— Выстрой в шеренгу и отсчитай нужное количество.

Воительница сорвала травинку с колоском и взяла ту в рот. Лея же, позабыв о своём намерении принять любое предложение подруги, уставилась на неё округлившимися от удивления глазами.

— А что? — возмутилась Кхалисси на этот взгляд. — Ничем не хуже лотереи. Только время сэкономит.

— Но так же нельзя! Это же живые люди. Как можно относиться к ним, как к неким объектам? Ведь дети…

— Фраза доказывает, что ты уже вполне знаешь — как и что делать. Просто всё ещё крайне не хочешь принять ответственность.

Лея поняла, что просьба о дальнейших советах ни к чему не привела бы. Демонесса предложила бы ещё что-либо не менее примечательное. Например, по примеру Иариэля устроить гладиаторские бои. Для всех, включая младенцев. В стиле, выживал в мире то сильнейший. И если и это мнение не устраивало, то и действовать госпоже Пелагее следовало самой… В конце концов, это действительно была её обязанность. Которую необходимо выполнить.

Но всё же она предпочла ответить:

— Мне их жалко! Тебе вообще знакомо такое слово, как сострадание?!

Фраза была сказана излишне резко и вполне могла привести к первой настоящей ссоре в столь тесном сотрудничестве. Воительница молчала. Сердце Леи стремительно колотилось в гневе, но к ней уже пришло понимание, что некоторые слова лучше не произносить вслух. Она уже искренне жалела, что позволила подобное проявление чувств.

— Сострадание, — между тем медленно произнесла Дайна.

В голосе демонессы не было ни презрения, ни угрозы, ни каких-либо иных эмоций. Но он стал достаточно резким, чтобы обратить на себя пристальное внимание.

— Это ничто иное как понимание того, что может ощущать другое существо. Напоминание о том, что когда-то испытывал ты сам. Но ты предпочитаешь именно жалость. Чувство, когда при сострадании возникает стремление помочь… Эти ощущения стоят столь близко друг к другу, что они часто сливаются воедино. И всё же их нужно разграничивать и разъединять. Испытывая жалость — ты берёшь на себя проблемы другого существа. Да, можно действовать или бездействовать. Но отсутствие помощи лишь всегда накажет тебя. В чём-то сильнее. В чём-то слабее. Но накажет. Элементарно тебя будет долгое время тяготить мысль о том, что возможно было сделать… Жалость оправдана, когда ты можешь совершать. И совершаешь поступки, чтобы изменить в лучшую сторону ход событий для некоего создания. В остальных случаях, ты просто разрушаешь себя. Конечно, это твоё исконное право испытывать или не испытывать последствия этого. Жалеть или не жалеть… Я же предпочитаю жить. Наслаждаться этим. И заметь, у меня это весьма недурно получается.

Речь закончилась, но слова словно ещё висели в воздухе. Кровь почему-то прилила к лицу Леи, заставляя щёки краснеть. Девушка осознавала, что ей стало стыдно, но не могла понять, отчего возникло именно это чувство. И именно сейчас. Размышлять над этим же не хотелось. Скорее в ней преобладало яростное желание прогнать это неприятное ощущение, но внутри словно образовался вакуум… Она опустила глаза и закрыла ладонями лицо — очередная наивная детская попытка убежать от окружающего мира… Надо было попросить у Дайны прощение. Но что-то внутри откровенно возмущалось этому.

— Необходимо, — расслышала Лея свой собственный приглушенный и какой-то чужой голос.

Все остальные составляющие могли и меняться, но одно в её мыслях оставалось неизменным. И потому следовало начать именно с этого элементарного. Как ни странно, именно спрятанное в ладонях лицо способствовало тому, чтобы собрать воедино свою сущность и продолжить речь.

— Необходимо немедленно собрать всех людей на открытом пространстве, — произнесла она.

Она стояла на возвышении, чтобы видеть всех. Маска на лице уменьшала обзор. Но и того, что молодая женщина видела — было достаточно.

Между тем люди окончательно собрались на открытом пространстве перед военным городком и по её указанию выстраивались в колонны по девяносто шесть человек. Все, кроме Андрея.

Какая-то часть девушки возмутилась от его вероятного присутствия, но предлогом для демонов послужила именно раненая нога «ценного кадра». Это обстоятельство позволило отправить мужчину в домик, где временно обосновалась Лея, чтобы Дарра по её просьбе смогла бы обработать рану. Для друга же перемещение в домик было аргументировано иным. Излишнее внимание, как от подобной помощи в лечении, так и на отборе, могло вызвать вражду будущих поселенцев к нему. Вполне логичные обоснования своего желания спасти Андрея привели к тому, что проблем не возникло… Правда, Дарра не особо оценила своё участие в этой истории. Хотя заниматься раной ей предстояло не на виду, а значит без такого колоссального ущерба для собственного самолюбия.

Люди требовались здоровые. Конечно, какое-либо небольшое заболевание не являлось критерием. А вот что-то серьёзное уже следовало исключать… Но как можно было определить, например, употреблял человек или нет наркотики? Страдал ли от астмы? Болел ли раком?… Проводить анализы, да клепать медицинские справки было бы делом слишком долгим, да неблагодарным. К счастью, Лея смогла обратить внимание на врождённые способности демонов и, в данном случае, воспользоваться ими в качестве своеобразной системы диагностики. Количество колонн как раз позволяло применить рядовых членов взвода для этого.

— Тридцать три шеренги. Последняя не полная. Всего семьдесят четыре человека. Сведения по численности совпадают с данными Стражей, — отрапортовала тихим голосом, чтобы её могла слышать только госпожа, Дайна. Однако своенравная демонесса не была бы собой, если бы выполняя распоряжение госпожи, вскользь, как бы ненароком, не заметила. — Кроме одной единицы.

— Тогда продолжаем, — не снижая тона, приказала Лея и подала знак Стражам действовать дальше.

Большинством из собранных в лагере людей оказались подростки. Видимо в силу возраста им легче было отринуть некие ценности, удерживающие прочих, чтобы суметь избежать первой волны. Да и постоять те за себя уже могли. Вот детей оказалось совсем мало. Остальными же были взрослые. Вряд ли демоны при отборе спрашивали паспорта да свидетельства о рождении, но её приказ «до двадцати пяти», судя по внешности, остался исполненным.

Глаза все старались держать опущенными. Хотя стоило кому поднять взгляд, как во взоре загоралась возмущённая искра ярости.

А может ей так казалось?

Ведь людей было много. И стояли они на неком отдалении от неё. Может Лея просто интуитивно знала, что творилось в их душах, какие помыслы те ощущали?…

Испытывала ли она при этом жалость?

Уже нет.

Демоны хотели поиграть с ней?

Что ж. Пусть выстраивали бы события. Но сегодня марионетка не стала бы играть роль так, как ей уготовано. Потому что хватит! И потому что сейчас — она совсем другая Лея… Даже не так. Леей — обычной женщиной с вполне ясными мечтами да обыденными надеждами, она была год назад. Её прежний облик ныне размылся до едва узнаваемых очертаний.

Привычная жизнь… Где она?

Словно драгоценная влага проскользнула меж пальцев, оставляя на ладонях лишь влажный след на память…

Год назад. Неужели прошло столь мало времени? Ведь произошло так невероятно много событий! Как в это время смогла уложиться целая иная жизнь? И где пролегла граница между прошлым и нынешним существованием?!

Уйма вопросов, а истина была лишь в том, что сейчас она — Пелагея. Госпожа Пелагея.

Константин подчинился приказу и встал в одну из шеренг.

«Что этим тварям нужно?» — подумал он.

Мужчина пробыл в военном городке совсем немного. Несколько часов. До этого удавалось весьма успешно прятаться в глубоком погребе, вырытым ещё дедом Вадимом.

Последствия войны навсегда оставили отпечаток на предке. «А мало ли что в жизни то бывает», — глубокомысленно произносил тот. А после добавлял: «Вот помню…». Дальше шли рассказы о том, как всё происходило в его жизни. Голод. Страшное горе. Вадим помнил, как его мать за соль отдавала золото, доставшееся по наследству. Помнил, как их деревню оккупировали и… Много чего помнил. А потому желал, чтобы у его потомков было место, где можно пережить и переждать подобное. Строил в тайне свой скрытый меж двух раздвоенных сосен погреб. Конечно, до бункера тому было ой как далеко, но всё же…