Но после долгого разговора, растянувшегося на много дней, пока они отыскивали клубни или варили еду над костром, Сантен удалось-таки передать смысл образа Бога, после чего Х-ани в большом сомнении покачала головой, забормотала что-то под нос и, нахмурив брови, стала раздумывать над тем, что ей сообщили.

— Значит, ты разговариваешь с духами? — вопросительно посмотрела она на девушку. — Но большинство духов живет на звездах, а если ты говоришь так тихо, то как они услышат тебя? Нужно танцевать и петь и громко насвистывать, чтобы привлечь их внимание.

Х-ани понизила голос:

— И даже в этом случае нет уверенности, что они услышат тебя, потому что, как я давно уже убедилась, звездные духи весьма забывчивы и непостоянны.

Она огляделась вокруг с видом конспиратора.

— И я из собственного опыта знаю, Нэм Чайлд, что Богомол и Канна гораздо более надежны.

— Богомол и Канна? — Сантен изо всех сил старалась не рассмеяться.

— Богомол — это насекомое с огромными, всевидящими глазами и с руками, будто он настоящий маленький человек. А Канна — животное, конечно, гораздо крупнее, чем антилопа-гну, и с таким жирным подгрудком, что подметает им землю.

Как уже заметила Сантен, бушмены любили жир почти столь же сильно, как и воду.

— И с закрученными рогами, упирающимися в самое небо. Если нам повезет, то мы повстречаем и Богомола, и Канну в том месте, куда мы идем. А пока что можешь говорить со звездами, Нэм Чайлд, потому что они красивы, но доверять можно только Богомолу и Канне.

Вот так просто Х-ани объяснила религиозные устремления бушменов. В тот вечер, когда она и Сантен сидели под усыпанным алмазными звездами небом, старая женщина показала на мерцавшее созвездие Ориона.

— Вот это стадо небесных зебр, Нэм Чайлд, а вон там и охотник, правда, очень неумелый, — и ткнула пальцем в звезду Альдебаран, — которого семь его жен отправили за добычей. Видишь, он выпустил стрелу из лука, но она взлетела слишком высоко и упала у ног звезды Льва.

Сантен согласилась, что Сириус — самая яркая из всех звезд на небосклоне — действительно похожа на льва.

— Но охотник побоялся забрать стрелу и боится возвращаться к своим женам, а потому навечно остался сидеть вот так, мигая от страха, что очень похоже на мужчину, Нэм Чайлд, — и Х-ани залилась смехом, ткнув мужа своим сухоньким пальцем под худые ребра.

Оттого, что Саны оказались такими любителями звезд, Сантен воспылала к ним любовью с удесятеренной силой, решившись показать звезду Мишеля и свою собственную, сверкавшие далеко на юге.

— Но, Нэм Чайлд, — запротестовал вдруг О-хва, — как может звезда принадлежать тебе? Она не принадлежит никому и принадлежит всем, как тень верблюжьей колючки, вода в колодце или земля, по которой мы ступаем, — никому и всем сразу. Каина тоже никому не принадлежит, но мы можем забрать у него его жир, если нам очень нужно. Большие клубни никому не принадлежат, но мы можем собирать их при условии, что оставим несколько корешков детям. Как ты можешь говорить, что звезда принадлежит тебе одной?

В этом коротком рассуждении заключалась, по сути, вся философия существования Санов, которая и привела к трагедии этих людей, напрочь отрицавших необходимость собственности, именно этим бушмены обрекли себя на безжалостное преследование, уничтожение и рабство либо изгнание в такие уголки пустыни, где никакие другие люди выжить не могли.

Так протекали бесконечно однообразные дни ожидания — в разговорах, неспешной охоте и поисках растительной пищи, но однажды вечером обоих бушменов охватило вдруг страшное волнение. Они стали смотреть на север, подняв свои янтарные лица к выцветшему голубому небу.

Сантен потребовалось несколько минут, чтобы понять, что их так взволновало. Она увидела тучу. Та выползала из-за кромки горизонта с севера, будто чья-то гигантская рука, и росла на глазах, вытягиваясь плоской наковальней. Откуда-то издалека доносились слабые раскаты грома, похожие на рычание льва, вышедшего на охоту. А потом туча закрыла все небо на горизонте, загоревшись отраженным светом заходящего солнца и вспышками молний, трещавших внутри нее. В ту ночь О-хва танцевал и пел хвалебные песни духам Облака до тех пор, пока не упал в изнеможении на землю, однако к утру грозовые тучи рассеялись.

Но высоко в синем небе, на котором до сих пор не было ни единого пятнышка, появились размазанные полосы перистых облаков, похожие на хвост кометы. Казалось, сам воздух стал другим. Он был насыщен статическим электричеством до такой степени, что у Сантен от страха мурашки побежали по телу. Жара стала удручающе-изматывающей, переносить ее было еще тяжелее, чем сухой звенящий зной полудня, а верхушки кучевых облаков взбирались все выше и выше с северной стороны горизонта, чудовищно раздуваясь и распухая.

С каждым днем облаков становилось все больше. Они были огромными и собирались на севере, словно легион великанов, который маршировал к югу, пока под парящим слоем пронизанного влагой воздуха земля и все на ней задыхались от духоты.

— Пожалуйста, пусть начнется дождь, — каждый день шепотом просила Сантен, а пот тонкими струйками стекал по ее щекам, и ребенок во чреве казался теперь каменным грузом.

В ту ночь О-хва танцевал и пел снова.

— Дух Облака, смотри, смотри, как ждет тебя земля, с таким же нетерпением, что и олениха канна, которая дрожит, поджидая своего быка. Спустись с высоты, дух Облака, перед тобой мы благоговеем, и пролей свои плодоносные соки на свою супругу-землю. Оседлай свою любимую, и от твоего семени она понесет в изобилии новую жизнь.

И когда Х-ани стала выводить трели, заменяя собою целый хор, Сантен начала лихорадочно ей подпевать.

Как-то утром солнце не появилось, потому что все небо от горизонта до горизонта было затянуто серыми тучами. Они висели над землей так низко, что, казалось, дождь должен вот-вот начаться, но тучи опустились еще ниже, и наконец оглушительный разряд молнии вырвался из их толстого, свисавшего складками, серого подбрюшья, с треском грохотнув над землей так, что на миг почудилось, будто земля под ногами вздрогнула. Одна капелька ударила Сантен по лбу, она была такой тяжелой, что девушка пошатнулась, вскрикнув от неожиданности и изумления.