Он видит женщину, одетую в сияющий огонь, но ее прикосновение не причиняет ему вреда. Она проходит мимо, дотрагивается до его плеча, и Алан приходит в себя. Он чувствует, как горячие языки гончих облизывают его, возвращая к жизни.

Он стонет и пытается подняться. Получается у него плохо — его рана слишком глубока, но собаки помогают ему удержаться на ногах. Он в каменном круге, но даже через боль, которая затмевает его разум, он понимает, что это совсем другое место. Здесь совершенно тихо. Вокруг нет никаких мертвых тел, не слышно ни звука рога, ни криков умирающих. На востоке поднимается солнце, обещая ясный день.

Алан смотрит вниз: видны какие-то укрепления, едва различимые в утреннем тумане, река вытекает из леса. Только она совсем не похожа на ту, которую он перешел сегодня утром, хотя место вроде бы то же самое. Но все семь камней в каменной короне стоят, как и положено, хотя несколько минут назад они лежали на земле, заросшие мхом и лишайником.

В центре круга камней нет сияющего голубым огнем камня. Вместо него там растет трава: колокольчики, лютики, дикая гвоздика. Дальние камни теряются в тумане.

На низком плоском камне стоит бронзовый котел, на котором изображены разные птицы: цапли, утки, вороны и журавли. Котелок наполнен водой, и этот запах дразнит его. Вообще-то смешно продолжать хотеть жить. Самое лучшее — просто лечь на землю и умереть. Он слишком устал от боли, от гнева, от потерь, от неоправданных надежд. Но ноги упрямо двигаются вперед. Алан опирается на верных собак. Ему почему-то кажется, что один-единственный глоток воды может исцелить его. Просто удивительно, как он хочет жить.

Как может мир не быть прекрасным, если человек в нем живет и любит?

Алан видит, что к нему приближается женщина. Она проходит между камнями, и теперь видно, что она не человек. У нее длинные черные волосы и медная кожа, зрачки вертикальные, как у кошки, и уши не такие, как у людей. Ниже пояса ее тело становится телом лошади, таким же черным, как и ее волосы.

Но она — самое прекрасное создание из всех, что ему доводилось видеть.

Она останавливается и погружает руки в воду Потом смотрит на него и протягивает ему ладони, сложенные ковшом, с них течет вода.

— Ты хочешь жить? — Ее голос звучит как самая сладкая музыка. — Если ты хочешь жить, отдай мне все, что у тебя есть. Тогда ты сможешь выпить воды жизни.

Алан хочет жить. Но ему трудно расстаться с тем, чем он владел так долго.

Но он хочет пить, и обещание воды — как бальзам на раны, и Алан снимает с себя пояс и сапоги, рубашку и плащ. Он остается голым и на коленях ползет к воде. Верные гончие слизывают его кровь. Он чуть не теряет сознание от боли и жажды и едва чувствует их прикосновения.

— Ты отдал не все, — говорит она, и Алан понимает, что на шее у него остался мешочек с розой, который кажется тяжелым, как свинец. Как трудно наклонить голову и снять его с себя, но Алан отбрасывает его в сторону.

— Ты отдал не все, — говорит она. — С тобой еще две вещи.

Он понимает, о чем она говорит, но ведь это не вещи, которые можно передать из рук в руки.

— Как я могу их отдать? — спрашивает он. Кровь течет из его раны быстрее, чем Горе и Ярость успевают слизывать ее. — Как я могу отдать тебе клятву, которую не выполнил? Как я отдам тебе ложь, которую сказал своему приемному отцу Лавастину, потому что хотел, чтобы тот умер спокойно?

— Теперь они мои, — говорит кентавр и грациозно отступает в сторону.

Там, где она стояла, Алан видит молодую коленопреклоненную женщину. Она совершенно погружена в себя. На ней странные одежды: обтягивающая тело кофта из кожи и кожаная юбка с разрезами до бедер. По рукавам и вороту кофты идет золотая вышивка. На запястьях женщины позванивают медные браслеты, на шее тепло светится янтарное ожерелье, а на бронзовых бляхах пояса выгравированы спирали. Волосы женщины покрывает золотой венчик. В руках она держит обсидиановое зеркало на деревянной ручке. Глаза у нее грустные, но губы в любую минуту готовы улыбнуться, и это делает ее очень привлекательной.

Женщина-кентавр проходит мимо, Алан едва может повернуть голову, а на губах чувствует вкус крови. Зрение гаснет и вновь возвращается, женщина кажется ему огромной, словно башня, и Алан понимает, что она не простая смертная в отличие от него.

Женщина-кентавр подносит к его губам сложенные ковшом ладони и дает напиться. Вода вливается в горло, как нектар.

И, как нектар, она мгновенно освежает его. Алан больше не чувствует боли, и шок от мгновенного исцеления заставляет его упасть. Он чувствует укол шипа розы — он лег на нее правой щекой. Гончие обнюхивают его, потом садятся рядом. Он так устал.

Но он жив.

Алан слышит шаги, а потом женщина-кентавр легонько касается его спины.

— Вот муж, которого я тебе обещала, Адика, — слышится ее голос. — Он пришел из другого мира.

— Из мира мертвых? — спрашивает девушка. Это голос человека, который имеет достаточно смелости, чтобы смотреть в лицо смерти.

— Он туда стремился. Но теперь он здесь.

Девушка дотрагивается до плеча Алана. Через мгновение она задает вопрос, и в ее голосе чувствуется дрожь:

— И он останется со мной до самой смерти, Великая?

— Да, он останется с тобой.

Лиат теряет его из виду и внезапно падает на колени. Проносится порыв ветра, и золотое перо ложится на песок рядом с ней. Лиат кашляет и встает на ноги.

— Хорошо, — говорит колдун Аои, и свитая веревка падает на землю. — На этот раз ты меня удивила.

— Я не собиралась попасть сюда, — признается Лиат. Она упирается руками в колени и несколько секунд сидит согнувшись, восстанавливая дыхание и сдерживая рыдания, которые сотрясают все ее тело. Она бы расплакалась, но помнит слова отца: «Если ты дашь волю слезам, то не услышишь, как к тебе подкрадываются сзади».

Господи. Она ничего не может сделать для Алана. Но она должна быть сильной, чтобы отыскать Сангланта и Блессинг и прийти им на помощь. Лиат выпрямилась, отряхнула грязь с колен и ладоней, проверила, на месте ли ее вещи: лук, колчан со стрелами, меч, кинжал, плащ, кольцо Алана, ожерелье Сангланта. От Блессинг у нее не осталось ничего, кроме зова крови.

— Я хотела уйти из Верны, — сказала она, все еще чувствуя себя покинутой — ведь те существа с огненными крыльями хотели взять ее с собой. — Но я не знала, что окажусь здесь.

— Но ты здесь.

— Да, — согласилась она. — Но… — Она колебалась.

— Но ты по-прежнему привязана к другому миру, — сказал он. В его голосе не слышалось ни раздражения, ни разочарования, ни ободрения. Он просто констатировал факт.

— Да, я все еще привязана к другому миру.

Не задумываясь, Лиат провела рукой над бело-голубым камнем и заглянула внутрь.

Он прижимается к скале, нагретой солнцем. Они выбрались из долины примерно через час после рассвета. Вокруг поют птицы, рядом с ним — его мать, а за спиной спокойно спит Блессинг. Санглант чувствует, что наконец-то освободился от угроз Анны. Но как же он может освободиться от всего этого, если народ его матери собирается вернуться на землю из неведомых мест своего изгнания? Его мать хочет попасть к Генриху. Зачем? И что он, Санглант, скажет отцу? Чьей истории он поверит? На чью сторону встанет?

Под горой, во дворе монастырской гостиницы, суетятся монахи. Даже пчелы и те беспокоятся — они летают над цветами, но не опускаются попить сладкого нектара.

Его мать сидит по другую сторону тропинки, положив копье на землю, и смотрит, как Джерна кормит Блессинг. Похоже, это зрелище по-настоящему восхищает ее, хотя Санглант не вполне понимает почему. Она сложена так же, как и обычные земные женщины.

Господи. Где же сейчас Лиат? Он прислушивается, но не слышит ее.

Ему кажется, что с небес она произносит его имя.

— Санглант, — говорит она. — Любимый.

Блессинг отрывается от груди Джерны и, глядя перед собой, пытается схватить воздух, словно видит в нем что-то. Санглант ничего и никого не чувствует рядом.