Ему подносят трон вождя, который он предусмотрительно спас во время бегства из Гента, и он садится.

— Подходите по одному и подставляйте горло.

Таков обычай — вождь имеет право убить любого, кто сомневается в его праве на это место.

Он вытянул руки, и солдаты стали подходить к нему один за другим. Сначала те, кто не оставил его в минуты позора, — верные, уверенные в себе, готовые исполнить его волю. Они верили в его силы и доверяли ему. После них подходят те, кто раньше служил его братьям, — кто-то с неохотой, кто-то с любопытством, в некоторых он чувствует страх и таких сразу убивает, но их немного — племя Рикин сильно, иначе оно не пережило бы походы Кровавого Сердца.

Церемония занимает большую часть дня, но он не спешит: в таком деле спешка ни к чему.

Солнце садится, и день подходит к концу, уступая место ночи. Сегодня она будет чуть длиннее — день равноденствия, как называл его Алан Генрихсон, становится все ближе. Мудроматери называют этот день Днем-Когда-Дракон-Поворачивается-Спиной-К-Солнцу. Доносится плеск волн — может, это обитатели глубин пришли засвидетельствовать ему свое почтение?

Но он не может пока сойти со своего трона, у него еще есть неоконченные дела.

— Где жрец? — спрашивает он, и жрец тут же подходит к нему, что-то бормоча и напевая себе под нос. — У тебя есть то, что мне нужно, жрец?

— Хранишь ли ты то, что мне дороже всего? — вопрошает тот.

Пятый Сын улыбается:

— Оно в целости и сохранности, дядюшка, но ты его никогда не найдешь. А ты принес то, что обещал взамен?

— Мне придется еще много ходить и искать то, что нужно. Или ты думаешь, что так легко найти то, что нужно? Думаешь, амулет так просто признает мою, а потом и твою власть над ним?

— Я подожду еще немного, — отвечает он.

Позади него какое-то движение — это Быстрые Дочери выходят вперед, чтобы вести его к Мудроматери. Но он еще не закончил. Он делает знак, и из тени выходят его слуги, готовые повиноваться любому его приказу. Это не звери, как большинство других рабов, но при виде них его соплеменники начинают недоуменно переглядываться и перешептываться.

— Что это значит? — кричит кто-то из Детей Скал. Другие подхватывают. — Почему мы должны подчиняться тому, кто носит круг мягкотелых и позволяет этим ничтожествам идти за ним, словно это прославленные во многих сражениях воины?

— Попробуй сразиться со мной, — говорит Пятый Сын негромко, но так, что это слышат все. К тому же в его голосе звучит такая решимость, что соплеменники предпочитают отступить. Он продолжает: — Я прошел по тропе жизни намного дальше вас, братья. Я победил всех своих соперников и невредимым вышел из гнезда Мудроматерей. Может ли кто-нибудь из вас похвастаться тем же? Давайте выходите и бросьте мне вызов, если посмеете.

Он не переходит на крик, как это сделал бы Кровавое Сердце, он даже не встает с трона, чтобы посмотреть на них свысока, — ему это просто не нужно. Они боятся его, потому что он — другой.

Но они не глупцы. Они будут ждать и испытывать его; они будут следовать за ним до тех пор, пока он побеждает. Только слабому вождю приходится оглядываться назад, сильный же всегда смотрит вперед, не сомневаясь в том, что его люди ему верны и идут за ним вслед.

— Выйдите вперед те, кто принадлежит к человеческому племени и служит мне.

Они начинают выходить к нему, опасливо посматривая на обращенные в их сторону блестящие копья и обсидиановые ножи, но никто не осмеливается перечить. Только в одном из этих мягкотелых существ он не чувствует страха, остальные боятся, хотя некоторые гордо поднимают головы, преодолевая свой страх. Вожди и одна из их Мудроматерей встают перед ним на колени, как он научил их заранее, — он видел, что так поклоняются люди племени Алана Генрихсона.

Диакониса Урсулина, как и Мудроматери его собственного племени, не боится его — единственная из всех рабов. Она поднимает глаза и встречается с ним взглядом.

— Я выполнила то, о чем ты просил, тебе не в чем меня упрекнуть. Ты выполнишь свою часть уговора?

Она говорит так смело, словно не стоят вокруг его соплеменники, готовые перерезать ей горло. Он оскаливает зубы, чтобы показать свою власть над ней, но она смотрит совершенно спокойно — так ведут себя лишь те, кому покровительствуют боги, даже если это боги Круга, следы которых нельзя увидеть на земле.

— Ты хорошо мне послужила. И я отблагодарю тебя: все рабы, прибывшие в фиорд Рикин, могут свободно ходить где им вздумается и строить хижины по своему обычаю, как ты и просила. Но так будет до тех пор, пока они подчиняются своим хозяевам. Если же они перестанут повиноваться, не потребуется много времени, чтобы покарать их. — Он сжимает кулаки и показывает тонкие лезвия, выступающие из-под кожи. Удар этих когтей смертелен. — Или ты сомневаешься во мне?

— Я не сомневаюсь в тебе, — степенно отвечает она. — А как насчет другого вопроса?

«Другого вопроса… да, — вспоминает он, — этого она хотела больше всего». Она согласилась оставить в неволе все свое племя в обмен на это. И он дарует ей просимое, такой щедрости он научился у Алана.

— Ты можешь построить здесь церковь и поклоняться своему богу из Круга, но строй ее сама и в такое время, чтобы это не мешало тебе выполнять поручения твоих хозяев.

Она склоняет перед ним голову, и в этом движении проскальзывает не только подчинение, но и уважение.

Правда, он не уверен, подчиняется она ему или своему богу из Круга, которого считает Создателем Сущего.

Хотя ему нет дела до ее веры — если она будет верно служить ему на земле, какая разница, куда она отправится после смерти.

Вперед снова выходят Быстрые Дочери, их волосы отливают медью. Ни один сын племени не может войти в дом Мудроматери, если его не звали, а зовут они лишь тех, кто способен вести за собой других.

Он еще может умереть, если Мудромать признает его не годным. Но он в этом сомневается.

Он переступает порог и оказывается в обители Мудроматери, где пахнет землей, сыростью, корнями и червями — так пахнет плоть земли. Грязь под его ногами сменяется камнями, в лицо дует ветер. Он останавливается на секунду, чтобы собраться с духом. С того места, где он стоит, кажется, что впереди — бездонная пропасть. Он чувствует, что дверь и стена позади него исчезли, хотя и не оглядывается, чтобы удостовериться в этом. Вокруг — кромешная темнота.

Как ни странно, над головой он видит звезды.

И…

— Кто ты, Пятый Сын Пятого Колена? — Он не видит Мудроматери, но ощущает ее дыхание, чувствует ее тяжесть, ведь она — плоть от плоти земли. — Каким именем нам называть тебя, когда в своем танце мы свиваем путь племени? Как нам называть тебя, когда мы поем о траве, умирающей каждую зиму, и о пустоте, существующей вечно?

Много месяцев назад — а для людей это долгий срок — он встретил самую юную из Мудроматерей, и она сказала ему: «Следуй за тем, что первым попадется тебе на глаза».

Тогда он подумал, что она имела в виду похороны, ведь это было первым событием после того, как они расстались. Но он засыпал, а во сне видел Алана Генрихсона. Они с Аланом связаны навеки, как змеи на щитах его солдат. И во сне он слышал, как Алан сказал: «Это была его рука».

Его рука. Кровавое Сердце не полагался на собственную силу или хитрость, он был слаб и прибегал к помощи магии. Но он извлек урок из жизни и смерти отца: нельзя полагаться только на магию.

Он может рассчитывать на свою силу и сноровку.

Пятый Сын оскалил зубы — мягкотелые называют такую гримасу улыбкой — и протянул вперед руку. Сам он не видит ее в этом мраке, но можно не сомневаться, что Мудромать видит все.