На девятом:

На десятом:

В самом деле, хорошее и плохое здесь так перемешано, что я бы растерялся, какой билет брать. Упомяну, что на каждом билете указывалось, свяжет ли себя обладатель оного супружеством или пребудет в безбрачии, причем супружеский жребий был отмечен парой ветвистых рогов.

Перед нашим уходом аптекарь велел принять рвотное, и мы тотчас избавились от всех земных страстей, пелена упала с наших глаз, как содействием Венеры освободился от нее Эней у Вергилия, и мы взглянули окрест прозревшими очами. И если прежде мы втайне завидовали духам, то теперь мы сострадали их участи и не могли отвести глаз от прекрасной долины, вдруг открывшейся перед нами, куда и устремились со всей поспешностью. По пути мы встретили несколько донельзя удрученных духов, но на расспросы у нас уже не было времени.

Наконец мы подошли к вратам Элизиума. Несметная толпа духов ожидала здесь прохода, и кого-то впускали, а кто-то получал от ворот поворот, потому что каждого строго допрашивал привратник, в ком я скоро признал прославленного судью Миноса[33].

Пробравшись поближе к вратам, я слышал, как домогающиеся Элизиума заявляют свои права. Один в числе прочих оснований выставил какую-то больницу, осыпанную его щедротами, на что Минос ответствовал: – Хвастун! – и не пустил его. Другой объявил, что всю жизнь строго соблюдал посты и, по существу, не выходил из церкви, а также отрекомендовался ярым ненавистником порока, коего никогда и никому не спускал, сам же будто бы ни разу не запятнав себя блудом, пьянством, обжорством и иным непотребством. Он даже собственного сына лишил наследства, когда у того завелся незаконный ребенок. – В самом деле? – сказал Минос. – Так отправляйтесь на землю и заведите себе еще одного. Столь бессердечному негодяю тут делать нечего. – От такой обиды многие, весьма уверенно напиравшие, повернулись со словами «уж если этому отказали, то и нам рассчитывать не на что» и вслед за отверженным отправились на землю, ибо таков удел всех, кого не допустили в Элизиум: им предстоит дополнительно очиститься, если, конечно, они не закоренелые злодеи – тех отгоняют к задней калитке, и там они валятся в преисподнюю.

Следующий дух, приблизившись, сообщил, что прожил свою жизнь ни хорошо ни плохо: едва достигнув совершеннолетия, он посвятил себя изучению разных редкостей, в особенности же его занимали бабочки, которых он собрал великое множество. Минос презрительно оттолкнул его, даже не удостоив ответом[34].

Вот приблизилась редкой красоты женщина-дух, не спускавшая с Миноса умильных глаз. Она ласкалась надеждой, что ей зачтут легион отвергнутых любовников и смерть в девичьем звании, когда у нее не было отбою от женихов. Минос сказал, что пока этого маловато, и отправил ее обратно.

Ее сменил дух, выразивший уверенность, что за него ходатайствуют его труды[35]. – Какие еще труды? – спросил Минос. – Драматические сочинения, – ответил тот. – Они принесли немалую пользу, славя добродетель и карая порок. – Отлично, – сказал судья, – станьте, пожалуйста, рядом, и первый же, кто вашими трудами пройдет в Элизиум, прихватит и вас с собой; только я бы посоветовал вам, не теряя времени, вернуться на землю и прожить еще одну жизнь. – Поэт проворчал в ответ, что, помимо сочинений, за ним есть и другие добрые дела: однажды он, например, ссудил приятелю весь сбор с бенефисного спектакля и тем спас его самого и все семейство от верной смерти. Тут врата отворились, и Минос пригласил его пройти, сказав, что с этого и надо было начинать, а не приплетать зачем-то свои пьесы. Возразив на это, что Минос, конечно, переменил бы отношение, знай он его пьесы, поэт снова завел свое, но Минос подтолкнул его к вратам, а сам обернулся к следующему просителю, до крайности манерному духу, который сначала переломился в глубоком поклоне, потом выпрямился и правой рукой сделал заученное движение нюхательщика табака. Минос попросил его рассказать о себе. Тот сказал, что берется станцевать менуэт с любым духом в Элизиуме и так же отменно хорошо покажет все прочие экзерсисы и что репутация обходительнейшего джентльмена заслужена им, наверное, не зря. Минос ответил, что без столь обходительного джентльмена мир едва ли легко обойдется, и велел ему наведаться туда еще раз. Щеголь признательно поклонился, сказав, что о лучшем и не мечтал. Такая его радость безмерно озадачила некоторых духов, но потом мы узнали, что он не пил то рвотное, о котором я говорил выше.

Тут через силу подковылял жалкий старый дух, чье лицо мне вроде бы попадалось в галереях Вестминстерского аббатства. Он закатил Миносу подробнейший отчет о своей деятельности в Палате и особо упирал на ее важность, даже не пытаясь подтвердить ее хоть одним своим добрым делом. Прервав этот поток слов, Минос велел старику отправляться в обратный путь. – Куда теперь – в Сххх-хаус?[36] – возликовал дух. Не ответствуя ему, судья поворотился к другому духу, который с великой важностью и гордостью назвался герцогом. – Кругом, господин герцог! – скомандовал Минос. – Вы слишком важная птица для Элизиума, – и, дав ему пинка коленом, занялся духом, в страхе и трепете молившем избавить его от преисподней: пусть Минос учтет, говорил он, что, сбившись с пути истинного, он за это уже поплатился; что только нужда заставила его покуситься на те 18 пенсов, что привели его на виселицу; и что были ведь в его жизни и добрые дела: он не оставил без куска хлеба престарелого родителя, был нежным мужем и добрым отцом; а разорился, поручившись за друга всем своим имуществом. При этих словах врата распахнулись, и Минос велел ему войти и похлопал по спине, ободряя.

Теперь подступила большая толпа духов, горланя, что они по одному делу и что капитан все объяснит, и капитан доложил судье, что они все полегли за родину. Готовясь пропустить их, Минос полюбопытствовал, кто был захватчик, дабы заблаговременно, сказал он, подготовить для него заднюю калитку. Капитан ответил, что они и были захватчики: они вторглись во вражескую страну и сожгли и разграбили несколько городов. – С какой же целью? – спросил Минос. – Хозяин приказал, – сказал капитан. – Какая еще у солдата цель? Что прикажут, то и сделаем – служба есть служба, и жалованье надо оправдывать. – Вы безусловно храбрые ребята, – сказал Минос, – но будьте любезны повернуться кругом и на сей раз выполните мой приказ: марш на тот свет – здесь вам нечего жечь и некого убивать. И наперед посоветую вам строже держаться истины и истребление чужих народов не называть служением своей родине. – Так я, по-твоему, вру? – вспылил капитан и потянулся ухватить Миноса за нос, но подоспела стража и мигом наладила его вместе со спутниками в обратный путь.

Четыре духа – отец, мать и двое детей – поведали, как, намаявшись в нищете, все померли с голоду; а жили честно, работали не покладая рук, пока хозяин не слег от болезней. – Истинная правда, – вскричал стоявший тут же важный дух. – Я свидетель, ибо сии несчастные были на моем попечении. – Так вы, верно, приходской священник? – заметил Минос. – И что же, богатый был приход? – Да нет, крохотный, – ответил дух, – но у меня был еще один, получше. – Все ясно, – сказал Минос, – пусть пройдут эти несчастные. – Священник величавой поступью обошел их, но Минос твердой рукой вернул его на место, сказав при этом: – Не спешите, доктор, у вас еще есть дела на том свете, ибо в эти врата без милосердия нет ходу.

Следом выступила весьма представительная личность и, отрекомендовавшись патриотом, стала в напыщенных выражениях славить гражданские добродетели и свободы своей отчизны. Преисполнившись к патриоту величайшим уважением, Минос велел открыть врата. Не удовлетворившись этим признанием, патриот добавил, что в должности министра он вел себя так же безупречно, как прежде в оппозиции, и хотя пришлось считаться с порядками при дворе, он не забыл старых друзей и, кого мог, устроил при себе[37]. – Повремените, господин патриот, – сказал Минос. – По зрелом размышлении, я заключаю, что вашей стране будет чувствительно недоставать столь добродетельного и высокоодаренного мужа, и посему решаюсь подать вам совет: отправляйтесь обратно. Вы, конечно, последуете моему совету, ибо, конечно, готовы пожертвовать собственным счастьем ради общего блага. – Улыбнувшись, патриот ответил, что Минос, надо полагать, шутит, и сделал движение к вратам, однако судья, крепко его удерживая, настаивал на возвращении и, поскольку патриот упирался, велел стражникам взять его и отправить обратно.