Игнатий сел напротив Рашида, и дуло его гранатомёта тоже уставилось вниз. Парни кивнули друг другу и оттолкнулись от края «колодца».

У Леона ухнуло и зачастило сердце. Он так и не научился перестраивать зрение, хотя команда пыталась его заново обучить прежним навыкам. Он знал (потому что сказали), что вот здесь, на перекрёстке, прячется кошмарная дыра, в которую лучше не проваливаться. Спустившись с Романом под видимый асфальт, Леон обнаружил настоящий колодец, но сейчас его глаза отказывались видеть в обычном асфальте яму–ловушку. Он холодел при взгляде на «отрезанные» асфальтом ноги парней, при взгляде, как серое покрытие дороги втягивает — всасывает! — в бездонную пропасть пару за парой.

Володька и док Никита.

Роман заявил, что пойдёт последним. Тоже на всякий случай — и поближе к последней паре.

Брис уселся на асфальт. Леон нерешительно опустился рядом. Затаив дыхание, он следил, как во второй раз в зыбкой на ощупь поверхности — иллюзорный асфальт оставался визуально твёрдым — исчезают его ноги. И сразу ступни отяжелели, и чудовищный магнитный поток потащил вниз. Пришлось немного отодвинуться, чтобы не стащило сразу.

— Я сразу за вами, так что не медлите, — напутствовал их Роман.

Брис погладил оттопыренный карман со спящим котёнком и улыбнулся Леону.

— На счёт «три». Раз, два, три!

И они скользнули в неизвестность.

Из сияющего теплом и светом безграничного солнечного мира — в выдолбленный изнутри колбасный ход, узкий и бесконечно падающий.

Словно перед прыжком в воду, Леон набрал воздуха, когда иллюзорный асфальтовый слой поехал к груди; уже в «колодце» он постарался дышать неглубоко. Нос у него чувствительный к ароматам, а в предыдущей разведке он уловил в воздухе «колодца» привкус лежалого мяса. Будто в мясном отделе рынка к вечеру. Наверху Леон мимоходом спросил Романа — тот, оказывается, ничего такого не заметил. И теперь приходилось сдерживать дыхание, потому что пара неосторожных вдохов — и он снова учуял тяжеловатый сырой запах.

Надо отвлечься. Брису пока не до него: он приспосабливается к обстановке и к ощущениям несущего падения. И Леон принялся рассчитывать. Спускали их с Романом на тросе, естественно, медленнее, чем сейчас, когда летит вся команда. Следовательно, они близки к месту, где начинался поворот в первом «колодце». Леон взглянул себе под ноги вовремя, чтобы увидеть, как исчезает первая пара. Он не стал дожидаться, пока пропадёт вторая, и предупредил Бриса, всё ещё с огромным интересом глазеющего на бледно–розовые стены:

— Брис, поворот!

— Где?

— Внизу, конечно.

Оказывается, можно было не предупреждать: притяжение, свойственное этому месту, мягко и без усилий вписало их в небольшой изгиб «колодца» и снова вынесло на прямую дистанцию. Леону не понравилось лишь, что невидимый поток весьма по–хозяйски распорядился с их телами, заставив их на самом повороте изогнуться.

— Сколько мы уже здесь? — спросил Брис.

— Пока первая минута на исходе.

— Странно, впечатление такое, что только–только прыгнули. Давай‑ка мы с тобой, Леон, попробуем скоротать путь–дороженьку. Денёк, конечно, насыщенный событиями, но всё же… Леон, что тебе снилось перед самым приходом Мигеля?

— Мм… Не помню.

— Напомню фрагмент. Был у тебя когда‑то любимый фехтовальный костюм жёлтого цвета.

— Точно! Я дрался с каким‑то чудовищем. Драка была какая‑то странная. Впрочем, во сне всегда всё странное.

— А в чём эта странность, не помнишь?

— Почему же… Чудовище хотело меня раздавить, уничтожить, а я почему‑то его жалел. Я бился с ним, но в то же время старался не ранить его и, по–моему, даже старался успокоить его. А откуда ты знаешь, что во сне я был в жёлтом костюме?

— Не знаю, сколько у нас времени на всё про всё. На объяснения вряд ли хватит. Попробуй поверить на слово. Твой сон — смесь психического и ментального. Грубо — звучит так: тот «ты», который прячется под прикрытием твоей нынешней личности, вспомнил частичку прошлого, как и предыдущих снах. Вспомнить — вспомнил. Подозреваю, что фрагмент этот, мягко говоря, настолько неприятен был тебе во сне, что ты выкинул его за пределы своей энергетической оболочки. Произошло отторжение сна, но сон‑то продолжался. И я увидел его над твоей головой.

— Ты увидел мой сон, потому что я не хотел видеть его. Я правильно тебя понял?

— Если брать внешнюю сторону события, ты всё понял правильно. Между прочим, ты слишком сильно прижимаешь руку. Вика не придавишь?

— Придавишь его… Чуть что не по нему — сразу клюётся. Твой как?

— Спит. Вот бы всем нам так, да? Заснул, проснулся — и никакой тебе Ловушки, иди на все четыре стороны!.. Хотя неизвестно ещё, куда мы вывалимся.

— Брис, сколько у меня детей?

Брис поперхнулся и закашлялся. Леон хотел было поднять руку похлопать его по спине, но магнит внутри «колодца» продолжал действовать: чуть сдвинутая рука мигом отяжелела и намертво приклеилась к боку.

— Трое, — тонко и осипло сказал Брис, ухмыльнулся, внушительно откашлялся м сказал уже нормальным голосом: — Если ты имеешь в виду свою жизнь до беспамятства, то у тебя было трое детей. Леон, я тебя умоляю, не надо меня больше ошарашивать грандиозными поворотами своей мысли. Я человек слабый, а ты меня своим вопросом — как обухом по башке.

— Слабенький он — ну–ну! — сказали сверху.

Они с усилием задрали головы и узрели подошвы летящего — падающего? — над ними Романа. Он чуть изогнулся, чтобы видеть их, и, кажется, наслаждался своим положением.

— Я сказал что‑то не то? — осведомился Брис. — Чадо, тебя не учили: подслушивать — невоспитанно?

— Можно подумать меня вообще кто‑то воспитывал. А вообще, вы так орёте, что и подслушивать не надо. Удивительно, что «колодец» до сих пор не среагировал.

Леон встревоженно огляделся. Стены вокруг оставались спокойного, первоначального розового цвета. Как он ни приглядывался, никакого угрожающего потемнения он не разглядел.

— Дура — этот «колодец», тупой до последней степени, — продолжал Роман. — Возможно, наверху он и покраснел, когда сообразил, что в нём происходит, да еда‑то — тю–тю!

— Не вполне понял, почему «колодец» — дура, а не дурак, — сказал Брис. — Думаешь, он женского рода?

— Не–а! Просто назови человека дураком — он тут же забудет. А дурой назови — драчка точно обеспечена!

— Ах, какие психологические изыскания!

— Да уж не ваши примитивные самоанализы — «человек я слабенький»!

— Э–э, мне, конечно, не хотелось бы прерывать вашу в высшей степени интеллектуальную беседу по столь занимательной психологической проблеме, господа, но, по моим скромным наблюдениям, скорость нашего продвижения снижается.

— Чего–чего сказал?! Обалдеть! Леон, как ты все выверты запомнил‑то в своей речи, а? Во, Брис, учись выражаться, пока среди нас такие гиганты мысли!

— Роман, будь другом, заткнись, ладно? Что‑то тебя сегодня прорвало.

— А чего удивляться? Психую. Не каменный.

— Интересно было бы влезть в «колодец», когда Мигель прибывает в Ловушку, — задумчиво сказал Рашид. — Очень интересно.

Они стояли в странном помещении. В высоту — бесконечность полой колбасой, между ногами и каменным полом — пружинящее, как хороший диван, пространство с ладонь шириной. Три стены метра два на два. Четвёртая отсутствует.

Странное помещение. Минутой раньше они согласились с мнением Володьки, что оно здорово напоминает доисторический лифт. Кабинка наверняка здесь бы поместилась и прекрасно вписалась бы в шершавые стены, если бы её сделали из необструганных досок.

И смотрели они в проём — туда, где, по идее, должна быть стена с дверью, и видели часть каменной поверхности перед «лифтом», а дальше всё исчезало во тьме.

— Полагаешь, в этот момент движение будет в другую сторону? — откликнулся на Рашидовы размышления вслух док Никита. — А если движение вообще циклично? По рассказам Романа и Леона, «блинчики» с трудом плыли против течения, а потом — помните, как они вылетали из «колодца»? Будто ими стреляли.