— О чем ты?

— Я не могу говорить об этом. Гордыня — грех, ведь люди могут решить, что Господь благоволит ко мне, хотя на самом деле я лишь сосуд.

— Ты считаешь, это — знак Господа? — Он, кажется, начал понимать, о чем идет речь. — И это знаки мученической смерти, принятой блаженным Дайсаном?

— Ты знаешь о блаженном Дайсане и его искупительной жертве? — спросила она, наклоняясь к нему. — Ну конечно! Ведь ты общался с отцом Агиусом, который просветил меня! — Ее дыхание коснулось щеки Алана. — Ты веришь в искупление?

Он посмотрел на ее горящие щеки, ее пульс под его рукой бился как сумасшедший, и Алан понимал, что если он скажет «да», возможно, она отнесется к нему более благосклонно.

Но это было бы ложью.

— Нет, — мягко ответил он. — Отец Агиус был добрым человеком, но он заблуждался. Я не верю в жертву и искупление и не могу лгать тебе, Таллия.

Она отняла руки и произнесла:

— Я прошу вас, лорд Алан. — Голос у нее дрожал и звучал так тихо, что мышь за стеной и та, наверное, пищала бы громче. — Я прошу вас… Я поклялась посвятить свою жизнь служению Господу и оставаться непорочной невестой блаженного Дайсана — искупителя грехов наших, сидящего на небесах ошую матери своей, которая дала жизнь всему сущему. Прошу вас, не оскверните меня ради ваших земных целей.

— Но я люблю тебя, Таллия! — Она была так близко и казалась такой доступной! Она сжала вышитое покрывало. — Господь сделал нас мужем и женой, и мы должны дать жизнь ребенку!

Она содрогнулась всем телом, потом легла на кровать и вытянулась.

— Тогда делайте, что должны, — пробормотала Таллия. Похоже, она собиралась принять мученический венец.

Это уж слишком! Алан закрыл лицо руками.

Он слышал ее дыхание — судя по всему, она приготовилась к худшему.

— Я не трону тебя, — с трудом выдавил он. — По крайней мере до тех пор, пока ты не привыкнешь к мысли… Но, пожалуйста, Таллия, постарайся думать обо мне как о своем муже. Мы должны… Графству нужен наследник, и это наша обязанность… О Господи, я… — Голос у него дрогнул. Алан умирал от желания сделать ее своей.

— Я знала, что отец Агиус не мог ошибаться, — сказала она, усевшись на кровати и протянув ему руки. — Он так хорошо о тебе отзывался.

— Агиус говорил обо мне? — удивился Алан.

— Он хвалил тебя. И в моем сердце всегда жила память о том, кого мученик удостоил похвалы. — Таллия похлопала рукой по кровати рядом с собой. — Ложись. Хотя Господь и посылает видения через меня, не бойся. Я знаю, что твое сердце чисто.

Она предложила ему лечь рядом, и Алан подумал, что Таллия хочет проверить его выдержку, хотя от нее самой нетребовалось ничего подобного — ведь она не испытывала к нему никаких чувств. Но он решил сделать, как она просит, — только так он докажет, что ему можно доверять. Он улегся рядом и закрыл глаза.

Вскоре Таллия заснула, а к Алану сон не шел, но он не решался повернуться или устроиться поудобнее, чтобы не разбудить ее. Если она проснется и посмотрит на него, а ее губы будут так близко…

«Так можно и с ума сойти», — подумал он, не зная, что делать. В соседней комнате скрипнул пол, за стеной скреблась мышь, Алану казалось, что он слышит даже, как паук прядет в углу паутину, поджидая жертву. Таллия повернулась и пробормотала что-то во сне, потом ее пальцы коснулись его руки…

Этого Алан уже не мог вынести.

Он решительно слез с кровати. Лучше уж жесткие доски, чем пуховая перина. Алан устроился на полу и погрузился в беспокойный сон.

Он вернулся в фиорд племени Рикин первым из сыновей Кровавого Сердца, уцелевших в битве при Генте, и Мудроматери приветствовали его без малейшего удивления.

— Пятый Сын Пятого Колена.

Мудромать никогда не забудет запаха слепых и беспомощных детенышей, выползших из ее гнезда. Но, как и все Мудроматери, она останется в стороне и не поможет ему в битве с братьями. Ей все равно, кто станет новым вождем племени Рикин теперь, после смерти Кровавого Сердца. Но все Мудроматери хорошо знают, что настоящая сила — в мудрости.

Теперь он стоит у водопада и смотрит, как к берегу причаливают шесть кораблей — прибыли его братья. Недалеко от них мелькает в глубине огромный хвост и исчезает — морские жители чувствуют, когда готова пролиться кровь, и появляются в ожидании пищи. Из Гента возвратились далеко не все корабли. Сегодня вечером, когда солнце коснется моря, Мудроматери начнут свой танец.

Хватит ли ему тех ловушек, которые он поставил на своих врагов? Сумеет ли он заманить их в эти ловушки?

Слабость его братьев в том, что они считают, будто сила и жестокость решают все. Но он знает лучше.

Он вытаскивает из-под уступа над водопадом деревянный ларец, крепко прижимает его к себе, чтобы тот не выскользнул от неловкого движения, и проворно начинает взбираться вверх. На вершине скалы стоит жрец. Увидев ларец, он громко вскрикивает.

— Мне повезло, я лишь случайно нашел его, — говорит Пятый Сын. Он не собирается хвастаться и преувеличивать свои заслуги, он просто констатирует факт. Хвастовство — бесполезная трата времени. Он не открывает ларец — в этом нет необходимости. Оба они знают, что хранится внутри. — Ты стал стар и ленив. Твоя магия не может победить хитрость.

— Чего ты хочешь? — требует жрец. — Хочешь обрести магию иллюзий, как Кровавое Сердце? Или спрятать свое сердце во фьолле, чтобы защититься от смерти в сражении?

— Мое сердце останется там, где ему и положено быть. Иллюзии мне тоже ни к чему. Мне нужна защита.

— От смерти? — скрипит жрец.

— От твоей магии. И от магии мягкотелых. Для меня самого и для армии, которую я создам. Как только я получу то, что мне надо, я оставлю тебя в покое.

— Это невозможно! — восклицает жрец.

— Если ты будешь делать это один, то нет. — Жрецам дают знания Мудроматери. — Но кроме тебя есть и другие. Вместе вы способны создать магию, которая действительно будет работать. А когда я смогу победить, ты тоже получишь добычу.

Жрец смеется, и камни возвращают эхо.

— С чего ты взял, что мне и мне подобным нужна твоя добыча? Для чего она нам?

— Тогда чего же ты хочешь?

Жрец наклоняется вперед. Руки у него дрожат, он тянется к ларцу, но Пятый Сын прячет его за спину. Он не боится старого жреца — тот способен лишь создавать иллюзии, но вот другие вполне могут навредить Пятому Сыну. Который не доверяет магии.

— Мне нужна свобода от Мудроматерей, — хрипло произносит жрец.

Хотя Пятый Сын удивлен, его удовлетворяет услышанное. Он усмехается.

— Я дам тебе такую свободу. После того, как ты и подобные тебе исполнят то, что я хочу.

— Но как мне договориться с ними?

— А вот это уже твое дело.

Пятый Сын поворачивается и убегает, оставив жреца далеко позади. Конечно, жрец будет искать свое сердце и попробует вернуть его с помощью магии, но ведь существует и другая магия. И прежде чем идти к Мудроматерям, Пятый Сын забегает в одну из человеческих хижин, что построили для себя его рабы-люди, и передает ларец Урсулине, которая для мягкотелых что-то вреде Мудроматери. Она говорила, что у ее бога из деревянного круга есть своя магия — такая сильная, что может защитить от магии жреца. Теперь Пятый Сын может проверить это утверждение. К тому же вряд ли кому-то придет в голову, что слабому рабу можно доверить нечто столь ценное.

Урсулина любопытна, но не глупа. Она берет у него из рук ларец и, не пытаясь заглянуть в него, — Пятый Сын уже сказал, что в нем находится, — ставит в сундук, который она называет священным ковчегом своего бога. Потом она кладет на алтарь какие-то травы, грубо вырезанный деревянный круг и начинает творить заклинание, которое называет псалом.