— Об этом судить не нам, но церкви. — Конечно, Генрих был пьян, но не настолько, чтобы потерять над собой контроль. По крайней мере, отца Лиат видела и в гораздо худшем состоянии, но он оставался ее отцом, а Генрих был королем. — Усадите ее рядом со мной, — продолжил он, усмехаясь, — пусть знатная любовница удостоится почестей, которых заслуживает, ведь она украшает постель моего сына. — Генрих знал, что делал. — Но не в одежде простого «орла»! Разве мой сын не подарил тебе платье, более подходящее твоему положению?

Он не собирался выслушивать ответ, даже если таковой и последовал бы; он просто хотел напомнить ей о своей власти, словно Лиат хоть на минуту могла забыть об этом.

Теофану, сидевшая по левую руку от отца, встала со своего места и обратилась к королю:

— Ваше величество, у меня есть причины быть обязанной этой женщине. Позвольте мне одеть ее как подобает.

От Теофану Лиат не ожидала удара. Генрих задумался, но его колебание позволило принцессе сделать повелительный жест в сторону Лиат, и та выскользнула из толпы окружавших Сапиентию придворных и направилась к Теофану.

Ее привели в комнату, где наготове уже стояли служанки. Они держали в руках нижнее белье, платья и украшения. Лиат надела темно-синее шелковое платье, вышитое крохотными золотыми звездочками. Это одеяние было похоже на ночное небо — такое же таинственное и загадочное.

— Я никогда не носила ничего подобного, — с благоговением прошептала Лиат. Служанки умело оправляли наряд. Лиат оказалась примерно такого же роста, что и Теофану, но стройнее. Потом ее опоясали золотой цепочкой с плоскими звеньями. Волосы уложили пышной короной и скрепили золотой сеткой, украшенной жемчугами.

— Господь милосердный, — бормотали служанки, хлопоча вокруг нее. — Неудивительно, что принц ее выбрал.

Лиат привели обратно в зал. Если раньше она сгорала от смущения, чувствуя, что на нее направлены сотни любопытных взглядов, то это было ничто по сравнению с тем, что происходило сейчас. Даже Генрих, оборвав на полуслове обращенную к Сапиентии речь, уставился на нее, забыв, о чем же он говорил. Все замолкли, в зале воцарилась гробовая тишина. Теофану спокойно села на прежнее место рядом с королем, и только теперь все пришли в себя.

— И ни одна собака ее не охраняет? — Голос Конрада, привыкшего командовать сражением, перекрыл все прочие голоса в зале. — Такое сокровище нельзя оставлять без присмотра.

Лиат почувствовала, что неудержимо краснеет, даже шею залила краска. Король смотрел на нее с таким странным выражением, что она не знала, что и думать, потом он предложил ей отпить из его собственного кубка — честь, которой удостаивались очень немногие. Она не осмелилась отказаться. Никаких сомнений, все присутствовавшие сегодня ни пиру расскажут, какой невиданной чести она удостоилась. Больше ей не удастся оставаться незаметной, по крайней мере не в свите короля. Но хуже всего, что пальцы Генриха то и дело касались ее пальцев, и, несмотря на восхитительный аромат жареной курицы, Лиат с трудом проглотила несколько кусочков — не помогло даже выпитое вино, которое обычно придает людям храбрости.

Лиат видела, как в зал проскользнула Хатуи, бросила на нее неодобрительный взгляд и встала за креслом короля. Ханна, находясь в подчинении у Сапиентии, могла только беспомощно посматривать на подругу. Все прочие лица для Лиат сливались в нечто бесформенное.

Молодые люди затеяли перед королем игры в честь Лиат, и она должна была наградить поцелуем победителя. Жонглеры и скоморохи развлекали собравшихся, а она должна была осыпать их серебряными монетами, которые подносили ей для этого слуги. Ей пришлось оценивать поэтов, которые пришли в надежде понравиться ей и тем самым привлечь к себе внимание короля. Сам Генрих сидел, полузакрыв глаза, но в упор смотрел на нее, когда отводил взгляд от придворных. То и дело их ноги соприкасались, но Лиат считала это случайностью — они сидели слишком близко друг к другу. То чувство, которое превратило ее сердце в пылающий костер, не исчезнет никогда.

— Как вы можете воздавать ей такие почести, ваше величество! — не выдержала наконец маркграфиня Джудит. — Ведь в это время мой сын лежит в комнате, обессиленный ее чарами!

Генрих повернулся к ней:

— Я поступлю как должно и рассмотрю все обвинения, представленные мне. Более того, я уже созвал совет епископов, который проведут в Отуне. Там твой сын и эта женщина выступят перед самыми сведущими в таких делах людьми. — Король снова пристально посмотрел на Лиат и поднял заздравную чашу. — Ну а после того как мой кузен Конрад предупредил меня, я не позволю такому сокровищу разгуливать без надлежащей охраны. Она останется со мной, пока…

— С вами, кузен? — вскричал Конрад, а потом расхохотался. — После того как принц насытится ею или раньше? Но и я сражен ее красотой и не стыжусь сказать при свидетелях, что вне зависимости от того, через сколько королевских постелей она пройдет, я с удовольствием предложу ей свое покровительство.

Когда Генрих рассмеялся, дворяне принялись заключать пари: через сколько месяцев она надоест Сангланту, королю, Конраду. И кому она достанется после этого?

О Боже! Она готова была провалиться от стыда.

Слева от нее неподвижно и невозмутимо сидела принцесса Теофану. Чуть дальше — Гельмут Виллам, он не участвовал в пари, а только хмуро смотрел на спорщиков. А Генрих наблюдал за ней с довольной улыбкой. Теперь она ясно видела, что лицо у него искажено похотью. Так на нее смотрел Хью в Хартс-Рест, и то, что следовало за этим, никогда не предвещало ничего хорошего, по крайней мере для нее.

— Теперь вы видите, друзья, — громко провозгласила Джудит, и ее голос разнесся по всему залу, — теперь вы видите, что она околдовала даже нашего доброго короля. Какие еще доказательства нужны для того, чтобы понять — она запятнала руки грязным колдовством?

О Владычица! И тут в темном проеме дверей появился он — один, без свиты. Хвала Создателю, он был одет во все чистое — должно быть, ему помогли солдаты. Саламандры на поясе работы мастера Хозеля скользили как живые в неровном свете факелов.

Он прошел мимо столов и без единого слова и жеста остановился перед столом короля. Генрих сжал ей руку. Лиат вскочила, но король схватил ее за запястье.

— Или моя постель, или его, — пробормотал он чуть слышно.

Ноздри Сангланта раздулись от гнева. Но он не сказал ни слова.

Генрих сжал ей руку. Зарычала собака, но на нее тотчас прикрикнули, и она смолкла. Замерли даже жонглеры и скоморохи, все смотрели на короля.

Постель короля.

Лиат застыла, ошеломленная услышанным. Генрих по возрасту годился ей в отцы, но он не утратил ни задора, ни живости, к тому же он был довольно привлекателен.

Защита короля.

Хью никогда бы не осмелился тронуть ее. Даже епископы, созванные на совет, скорее всего снисходительно отнеслись бы к любовнице короля.

Санглант ждал со спокойствием и обреченностью человека, который чувствует, что сейчас ему нанесут смертельный удар.

— Прошу прощения, ваше величество, — сказала она. — Но я давно дала клятву перед Господом Богом.

Он отпустил ее. Теперь Лиат хотела только одного — поскорее оказаться подальше от этого зала, придворных и короля. Она нырнула под стол и по объедкам и обгрызенным костям выползла с другой стороны — туда, где ее ждал Санглант.

Все сразу загомонили.

Она увидела дверь в самом конце зала и подумала, что, наверное, они никогда до нее не доберутся. Но в конце концов она распахнулась, и Лиат с Санглантом вышли наружу. Над ними раскинулось ночное небо. Лиат хотела бежать, но Санглант удержал ее — бегство было его недостойно.

Он ничего не сказал. Когда они вернулись в комнату, он достал из сумки золотое ожерелье. Лиат вздрогнула. Не произнося ни слова, Санглант надел это ожерелье ей на шеюи посмотрел на нее — в синем платье с золотыми звездами и золотым украшением она казалась настоящей королевой. Ожерелье оказалось неожиданно тяжелым — настоящий рабский ошейник.