Следующим шагом Паньоля было выдвижение гипотезы о том, кем же был Эсташ Доже, если его нарекли этим именем только после ареста в июле 1669 г. Для выяснения этого Паньоль обратил внимание на то, какие меры предосторожности принимали как раз в этот и последующие месяцы по приказу из Парижа в Пинероле. Сен-Мар помимо своей роты, насчитывавшей 66 человек, имел право требовать помощи от командующего крепостью Пинероля маркиза де Пьенна, под началом которого находились 700 солдат. Иными словами, здесь, на границе, принимались меры для отражения возможного нападения. Целью такого внезапного налета во время мира могло быть только освобождение кого-либо из арестантов. А этим арестантом мог быть только «маска». Кто же и почему мог попытаться освободить его? Для ответа на этот вопрос Паньоль обращается к исследованию истории заговора Ру де Марсийи, одного из важных эпизодов тайной войны во второй половине XVII в.

…Вернемся к маю 1668 г. и к уже хорошо известному нам по предшествующим страницам сэру Самуэлю Морленду, к тому самому агенту кромвелевской разведки, который с большой ловкостью потом переметнулся на сторону Карла II. Морленд считал, что достаточно щедрых милостей от нового правительства он не получил, и постоянно искал, где можно было бы прихватить деньги. С этой целью он не брезговал своим привычным занятием — шпионажем — и появился в резиденции экстраординарного французского посла Рювиньи, тоже упоминавшегося ранее в нашей книге. Он прибыл в Лондон для ведения переговоров по ряду специальных вопросов, касающихся, в частности, судоходства, тогда как все остальные дела оставались в ведении приехавшего через несколько месяцев постоянного посла Шарля Кольбера де Круаси. Надо заметить, что Рювиньи пользовался особым доверием Людовика XIV. После отмены в 1685 г. Нантского эдикта о веротерпимости король предложил в виде исключения сохранить для протестанта Рювиньи право исповедовать свою религию. Так Морленд появился в доме Рювиньи с крайне важной и тревожной новостью. Англичанин сообщил послу, что собирается опубликовать трактат под названием «История евангелических церквей Пьемонта» и что поэтому к нему питают полное доверие и дружеские чувства протестантские эмигранты в Лондоне, и среди них Ру де Марсийи. От него Морленд узнал, что готовится заговор против французского короля. Чтобы Рювиньи сам убедился в правдивости этого сообщения, Морленд пригласил посла к себе домой. Там, укрывшись в одной из комнат, посол имел возможность услышать разговор за обеденным столом между Морлендом и ничего не подозревавшим Ру. Сильно подвыпивший заговорщик откровенно отвечал на вопросы, которые ему с большим искусством ставил Морленд (список этих вопросов был составлен самим Рювиньи).

Сразу после этого 29 мая Рювиньи отправил известие Людовику XIV о подготовке восстаний во многих провинциях Франции — в Провансе, Лангедоке, Гиени, Дофине, Пуату, Нормандии, Бретани. Заговорщики имели связи со швейцарскими кальвинистами и рассчитывали провозгласить республику в то время, когда армии Людовика XIV будут заняты войной против коалиции иностранных держав — Испании, Голландии и др. Но особенно тревожно было то, что Ру имел беседы с Арлингтоном, в ходе которых соглашался на отделение большинства из этих провинций от Франции и признание в качестве их правителя младшего брата короля Карла II герцога Йоркского. (Здесь прервем на минуту изложение доводов Паньоля, чтобы напомнить: это был тот самый Генри Беннет, граф Арлингтон, который в январе 1668 г. заключил договор о тройственном союзе между Англией, Голландией и Швецией. Для подрыва этого союза французскому послу Кольберу де Круаси, прибывшему в Лондон в августе 1668 г., было поручено предложить Арлингтону огромную взятку и обязательство уплачивать большую ежегодную пенсию. Таким образом, возможность секретных переговоров между Арлингтоном и Ру весной 1668 г. как будто не противоречит известным фактам.)

Рювиньи не ограничился подробным донесением о «заговоре Ру». О самом главном он решил лично доложить Людовику и отправился с этой целью в Париж. Получив все нужные сведения, французский король потребовал от Карла II выдачи Ру, натурализовавшегося в Англии. Но заговорщик был заранее предупрежден кем-то (вероятно, Арлингтоном) об этом требовании и поспешно покинул британские пределы. Людовик XIV обещал за его поимку большую награду — 300 тыс. ливров. После долгих розысков французская разведка обнаружила, что Ру скрывается у одного из своих друзей в Швейцарии. В мае 1669 г. небольшой отряд французских гвардейцев под командованием ни больше ни меньше как знаменитого французского полководца маршала Тюренна, тайно пересек швейцарскую границу и похитил Ру. 19 мая он был заключен в Бастилию. Находясь в тюрьме, Ру требовал свидания с королем, обещая открыть ему важные тайны. В ответ лишь министр Лионн приказал подвергнуть Ру допросу под пыткой. После допроса Лионн объявил: «Намерения Ру — это сумасбродство безумного». Паньоль сравнивает это заявление с характеристикой Ру, данной ему Самуэлем Морлендом еще много ранее, 20 июля 1668 г., в письме к тому же Лионну: «Ру — плохой француз, держащий столь странные речи, и главным образом против короля в особенности, что это внушает ужас. Это заставляет ожидать событий, от которых волосы встают дыбом». По мнению Паньоля, в планах заговорщика не было ничего, что можно было счесть «странным» и «безумным», как о том писали Морленд и Лионн. «Безумным» они, вероятно, сочли утверждение Ру об участии в заговоре брата-близнеца Людовика XIV. Этот аргумент Паньоля не представляется убедительным. В переписке сановников абсолютистского государства и их приспешников заговорщики против короля нередко именуются не только злодеями, но и безумцами. Подразумевалось при этом, что, находясь в здравом уме, невозможно покуситься на священную особу монарха, помазанника божьего. Кроме того (как пишет сам Паньоль в другом месте своей книги), власти первоначально принимали Ру за опасного преступника, а несколько позднее стали утверждать нечто прямо противоположное: никакого заговора вообще не было, все, мол, сводилось к пустой болтовне. Замечания Лионна, видимо, предвосхищали эту вторую, вскоре ставшую официальной версию. Для выдвижения ее не требовалось даже особой изобретательности, поскольку подобный прием не раз использовался правительством и ранее, для того чтобы принизить значение его противников. Не придавая поэтому особого смысла словам о «странных», «безумных» речах Ру, как это делает Паньоль, последуем за ним в рассмотрении других обстоятельств дела этого заговорщика.

Во время, когда в Бастилии Лионн продолжал вести допросы Ру, министр получил депешу из Лондона, датированную 3 июня 1669 г. В ней посол Кольбер де Круаси извещал о существовании некоего Мартина, бывшего слугой у Ру. Лионн немедля ответил. «Нужно любой ценой доставить к нам этого слугу Мартина». С 18 по 21 июня происходил суд над Ру. 21 июня состоялась его публичная казнь колесованием. При казни рот Ру был завязан тряпкой. Почему стремились помешать ему говорить, каких разоблачений могли опасаться власти?

Во всяком случае, конечно, не разоблачения переговоров с Карлом II и его министром Арлингтоном. Но те оказались в очень неловком положении, тем более что в Лондоне надеялись на получение очередной французской субсидии. Карл II поэтому клялся Кольберу де Круаси, что знать не знал, ведать не ведал о «заговоре Ру». В свою очередь, Людовик XIV столь же лицемерно делал вид, что принимает за чистую монету эти заверения. В таких условиях Карл II не мог отказать в настойчивой просьбе о выдаче или в согласии на похищение Мартина. Кстати, в письме французского посла упоминается, что Мартин не подчиняется «приказам своего государя». Следовательно, по мнению Паньоля, как выяснилось, Мартин — француз. Так что его фамилию надо было произносить по-французски: не «Мартин», а «Мартен».

Первый секретарь посольства Жоли попытался убедить Мартина поехать в Париж и сообщить, что он знает о замыслах своего бывшего хозяина. Мартин благоразумно отказался, ссылаясь на то, что он, мол, ничего не знает и боится, что во Франции его упрячут в тюрьму. После того как стало известно о казни Ру, тем более нельзя было рассчитывать на добровольную явку Мартина. Прежде чем продолжить повествование, отметим, что этот эпизод плохо согласуется с гипотезой, что Мартин (или по крайней мере тот Мартин, с которым вел переговоры Жоли) был французом. Иначе и смысла не было уговаривать его отправиться во Францию на расправу.