столько должен был накопить… Ловкач в тот первый день, когда с ребятами тебя ограбил, тебе половину вернул. Так?

— Так.

— А Пиявка в первый день у меня отобрал всё. Даже на одежду посматривал, только она уже вся изорвалась. Чтоб его самого ограбили!

— Постой, Дар. Он же должен где-то хранить свои деньги. Там вчера он сказал подельникам: "Только дураки хранят все в одном месте". Может быть, деньги у него в разных местах? В его доме только часть. Вот только где другие места? Проследить бы. Только как? Увидит, что следим и ножом…

— Сашка. Вот какое дело. Когда мне отрубили руки, Пиявка стал меня брать с собой ходить по городу. Но чаще он заходил в один дом, не дом, лачугу какую-то. Я там стоял на стреме. Что он там делал, я не знаю, но он там был один, это я точно знаю. И мне строго наказывал, чтобы я молчал, иначе грозился уши отрезать.

— И ты думаешь…

— А что ему там делать одному? И зачем скрывать от всех?

— А тебя зачем брал?

— Я же маленький был. Стоял на стреме. Никому не болтал. И без рук. Ничего не возьму. Ребята постарше, может быть, и догадались бы. А мне тогда вообще было не до чего. После палача-то.

— Ты найдешь дорогу туда?

— Постараюсь. Через седьмицу заканчивается плата лекарю, и мне отсюда надо будет уходить. Лекарь сказал, что через два-три дня будет снимать повязку. И голова уже не болит. Рана на лбу почти заросла. На месте клейма теперь будет большой шрам. Только ты эту седьмицу, братик, продержись. Хорошо?

— Ладно.

А вечером за Сашкой зашел подельник Пиявки и отвел его на какой-то пустырь. Здесь кроме Пиявки было еще два человека явно бандитского вида. Шило и Таракан, как их назвал Пиявка.

— Будешь стоять на стреме. В случае чего стреляй из арбалета.

А потом Пиявка ушел, оставив Сашку с тремя его бандитами. Сашка думал, что они снова будут грабить чей-нибудь богатый дом, но, к своему удивлению, бандиты так и не вышли за пределы района трущоб. Оставив Сашку на какой-то улочке, они тихонько свернули в переулок. Отсутствовали недолго, вскоре вернувшись. Напарник Пиявки шел налегке, а Шило и Таракан несли что-то большое в мешках за спиной.