Миллисент до сих пор не представлялось случая лично встретиться с матерью Эммы, но она знала, что Августа еще не вернулась в Шотландию. Это было только на руку Миллисент. До нее уже доходили слухи, что леди Кэверс очень разозлилась, узнав, что Лайон женился снова.

На соседней стене висела другая картина – Эмма, совсем еще маленькая девочка, на коленях матери. Миллисент никогда не считала Эмму своим врагом. Она даже радовалась тому, что вошла в жизнь Лайона после смерти Эммы. Ведь теперь они строили свою жизнь заново, они творили собственную семейную историю.

С Гвинет все обстояло по-другому. Несмотря на то что она была неотъемлемой частью всего, что происходило в Баронсфорде и Грйнбрей-Холле, Миллисент, время от времени встречаясь с ней, полюбила ее всем сердцем. Вообще-то Миллисент считала, что они с Гвинет могли бы видеться гораздо чаще, если бы не напряженные отношения между леди Кэверс и семьей Пеннингтон.

Кроме того, явная увлеченность Дэвида этой девушкой таила в себе много замечательных возможностей, так что, навещая сегодня Гвинет, она хотела пригласить ее в Баронсфорд и даже погостить там до приезда ее тетушки. Мнение леди Кэверс в данном случае нисколько не волновало Миллисент.

Вдруг она почувствовала на себе чей-то внимательный взгляд и обернулась к двери. Она не сразу узнала молодую женщину, стоящую на пороге, но когда та шагнула в комнату, сердце у Миллисент подпрыгнуло от радости.

– Вайолет! – вскрикнула она, тотчас забыв о своей клятве не пугать ее, и устремилась к ней навстречу. – Неужели это ты? Я едва могу поверить, что ты наконец-то стоишь передо мной, живая и невредимая. Ведь я почти уже перестала надеяться, что судьба даст мне возможность снова увидеть тебя.

Миллисент раскрыла Вайолет свои объятия, и слезы покатились по ее щекам.

– Дай мне посмотреть на тебя, – всхлипывая, прошептала она, чуть отодвинувшись от Вайолет, но не выпуская ее из рук.

У Вайолет задрожал подбородок, а лицо стало мокрым от слез. Миллисент отметила, что пережитое не прошло для Вайолет бесследно. Месяцы, проведенные вдали от Баронсфорда, наложили отпечаток на ее внешность. Куда-то исчез глянцевый блеск ее золотистых волос, гладкая кожа хранила на себе следы суровой северной погоды. В глазах пропала присущая ей Невинность – ее сменили печаль и жизненный опыт.

– Мне так жаль, миледи.

– Нет, это мне жаль. Жаль, что я позволила тебе уйти, жаль, что я не присмотрела за тобой, хотя была обязана. Ведь я дала обещание твоей матери и твоей бабке и так бессовестно забыла о нем.

– Вам не стоит винить себя. Нельзя было относиться ко мне добрее и внимательнее, чем это делали вы. Выдали мне все, о чем можно было мечтать: хорошую работу, уважение, свободу, даже друзей, которые любили меня, словно были мне родней.

Вайолет едва сдерживала рыдания.

– Я оказалась такой неблагодарной дрянью. И полной дурой. Я думала, что знаю… Я верила, когда… Я оступилась и согрешила… Аза все расплатился мой ребенок. Никто, даже Бог, не простит мне того, что я совершила.

Рыдание прервало ее исповедь. Вайолет закрыла лицо руками и зашлась в истерике. Миллисент нежно обняла ее и, подведя к дивану, усадила рядом с собой. Она поглаживала, успокаивая, несчастную женщину, и ее слезы смешались со слезами Вайолет.

Так прошло несколько минут, а потом появилась совсем молоденькая служанка с чаем на подносе, которая от увиденного изумленно застыла в дверях. Она с недоумением переводила взгляд со склоненной головы Вайолет на заплаканное лицо Миллисент.

Миллисент быстро поднялась, взяла у нее поднос и поставила на столик.

– Не будете ли вы так добры оставить нас наедине еще на некоторое время?

Девушка присела в реверансе:

– Не позвать ли мне мисс Гвинет?

– Нет пока. Вайолет сама позовет ее, когда наступит время.

– Как пожелаете, миледи. – Бросая беспокойные взгляды на Вайолет, девушка вышла из комнаты.

Миллисент плотно закрыла за ней дверь и вернулась к дивану. Всхлипывания Вайолет перешли в тихий плач, а слезы все так же струились по щекам.

– Я не знала, куда ты направилась, уйдя из Мелбери-Холла, – ласково прошептала графиня. – Но вижу, сколько невзгод выпало на твою долю. Я хочу, чтобы ты знала, – я не держу на тебя зла. Ты не причинила мне никакого вреда, Вай. Помни это.

– Я заставила вас волноваться. Это уже нехорошо, – прошептала Вайолет, пристально посмотрев на располневшую талию Миллисент. – Я не знала, что вы ждете ребенка.

– Это удивительно, правда? – улыбнулась графиня, вытирая слезы. – Мне казалось, что в моем возрасте это невозможно.

– У вас хороший цвет лица, прекрасный дом и заботливый муж. С вами и ребенком все будет в порядке. – Вайолет смахнула слезы со щек. – Вам надо забыть о возрасте. Моя мать была гораздо старше, когда родила меня. И она часто говорила, что если бы не умер отец, она могла бы иметь еще по меньшей мере с полдюжины ребятишек.

Миллисент с облегчением заметила, что Вайолет перестала плакать.

– Весной я навещала твоих мать и бабушку, а потом еще раз перед нашим отъездом из Шотландии. У них все хорошо.

Вайолет снова опустила голову.

– Твоя бабушка уверена, что когда-нибудь ты непременно вернешься. Они так обрадуются, когда узнают, что с тобой все в порядке.

– Мне стыдно перед ними, миледи. Им было бы лучше никогда не знать, что я нашлась.

– Не смей так говорить! – рассердилась Миллисент. – Знаешь, сколько людей молилось за твое возвращение? Это и твои мама, и бабушка, и все друзья в Мелбери-Холле, в том числе и я, и люди, знавшие тебя в Кнебворте.

– Не стою я этого, – опять заплакала Вайолет. – Я ведь ровным счетом ничего не сделала, чтобы заслужить их любовь.

– Однако у тебя это получилось. – Миллисент взяла ее за руку. – Всякий раз, когда я в Мелбери-Холле случайно встречала старого Мозеса, он задавал мне один и тот же вопрос – когда ты вернешься назад? Джонах неоднократно говорил мне, что они часто видели старика на дороге в Сент-Олбанс, поджидавшего почтовый экипаж. Ты можешь увидеть красивые корзины, которые он сплел специально для тебя. Он рассказывал мне, что ты всегда несла лучшую корзину, сделанную им, когда уходила в деревню.

Миллисент вынула из рукава носовой платок и подала Вайолет.

– Миледи, в эти месяцы, если меня не тревожили заботы о пропитании и крове, не терзали тяжелые мысли о том, что мне лучше всего было бы умереть, я всегда думала о Мозесе. Я помню, как встретила его впервые, его черную морщинистую кожу с рубцами от кнута. Я вспоминала рассказы о тяжких испытаниях, выпавших на его долю, и думала о доброте, которая никогда не оставляла его сердце. Благодаря ему я все еще живу на земле. – Заплаканные глаза Вайолет встретились с глазами Миллисент. – А также благодаря вам. Вы показали мне, что в жизни надо быть сильной. Живя рядом с вами столько лет, я видела, как вам доставалось, и все равно вы делали своим слугам очень много добра. Когда я брела по торфяникам под порывами ветра или дождя со снегом, вы являлись мне словно ангел и вели вперед.

– Вайолет, – всхлипнула Миллисент, снова привлекая ее к себе. Она молча благодарила Бога за то, что он позаботился о Вайолет, и за то, что он наделил Охеневаа целительной силой, которая вселила в нее надежду.

– Я хочу рассказать вам все. – Вайолет отодвинулась от графини. – Я не могу утаить от вас и доли правды.

Миллисент догадывалась, что происходит в душе Вайолет. Она ведь тоже не находила себе места, пока откровенно не рассказала Лайону обо всем, что сопутствовало смерти сквайра Вентворта, и потому считала, что должна дать Вайолет возможность облегчить душу. Как только Вайолет заговорила, Миллисент уже знала, что никакое преступление, совершенное Вайолет, не изменит ее отношения к ней.

Миллисент был дан второй шанс и в жизни, и в счастье, и такой же шанс должна была получить и Вайолет.

В мире нет справедливости, в этом Гвинет была уверена.