— Леон, мы тут посовещались и решили, что нам вокзал не нравится.

— Какая его часть?

— Левый корпус здания.

— Мы — это кто? С тобой Игнатий?

— Угу. Там либо кто‑то из пассажиров, либо из служащих. Игнатий думает, пассажир какой‑нибудь по нужде забежал. Он же у нас человек сердобольный.

Леон понял Рашида. Пропускной коридор на перрон совершенно глухо закрыт со стороны обоих корпусов. Мышь не проскочит. Что уж говорить о человеке. Мало того, что нужно было бы на глазах направляющих полицейских выйти из строго контролируемого потока людей, так в пустоте огороженного зала, на глазах же у всех, нужно подойти к двери, ведущим в один из коридоров. Чепуха. Только не пассажир. Служащих в здании нет уже трое суток. В только что проснувшегося пьяницу сложно поверить. Так что ситуация явно требовала тщательного обыска.

— Кто ещё рядом с вами?

— Док Никита.

— Леон, девять этажей, — вмешался в разговор Мигель. — Мы хоть и не рядом, но тоже думаем присоединиться к вам.

— Вот–вот! Полиция прекрасно справляется с гражданскими и без нас, — проворчал Роман.

— Хорошо. Иду к входу в левый корпус, жду вас там.

Пришлось вызвать полковника, руководившего действиями на вокзале, объяснять ситуацию. Полицейский внимательно выслушал Леона и, почти не раздумывая, сказал:

— Посылаю к вам двоих. Пусть караулят вход. Больше дать не могу.

— Спасибо.

Пока десант добирался до входа в левый корпус, двое в форме уже ждали их. Крепкие, много сего повидавшие на своей работе, сейчас они выглядели просто измождёнными.

Док Никита с ходу спросил их:

— Ну, как, семьи успели вывезти?

Полицейские разом заулыбались.

Семьи силовых структур города вывезли в первую очередь, чтобы оставшиеся наводить порядок с лёгким сердцем занялись делом. Док Никита не напоминал об этом — своим вопросом он показал сотрудникам полиции разницу между их семьями и семьями горожан. Да, здесь ад из тревоги и страха. Но им, чьи родные, в отличие от остальных, устроены, должно быть всё‑таки легче.

Маленький холл от входной двери вёл к лестнице, которая делила корпус надвое. Они остановились у первой ступени, отстранённо глядя, как двери за ними снова закрывают. Соколы, нахохлившись на плечах команды, клевали носом. Порог их чувствительности высок и помогал распознавать наступающую на город дрянь (док Никита объявил, что дрянь здорово похожа на болезнь: город как живое существо покрывался язвами, которые стремительно множились). Ко всему прочему, соколы гасили сильные эмоции своих хозяев — эмоции, которые могли помешать. А значит, птицы сейчас и сами были эмоционально разбиты.

Парни из полиции смотрели на десант сквозь верхнюю стеклянную панель двери и думали, наверное, что команда определяется в своих последующих действиях.

В общем‑то, так и есть. Только десант определялся не указанием, кто куда и где встречаемся. Игнатий, как первый уловивший неладное, настраивал поисковый ментальный зонд на тот качественный уровень, который и заставил его собрать ребят по тревоге.

Когда он коротко кивнул, Леон, который тоже самостоятельно занимался поиском, быстро изучил структуру его зонда и так же быстро создал подобие. Теперь можно влиться в любой поисковый зонд ребят и перенастроить его на нужную волну.

Звукоизоляция в холле позволяла работать в полной тишине. Вскоре, запомнив качество зонда, они смогли говорить.

— Движение? — неуверенно предположил Володька.

— Со второго на седьмой этаж, — сказал Рашид, раздувая ноздри чеканно–прямого носа, словно борзая, которой не терпится рвануть по следу. — Аура странная…

— Ага, смешанная, — согласился Мигель. — Сначала было похоже на живое существо, теперь впечатление «колодца».

— Так быстро? — засомневался док Никита. — Мне казалось, распространение идёт равномерно, и подобная язвочка вряд ли… Говорите, со второго этажа на седьмой? Нет, это не «колодец». Тот врастает в поверхность. Да и дом ещё стоит. А так бы нас давно завалило: «колодец» лопает всё. А движение‑то какое?

— Ты прав. Движение множества особей по этажам. Хотя их информационное поле едино. Что‑то новенькое? Параллельный нашему десант?

После риторического вопроса Леона команда жёстко ощетинилась металлом.

— А если всё‑таки не десант? Если это новая дрянь, которая летает по воздуху, долетела до вокзала и теперь спускается с верхних этажей? Наподобие «блинчиков» но с крыльями? — Роман цепко держал гранатомёт неподвижным дулом к лестнице.

Док Никита и Володя сдавленно фыркнули. Брис бесшумно хохотал. Остальные удержались, хотя картинка Романа получилась достаточно жуткой — и уморительной: пиявка, размером с приличный грузовик, тяжело плюхает в воздухе, судорожно взмахивая крохотными крылышками.

Не смеялся один Мигель. Глядя в спину Романа со странной улыбкой, он медленно сказал:

— Воображение нашего Ромочки чистое и невинное, как у младенца. Даже странно не видеть в руках прелестного малыша игрушечки–погремушечки!

Поверхностное впечатление было такое, что Мигель произнёс данный набор слов с явным намерением уколоть, если бы не нота ядовитой злобы — умышленно им подчёркнутой. Глупость какая‑то… Уже на первой фразе все с изумлением начали поворачиваться к Мигелю, и Леон успел уловить желание команды спросить — в чём дело.

Роман опередил их вопрос. Дуло гранатомёта не дрогнуло, когда парни зашевелились. Просто взорвался воздух, когда в идеальном повороте и прыжке Роман развернулся и гофрированная подошва его ботинка впечаталась в подбородок Мигеля.

Не ожидавшего столь внезапного удара, Мигеля с металлическим грохотом вляпало в стену рядом с входной дверью.

Застывшим парням показалось: прежде чем упасть, Мигель замер на секунду и только потом рухнул на пол с тем же звуком долгого железного обвала.

Леон оглянулся на Романа. Тот всё ещё стоял на одной ноге — вторая твёрдо и неподвижно каменела в воздухе. Согнутые в локтях руки расслабленно покоились на стволе гранатомёта. Когда к нему обернулись все, он уже смягчил напряжение лица в довольно жёлчную усмешку.

— Что уставились? Я ж такой чистый и невинный! Как младенец… Только вот игрушечку свою, погремушечку уронил. Хор–рошо гремит, а?

— Володя, — кивнул Леон.

Володя, бывший ближе к двери, шагнул к Мигелю и за ворот поставил его на ноги. Звякнул, выскользнув из ещё слабых рук, автомат… Леон чуть приподнял неодобрительно бровь: Игнатий и Брис отвернулись, пряча улыбки. Гадать не приходилось, что их рассмешило. «Игрушечку свою, погремушечку уронил…»

— Объяснитесь, вы — оба, — сказал Леон, глядя на одного только Мигеля. — Я не могу идти в неизвестное, зная, чо в команде, мягко говоря, существуют трения.

Мигель выдвинул челюсть — видимо, для пробы, и охнул от боли. Пальцами осторожно прощупал ушибленное место и с ненавистью взглянул на Романа. Плевок в сторону был весьма впечатляющ — сгусток красной слизи в заметную белую крошку.

— Кончай таращить свои гляделки, — почти добродушно сказал Роман. — В следующий раз я достану тебя точно в твою поганую дыру, которую ты называешь ртом.

Оценив ситуацию и увидев, что этих двоих магнитом тянет друг к другу вцепиться в жесточайшей драке (на другом уровне восприятия пространство свирепо клокотало от столкнувшихся чёрных волн, плеснувших от парней), Леон горстью ухватил куртку на спине Мигеля и подвёл его к выходу. На стук выглянули полицейские. Пока они открывали дверь, Леон сказал:

— Сожалею, но у меня нет времени разбираться, что происходит. Мне легче оставить тебя здесь, как явного зачинщика свары и новичка, чьих поведенческих мотивов я пока не понимаю. Отдыхай и приводи себя в порядок.

Мигель неохотно перешагнул через порог.

Уже в спину ему Леон предложил:

— Может, всё‑таки объяснишь?

Тот остановился, помолчал, потом коротко покачал головой.

Пока полицейские не закрыли (они хотели — Леон поднял руку, останавливая), Леон внимательно всмотрелся в уходящего: смутный чёрный барьер не давал рассмотреть, что происходит в душе Мигеля, а далее Леону не позволяла проникать деликатность посвящённого. Но и за барьером он заметил достаточно, чтобы не пожалеть о своём решении на время избавиться от новичка. Если барьер был ещё более–менее организован — неплохо для человека, недавно закончившего университет, то за ним бушевало что‑то настолько беспорядочное и хаотичное, что приходилось только удивляться, как такого курсанта могли приписать к команде Леона. Хотя, если вспомнить поведение того же Романа… Ага, Роман!..