Ненависть Марии-Антуанетты к кардиналу Рогану, ставшая прологом к пресловутому «делу об ожерелье», была вызвана тем, что он, будучи в 1772 г. (за два года до ее отъезда во Францию) послом в Вене, распространял слухи о ее распутстве, в частности что она была любовницей графа д'Артуа, и снимал копии с ее писем, компрометирующих молодую австрийскую принцессу.
Вспомним «дело об ожерелье». В чем причина явного благоволения властей к содержавшейся в тюрьме Ла Мотт? Возможно, что причиной были угрозы ее мужа Марка-Антуана Николя Ла Мотта из Лондона, если не освободят жену, «обнародовать документы, публикации которых опасаются». Это объясняет посещение Жанны в тюрьме близкой подругой королевы княгиней Ламбаль, пенсию, которую неожиданно стали выплачивать семье преступницы, обещание перевести Жанну из тюрьмы в монастырь и, наконец, легкость, с которой она бежала из заключения, наводящая на мысль, что при этом опять-таки не обошлось без потворства со стороны власть имущих, в их числе мог быть и ее бывший любовник граф д'Артуа.
Амбелен повторяет утверждение, что герцог Брауншвейгский, который вовлек Ферзена в ряды масонов, снабдил Наундорфа во время нахождения того в Швейцарии бумагами, удостоверявшими его происхождение. Но ведь герцог Брауншвейгский, глава большой части германских масонов, умер в 1792 г. и никак не мог совершить это, поскольку дофин (даже чисто теоретически) мог в любом случае оказаться в Швейцарии только после 1793 г. или 1794 г.
Р. Амбелен, со ссылкой на конкретно указанные им фонды государственного архива в Мадриде, утверждает, что назначенный на должность воспитателя дофина Антуан Симон был в действительности роялистским агентом. В донесении другого разведчика из Парижа от 5 марта 1794 г., полученном через посла мадридского двора в Венеции министром иностранных дел Годоем, говорилось: «Уже давно Симон — один из наших людей, и он детально информирует нас о том, что происходит, в чем Ваше Превосходительство могли убедиться из моих донесений в течение ряда месяцев». В этом письме подробно со ссылкой на предшествующие донесения говорится об услугах, которые он оказывал роялистскому подполью до и после своего удаления с поста воспитателя дофина. Можно, конечно, усомниться в правдивости этой информации, которая поступала не только в Мадрид или в Лондон и прямо и косвенно восходит к «Парижскому агентству» и графу д'Антрегу. Однако эти сведения о роли Симона находят как будто подтверждение в вопросе, с помощью которого герцогиня Ангулемская решила разоблачить одного из мнимых дофинов, Матюрена Брюно, во время суда над ним в Руане:
— Что Симон поручил вам передать мне и что вы мне дали в день, когда я обрезала ваши волосы?
Этим вопросом она вроде бы давала понять, что Симон передал через дофина его сестре какое-то секретное сообщение от роялистов. Однако не исключено, что речь идет о вопросе-ловушке для разоблачения обманщика или что этот эпизод является вымыслом от начала до конца.
Жена Антуана Симона — Мария-Жанна после казни мужа была посажена в тюрьму, но менее чем через месяц, 24 августа 1794 г., была выпущена на волю. Возможно, оказавшись на свободе, она что-то неосторожно выболтала. Во всяком случае, весной 1796 г. Марию-Жанну по ее просьбе заключили в приют для неизлечимых больных, где она оставалась вплоть до смерти 10 июня 1819 г. В годы Реставрации она находилась под наблюдением полиции. Полицейские отчеты свидетельствуют, что «вдова Симон» оставалась в здравом уме и твердой памяти. Мария-Жанна неоднократно говорила разным людям, что дофину удалось бежать из Тампля и что вместо него там поместили какого-то смертельно больного ребенка. Это же она подтвердила, исповедуясь перед смертью.
В акте медицинского вскрытия тела дофина, подписанном четырьмя врачами, указывалось, что, как «им было сказано», речь идет о сыне бывшего короля и что двое из них (речь шла о П. Лассю и Н. Жанруа) узнали в нем ребенка, которого они лечили в течение нескольких дней, а это опять-таки совсем неравнозначно тому, что они узнали в нем Шарля Луи. Не были названы ни сестра дофина, содержавшаяся в Тампле, ни вдова Симона, ни члены Конвента, многократно видевшие дофина и до, и после падения монархии. Родная сестра Марии-Антуанетты неаполитанская королева Каролина, фактически управлявшая страной при своем ничтожном супруге, писала 8 октября 1794 г. маркизе Осмон, что совершенно не верит сведениям о смерти дофина («юного короля») в Тампле. В 1840 г. маркиза Бролье-Солари, бывшая придворная дама Марии-Антуанетты, засвидетельствовала перед нотариусом, что зимой 1803 г. присутствовала при беседе своего мужа с Баррасом. Бывший директор негодующе воскликнул по адресу Наполеона: «Я еще доживу до того, чтобы увидеть повешенным этого корсиканского злодея! Он проявил неблагодарность ко мне и выслал меня из страны за то, что я его сделал тем, кем он стал. Но он не преуспеет в своих преступных планах, так как существует сын Людовика XVI». Об этом секрете от того же Барраса, вероятно, знала Жозефина, а от нее — Наполеон.
Есть свидетельство того, что это не было тайной для Людовика XVIII. В склепе аббатства Сен-Дени, где были перезахоронены останки Людовика XVI и Марии-Антуанетты, Людовик XVIII приказал установить два медальона. На первом были указаны сведения о старшем брате дофина, умершем в детстве: «Луи Жозеф Ксавье Франсуа. 22 октября 1781 — 4 июня 1789. Версаль». На втором же значилось: «Людовик XVII, король Франции и Наварры». Дата рождения намеренно была опущена, чтобы не указывать дату кончины. Может, Людовик XVIII располагал сведениями от собственной агентуры, а может, от того же Барраса, с которым состоял в тайной переписке в бытность того членом Директории.
В литературе собрано много свидетельств родственников влиятельных политиков времен Реставрации и самих представителей правящей династии, будто они слышали о том, что Людовик XVII жив и что известно место его нахождения.
Не было ли связано с «тайной Тампля» дело об одном убийстве, наделавшее немало шума в первые годы Реставрации? 20 марта 1817 г. в Родезе был обнаружен труп крупного судебного чиновника Антуана-Бернардена Фюальде, некоторое время назад вышедшего в отставку. Подозрения пали на некого Банкаля, содержавшего дом свиданий. Банкаль подвергся аресту вместе с женой и дочерью, были посажены за решетку также контрабандист Баш, батрак Бускье, отставной солдат Колар, его любовница Анна Бенуа и сосед Банкаля, некий Мисонье. Состоялся судебный процесс. Но его результаты были отменены кассационным судом из-за каких-то формальных нарушений. Кстати, было установлено, что во время следствия у обвиняемых «выбивали» признания. Банкаль передал прокурору через какого-то незнакомца в зеленой одежде, посетившего его в камере, записку со своей «исповедью». На другой день Банкаля нашли мертвым; на теле были обнаружены следы, которые могли свидетельствовать об отравлении. Результаты судебно-медицинского вскрытия не исключали такой возможности. Однако было все-таки признано, что смерть была следствием плохого состояния здоровья. Ливреи зеленого цвета носили егеря графа д'Артуа; оружием, которым был убит Фюальде, был плохо отточенный охотничий нож.
Согласно «исповеди» Банкаля, в убийстве участвовали близкие погибшего — его крестник Бастид-Грамон и зять Жосьон. Его показания подтвердила жена сборщика налогов Манзона, которая использовала дом Банкаля для свиданий со своими любовниками. Она заявила, что присутствовала при убийстве и молчала, опасаясь за свою жизнь. Впрочем, свидетельница в своих показаниях часто противоречила сама себе, пытаясь как-то спасти свою репутацию, и даже утверждала, что никогда не бывала в доме Банкаля. В конечном счете мадам Манзон перекочевала из свидетелей на скамью подсудимых. Новый суд в мае 1818 г. после пяти недель заседаний приговорил Бастид-Грамона, Жосьона, Колара, Баша и жену Банкаля к смертной казни, но двоим последним за чистосердечное признание и помощь суду казнь была заменена пожизненным заключением. В отношении мадам Манзон прокурор отказался от обвинения. Более того, она получила под каким-то искусственным предлогом пожизненную правительственную пенсию, а ее сын был принят за казенный счет в королевский колледж в Ниме. 5 июля 1818 г. Бастид-Грамон, Жосьон и Колар были гильотинированы, но до последнего дыхания они заявляли о своей невиновности.
