«Женщина с ребенком!» — на память тут же пришли слова умершего бушмена.

Уложив голову девушки, как на подушке, на теплой туше льва, Лотар взлетел на могучий ствол мопани и, обдирая руки, добрался до свисавшей с крепкой ветки сумки. Это был мешок, сшитый из шкуры животного. Развязав, заглянул внутрь.

На него смотрело вопящее и негодующее крошечное лицо малыша, который, увидев Лотара, заорал от испуга еще оглушительнее.

Память о собственном сыне нахлынула на Лотара так внезапно и с такой болью, что он сморщил лицо и замотал головой, раскачиваясь на ветке. Осторожно и крепко притянул к себе брыкавшегося и орущего малыша и улыбнулся искаженной от боли, но счастливой улыбкой.

— Для такого маленького мужчины у тебя громкий голос, — хрипло прошептал он. Ему даже в голову не пришло, что это может быть девочка: такая вызывающая ярость могла звучать только в голосе мужчины.

Легче было перенести стоянку к дереву мопани, чем двигать с места Сантен. Лотар захватил с собой малыша. Удалось обернуться меньше, чем за двадцать минут. Каждую минуту, что беспомощная мать лежала одна, он трясся от страха и почувствовал громадное облегчение, когда подвел наконец нагруженную лошадь к тому месту, где оставалась Сантен. Она была по-прежнему без сознания, а ребенок на руках Лотара весь промок и неистово кричал от голода.

Лотар вытер маленькую розовую попку пучком мягкой травы, припоминая, как делал это своему собственному сыну, и уложил малыша на шинель так, чтобы он смог дотянуться до груди лежавшей без сознания матери.

Затем подвесил над костерком котелок с водой и бросил туда простерилизовать большую загнутую иглу и пучок крепких белых ниток, которые достал из своего мешка. В кувшине с горячей водой вымыл руки карболовым мылом, выплеснул воду и, наполнив кувшин снова, начал промывать с мылом глубокие рваные раны на ноге. Вода была обжигающе горячей, но он густо намыливал рану, лил горячую воду, смывал мыло, потом намыливал снова и снова споласкивал. И так несколько раз кряду.

Сантен тихонько стонала и слабо вздрагивала, но Лотар удерживал ее, продолжая методично скрести страшные раны. Наконец закончил, не совсем удовлетворенный, но в полной уверенности, что если будет делать это и дальше, то повредит мягкие ткани так, что они никогда не заживут. Затем взял свой седельный мешок и вытащил из него бутылку виски, которую носил с собой уже четыре года. Ему ее преподнес немецкий доктор-миссионер, выхаживавший его самого после ранения, полученного во время кампании против вторжения Смэтса и Боты. «Возможно, это спасет вам когда-нибудь жизнь», — сказал тогда доктор. Лотар не помнил имени своего спасителя, драгоценной желто-коричневой жидкости осталось с тех пор вполовину меньше, но она осталась.

Он лил виски в открытую рану, пальцем помогая жидкости проникнуть на самое дно глубоких разрезов. Последние капли из бутылки вылил на повязку на голове Сантен.

Потом выудил из кипящего котелка иголку с ниткой и, уложив ногу девушки к себе на колено, сделал глубокий вдох.

— Благодарение Господу, что она без сознания, — пробормотал Лотар, сжимая концы раны и протыкая их иглой.

Ему потребовалось почти два часа, чтобы зашить разодранную икру. Хотя стежки были не очень ровными, но плотными и правильно наложенными, Лотар, криво улыбнувшись, сравнил себя почему-то с портным, а не с хирургом. Еще одну чистую рубашку использовал, чтобы перебинтовать ногу. Когда делал это, уже знал, что, несмотря на все его усилия, заражение было почти обеспечено. Потом осмотрел рану на голове. Трех стежков хватило, чтобы зашить и ее. Нервное напряжение, которое Лотар испытывал эти несколько часов, свалило его самого. Он лежал на траве не двигаясь и тяжело дыша.

Для того чтобы начать сооружать носилки, потребовалось значительное напряжение воли. Сняв шкуру с туши льва, Лотар развесил ее просушиться на двух длинных побегах мопани мехом кверху. Лошади шарахнулись, учуяв густой запах зверя, но он успокоил их как мог. Приладив к седлу грузовой лошади прямые крепкие шесты для носилок, чтобы те без труда скользили по земле, положил обмякшее тело Сантен, завернутое в шинель, на импровизированное ложе и надежно привязал тонкими гибкими полосками коры.

Со спящим в мешке малышом, держа в руках поводья лошади, тащившей носилки, зашагал в сторону фургонов. Вычислив, что на дорогу уйдет не меньше целого дня, а было уже далеко за полдень, Лотар все равно не стал подгонять лошадей, не рискуя причинять опасную боль девушке.

Незадолго до захода солнца ребенок проснулся и завопил, как голодный волк. Стреножив лошадей, Лотар отнес его к матери, мальчик орал не переставая, беспомощно пинаясь под шинелью, поставив Лотар перед трудным решением.

«Это только из-за ребенка, она никогда не узнает об этом».

Лотар приподнял полу шинели и заколебался, прежде чем коснуться Сантен.

— Прости меня, пожалуйста, — извинился он перед девушкой, лежавшей без сознания, и взял в руку ее обнаженную грудь.

Она была горячей, шелковистой и тяжелой. Лотар почувствовал, как в паху у него заболело, словно от удара, но постарался не придавать этому значения. Он тискал грудь и пытался выжать из нее хоть каплю молока, пока малыш бушевал, открыв рот в яростном крике, а потом резко повернулся на каблуках и отошел.

— Ну, черт подери, что мы теперь будем делать, парень? У твоей мамы пропало молоко.

Взял мальчика на руки.

— Нет, у меня не ищи, дружок. Пустой номер. Боюсь, нам придется разбить здесь лагерь, а мне отправиться за покупками для тебя.

Лотар нарезал колючих веток и выстроил из них некое подобие заграждения для гиен и других хищников, соорудив посередине большой костер.

— Придется тебе ехать со мной, — сообщил неспокойному чаду и, пристегнув холщовый мешок за плечом, поскакал на равнину.

За ближайшим горным утесом он увидел стадо зебр. Спрятавшись за лошадью, как за ширмой, Лотар сумел приблизиться на расстояние выстрела и приглядел кобылицу с маленьким жеребенком. Попал в голову с первого выстрела. Когда подобрался к убитой зебре, испуганный жеребенок отбежал всего на несколько шагов, а потом стал кружить возле матери.