Гвардейцы рассыпались по двору, выстроились красивым полукругом. Всё-таки как умеют, черти, лошадьми управлять! Мне за столько лет не удалось даже приблизиться к подобному уровню. Жаль, что семейство Одей, при помощи медитаций за десять дней обучившее меня искусству боя на мечах, не брались таким же манером обучать клиентов джигитовке. Я бы обучился. Теперь-то могу себе позволить и не такое. При моих доходах я мог бы обеспечить подобное «раз — и готово» обучение каждому из своих сыновей, каждой дочери и ещё Моресне вдобавок. Если б верил, что сыновьям пойдёт впрок, а дочерям и жене — захочется.

Вот наконец и пластуны. Красавцы! В воротах ящеры помельче и поскромнее расступились, и показался огромный пластун государя. К тому моменту я успел подсчитать стяги, бодро играющие над свитой и охраной, и определил, что его величество в числе прочих сопровождают представители знатных фамилий Малеша, Бограма, Ридзина, Увеша… И Солора.

— Батя, накинь плащ, — прошептал мне Юрий.

Я лишь плечом дёрнул, так был занят, высматривая, кто именно из Солоров прибыл вместе с его величеством. Высмотрел Аштию и изумился — её я как-то совсем не ожидал увидеть у себя в гостях в этом году. Уж больно сложный у неё сейчас жизненный период.

Император спешился легко, будто ему совсем не давили на плечи прожитые десятилетия. Кстати говоря — ведь и по сей день никто в Империи даже приблизительно не представляет, сколько ж ему лет. Если посчитать, то уж никак не меньше семидесяти, а на вид даже не сообразишь. Всё, что угодно от сорока до бесконечности — если учесть, что магия в состоянии поддерживать человеческую физиологию так же исправно, как стены крепостей или военное искусство. Тот, кто мог позволить себе магию самого высокого уровня, без труда сохранял великолепную форму и в пятьдесят, и в девяносто.

Лицо правителя было прежним, словно из чугуна высеченным. Он совсем не менялся — наверное, за это следовало благодарить кровь. Правда, теперь я точно знал, что оно способно принимать радушное, корректное, приятное выражение и даже дружеское расположение демонстрировать. И глаза эти умеют смягчаться. Они и теперь смягчились, когда обратились к Моресне. Его величество любезно поприветствовал хозяйку дома, и та совершенно потеряла присутствие духа перед такой милостью. Конечно, моя драгоценная уже достаточно обвыклась в роли аристократки, чтоб держать себя в руках. Только раскраснелась и, прикрывая лицо покрывалом, отступила, встала рядом с сыновьями.

— Большая честь принимать в гостях государя, — произнёс я.

— Приветствую, Серт. Я привёз тебе в гости твою названую сестру. — И его величество махнул Аштии рукой.

Вперёд выступила и она. И выглядела уже значительно лучше, чем полгода назад, когда шла во главе высших офицеров Генштаба по улицам Ишели (одной из столиц Империи) к ступеням императорского дворца. Там ей предстояло отдать символ своей власти в руки дочери и завершить свою блистательную карьеру, а заодно и похоронить мечты, в соответствии с которыми всё должно было идти совершенно не так.

В тот день церемония получилась по-настоящему торжественной. В параде участвовали все рода войск, включая мой. Я сам тогда шагал в свите Аштии, ревнивым оком следя за каждым движением, каждым жестом своих спецназовцев, если только мог углядеть со своего места хоть краешек их группы. И за другими, конечно, тоже присматривал. Вот пехота — лучшие, избранные части, экипированные так, что глаз радуется. Вот гвардия, конная и пешая, вся в чёрном — отличительный её цвет, хоть и далеко не только её. Вот конница, поближе к площади лёгкая, подальше тяжёлая, металлом облитая — красавцы, да и только. Даже подразделения боевых ящеров мелькают на периферии, хотя сегодня их даже к площади не допустят. Но флажки-то бьются по ветру, и над стеной императорского дворца поднят соответствующий боевой стяг.

Все здесь — любуйся, народ! Тешь глаза картиной мощи своего государя и его армии, уверяй себя в её непобедимости!

Что госпожа Аштия нерадостна — так ей и не полагается быть радостной там или грустной на столь важном мероприятии! Аристократии положено хранить непроницаемое выражение, быть символом своего положения и своей власти, а не просто себе человеком. «Просто человеков» вокруг полно, они кричат, приветственно машут руками, кичатся праздничными нарядами, жадно ждут появления государя и его супруги, чтоб насмотреться на чужую роскошь и славу, восхищаются блеском воинских доспехов, начищенных от души — словом, наслаждаются зрелищем. И судачат о главных действующих лицах.

А вот для непосредственных действующих лиц всё происходящее — не зрелище. Для Аштии это символ и воплощение рухнувших надежд на то, что её преемником станет старший сын. Вон он, кстати, среди знати, хранит приличное отсутствие какого-либо выражения лица. Для Джайды Солор, супруги его величества — событие, которое венчает её мечты и устремления, которое превращает их в реальность.

Если женщина не хочет быть только женой и матерью (даже если женой государя и матерью наследника), то, с моей точки зрения, честь ей и хвала. Юная дама из самого знаменитого и экстравагантного семейства Империи пожелала продолжить традицию и возглавить вооружённые силы, как возглавляли её прабабка, бабка и мать — прекрасно! Вот она появилась на верхней ступеньке вместе со своим супругом, чтоб спуститься к матери и принять из её рук символ власти.

Джайда казалась совсем юной — ни за что не дашь её возраста. Может, из-за скульптурной неподвижности её лица, из-за всего ощущения совершенства, окутывавшего её, будто вуаль. Я не знал, какова она в обыденной жизни, но на приёмах, парадах и здесь была поистине идеальной супругой императора — хотя бы потому, что смотреть на неё такую можно было лишь благоговейно. Едва ли кому-то из присутствующих здесь мужчин могло бы прийти в голову игривое: «Мне б такую». Нет, и без всяких объяснений, на уровне подкорки ясно — нет. Нос не дорос до такой женщины. Такая женщина — только для небожителя среди людей.

Я следил за тем, как Аштия передаёт дочери диск главы вооружённых сил Империи, и думал, что знаю, как сейчас чувствует себя моя названая сестра. Позже, на приёме в честь такого знаменательного события нет-нет да и смотрел в её сторону с любопытством. Разумеется, что можно было увидеть на лице человека, привыкшего носить подобающую маску? Настолько привыкшего, что маска эта стала частью жизни, частью естественного мироощущения, частью натуры — а может, и всегда была. Но разве это плохо? Люди на земле живут очень разные, и замечательно, что это так.

Аштия казалась безмятежной. Но если тогда она казалась, то сейчас, несомненно, была вполне безмятежна. На щеках играл живой румянец, на губах — лёгкая, ни к чему не обязывающая улыбка. Я давно не видел её такой. Пожалуй, со дня гибели Раджефа… Что ж, давно пора. Девять лет траура — слишком много даже для пятнадцатилетнего супружества, прервавшегося столь трагически.

С другой стороны — кто я, чтоб судить об этом?

Но сейчас она приветствовала меня легко, а я уже хорошо знал её, чтоб чувствовать, когда лёгкость полностью искренна, а когда — слегка натянута.

— Добро пожаловать, государь. Добро пожаловать, госпожа Солор…

— Было бы неплохо отдохнуть с дороги, — заявил его величество, кивая моей старшей дочери, отчего та зарделась и разом покрасивела. Уж не увидела ли себя вдруг в роли фаворитки? Они, девчонки, на такие идеи бодры, как никто.

— Прошу сюда, государь. — Я поспешил сделать знак, и свита отхлынула в стороны от входа. — Должно быть, путешествие получилось не из лёгких.

— Не сказал бы. Здесь хорошие дороги, надо признать. Однако путешествие есть путешествие — после него отдых бывает поистине сладостным. Господа, все свободны! — объявил он своей свите.

Представителей знатных семейств, прибывших с государем, конечно, сразу поперехватывали мои люди. Для каждого уже были подготовлены покои, кухня с радостью обеспечит каждому из них лёгкий перекус, который поможет скоротать время до ужина, прислуга тоже ждёт — комфорт обеспечен. Гости уровнем пониже тоже будут пристроены, накормлены и даже, наверное, развлечены — это меня волновало мало. Не мне же, в конце концов, думать обо всём.