Ярость зарычала.

— Мой лорд.

Слуга подвел Алану лошадь.

Но тот с беспокойством посмотрел на Стойкость. Теперь, когда заноза больше не мешала ей, она носилась вместе с остальными по берегу, играя и покусывая на бегу своих сородичей. Алан с облегчением рассмеялся: все-таки день сегодня просто замечательный.

Но чуть позже он снова увидел рыбаков, тащивших корзины с живой рыбой, и тотчас вспомнил, как всплывали в воде мертвые рыбешки. И это зрелище сильно встревожило его. Он и сам не мог сказать почему.

Во внутреннем дворике замка Вераусхаузен стояла такая тишина и веяло таким умиротворением, что Лиат, усевшаяся на каменную скамью в ожидании аудиенции, задремала, хотя и не чувствовала особенной усталости. В ее коротком сне смешалось все: страхи и надежды, смерть отца, Хью, огонь, верность и любовь Ханны, обещание Ивара, тени умерших эльфов, лорд Алан и дружба, которую он ей предложил, смерть Кровавого Сердца, сестра Росвита и Книга Тайн, дэймоны и, живее всего, прикосновение к волосам Сангланта, когда он мылся в реке, освобожденный из долгого плена.

Она вздрогнула и очнулась. Сердце колотилось как сумасшедшее, щеки горели, дыхание прерывалось.

Лиат говорила себе, что не должна думать о принце, но при этом только о нем и думала. Мимо с жужжанием пролетела пчела. Садовник, который пропалывал цветочный садик, передвинулся к другой клумбе. За ней никто не приходил. Лиат не знала, сколько еще ей придется ждать.

Она подошла к колодцу с двускатной крышей на белых каменных столбах и заглянула внутрь. Пахло свежей холодной водой и влажным камнем. Священник, служивший в здешней часовне, сказал, что после того, как сошел снег, все колодцы наполнились талой водой. Раньше, до того как сюда пришли проповедники, несущие Учение блаженного Дайсана, здешние племена почитали местный источник как богиню, которая стыдливо прячется в камнях, не желая, чтобы ее видели простые смертные. Теперь источник надежно скрыт стенами замка.

На поверхности воды колебалось какое-то отражение. Интересно, если долго всматриваться, она и вправду увидит в водном зеркале своего суженого? Или это всего лишь глупые суеверия? По крайней мере матери церкви говорили, что это именно так.

Лиат отошла, испугавшись, что действительно увидит чье-то отражение, и на нее с новой силой обрушилась полуденная жара.

«Я никогда не полюблю другого мужчину». Не это ли обещание удержало ее четыре дня назад в этом мире, когда, попав в круг камней, она прошла через врата в неведомые земли? Неужели она и вправду сглупила, отказавшись от знаний, которые обещал ей старый колдун?

Лиат прикрыла глаза ладонью и снова уселась на скамью, которую поддерживали четыре тяжелые львиные лапы, вырезанные из того же мрамора с розоватыми прожилками, что и колонны, украшавшие внутренний дворик.

Сейчас резиденция Вераусхаузен не была занята королевским двором, и потому даже простой «орел» мог сидеть в этом дворике, в котором обычно гулял сам король, но никак не его слуги. Стояла такая тишина, что Лиат подумала: именно такой покой, как говорят клирики, Господь дарует душам немятежным. Вряд ли этот покой сумеет обрести она.

Внезапно раздался оглушительный визг, взрыв смеха и топот бегущих ног.

— Тише, дети! Вы должны двигаться с достоинством! Надо медленно прогуливаться, а не носиться, как дикари.

Ученики королевской школы пришли заниматься, и Лиат, глядя на них, остро позавидовала: они могли учиться, знали, какому роду принадлежат, и понимали, что в будущем их ожидает место придворных в королевской свите. Один мальчик вскарабкался на древний пьедестал памятника даррийскому генералу и уселся там между ног статуи.

— Лорд Адельфред! Прошу вас, слезайте оттуда!

— Смотрите, здесь «орлица»! — воскликнул мальчик, спрыгивая вниз. — Почему бы нам не послушать, что она расскажет о битве при Генте?

Возле памятника стоял и юный Эккехард — младший сын короля Генриха. Внешне он очень напоминал отца, хотя и был еще угловатым подростком. Сейчас у него на лице застыло самое мрачное выражение — точь-в-точь как у каменного изваяния.

— Я спросил, можно ли мне отправиться к отцу вместе с ней, — сказал он. — Но мне не разрешили.

— Мы все скоро должны вернуться ко двору короля, — возразил другой мальчик, он выглядел встревоженным. По легкому акценту, который слышался в его в общем-то правильной вендийской речи, Лиат заключила, что он из Аварии, вероятно, один из многочисленных племянников герцога Бурхарта. — Король Генрих не может оставить нас здесь навсегда! В следующем году у меня будет своя свита, и я отправлюсь на восток — сражаться с куманами.

— Не навсегда, конечно, — пробормотал принц Эккехард. У него был мягкий и очень красивый голос, вчера вечером Лиат слышала, как он поет. Но сегодня, при свете дня и без лютни в руках, он выглядел напряженным и недовольным. — Скоро мне исполнится пятнадцать лет, и у меня самого появится свита. Тогда наконец со мной перестанут обращаться как с ребенком. И я смогу делать что захочу.

— «Орлица»!

Лиат встала и повернулась, ожидая увидеть священника, который проводит ее к епископу Монике. Но увидела лишь темноволосую маленькую девочку.

— Ты знаешь, кто я? — спросила малышка.

На мгновение Лиат почудилось, что она видит в зеркале отражение самой себя в детстве, хотя на самом деле с этой девчушкой ее роднил лишь цвет лица.

— Ты — дочь герцога Конрада, — ответила Лиат. Девочка схватила Лиат за запястье и перевернула ее руку, рассматривая более светлую кожу ладони.

— Я никогда не видела никого, кроме отца, авии, то есть бабушки, и сестры с такой кожей. Еще я один раз видела такую рабыню среди слуг пресвитера. Мне сказали, что она — с острова Гиптос, но у нее кожа была совсем темная. Откуда ты?

— Из Дарра, — сказала Лиат, удивленная тем, как держит себя эта малышка.

Девочка смотрела на нее странным взглядом:

— Ты недавно видела короля. Какие новости при дворе? Моя мать, леди Эдгифу, к этому времени уже наверняка родила ребенка. Но никто не хочет мне ничего сказать.

— Я ничего не знаю о твоей матери.

Девочка посмотрела на других детей. Эккехард и его приятель играли в кости в тени колоннады, остальные держались на почтительном расстоянии. Посреди двора возвышалась статуя. Когда-то отважный генерал держал в руке меч, но сейчас тот отсутствовал — то ли его отломал кто-то из ребятишек, то ли он сам разрушился от времени. Хотя в общем-то статуя неплохо сохранилась: Лиат видела даже остатки не смытой дождем и ветрами золотой краски на фибуле, которая скрепляла каменный плащ, сам же плащ свободными складками ниспадал до пят. На сандалиях генерала вырос серовато-зеленый лишайник.

Поговаривали о том, что даррийские императоры, императрицы и их придворные вели свой род от Исчезнувших. Вот и этот каменный генерал немного напоминал Сангланта.

— Я здесь пленница, — спокойно сказала девочка. Она не жаловалась, не сердилась на такое положение вещей, просто констатировала факт. Ей было на вид лет девять или десять, но она уже понимала и свое положение при дворе, и суть придворных интриг. Вздохнув, девочка отпустила руку Лиат и отвернулась. — Я до сих пор скучаю по Бертольду, — пробормотала она. — Он единственный обращал на меня внимание.

— А кто такой Бертольд? — поинтересовалась Лиат, удивленная тоской, прозвучавшей в голосе малютки.

Но девочка лишь молча посмотрела на нее с огромным изумлением — словно увидела летающую корову, как говорил Хью.

Через двор спешила послушница, она сделала «орлице» знак, и та пошла за ней во дворец. В зале, отделанном деревянными резными панелями, за длинным столом сидела епископ Моника. По обе стороны стола сидели священники, некоторые писали, другие молча смотрели в окно, третьи осторожно зевали, прикрывая рты ладошками. За окном Лиат разглядела конюшни, а за ними — земляной вал, который в давние времена служил оборонительным укреплением. Теперь он зарос травой и луговыми цветами, и на его осыпавшихся склонах паслись козы.