За 11 лет пребывания Голубцовой у руководства институтом ее настойчивость и повседневная требовательность, тесное взаимодействие вузовских ученых с инженерами промышленности принесли весьма ощутимые практические результаты.

Президент Вавилов скончался 25 января 1951 года. До конца своей деятельности на этом посту он внимательно следил за участием академических ученых в нашей работе.

Участниками почти всех полигонных пусков оказались ученые ФИАНа, будущие академики С.Н. Вернов, А.Е. Чудаков и коллективы молодых, рвущихся в новую науку, ученых, которые послужили впоследствии ядром организации Института космических исследований.

Я позволил себе так подробно остановиться на встрече в 1947 году в НИИ-88 с президентом Академии наук Вавиловым и директором МЭИ Голубцовой, потому что это событие было показательным в стремлении к объединению в единой системной общегосударственной программе фундаментальных исследований Академии, научного потенциала вузов и отраслевой науки с наиболее передовой технологией промышленности. В последующие годы такое единение действительно было достигнуто. Королеву в начале пятидесятых годов удалось добиться относительной самостоятельности, а в 1953 году он был избран в члены-корреспонденты Академии наук. Он особенно заботился об укреплении такого тройственного союза наук и ревностно оберегал его от разрушительных ведомственных тенденций к автономиям.

В структуре НИИ-88, утвержденной Устиновым по представлению Гонора и Победоносцева еще в 1946 году, отдел систем управления («У») в отличие от других научных отделов НИИ-88 возглавлялся заместителем главного инженера. Этим я был обязан Победоносцеву. Он хотел, во-первых, подчеркнуть значение систем управления для ракетной техники, а во-вторых, предоставить мне лично большие должностные возможности и бОльшую независимость. Кроме того, Победоносцев высказался в одной из первых серьезных встреч, что он лично не хочет нести ответственность за слишком большое многообразие работ по системам управления. Эту ответственность он полностью доверяет мне, и не только он, но и Гонор, и министерство. «Что касается Королева, — ворчливо добавил Победоносцев, — то Сергей всегда имеет свое мнение. Он хочет, чтобы отдел „У“ работал целиком на его тематику. Но сейчас это невозможно. Мы обязаны заниматься ЗУРами, помогать Синельщикову и Рашкову».

Забегая вперед, скажу, что после моего ухода с этого «поста» все последующие начальники отдела «У» уже не были заместителями главного инженера.

Я был приятно удивлен еще и тем, что отделу было отведено очень неплохое по тем временам помещение. Отдельный пятиэтажный корпус был пристройкой к старому директорскому корпусу. До моего приезда из Германии здесь уже хозяйничали, и достаточно успешно, отправленный мною из Бляйхероде молодой специалист по рулевым машинам Георгий Степан и назначенный моим заместителем по отделу радиоинженер Дмитрий Сергеев. Я согласился с их проектом планировки.

Пятый этаж — радиолаборатории; четвертый этаж — конструкторское бюро; третий этаж — приборные лаборатории (гироскопическая, стабилизации, астронавигации — это с конца 1947 года); второй этаж — комплексная лаборатория общих схем и испытаний; первый этаж — практически полуподвальный, но самый просторный, — опытный приборный цех. В отдел пришло много молодых способных специалистов с горячим желанием работать, и, что приятно удивляло, не было обнаружено ни одного нытика. Большая заслуга в становлении отдела в первые полтора-два года принадлежит Сергееву. Он был, безусловно, талантливым радиоинженером. Сразу наладил контакт с немецкими радиоспециалистами, и фактически под его руководством велась разработка предложений по системе радиоуправления ракетой, разрабатываемой Греттрупом. Но он наладил еще и контакты с новым НИИ-885 (с Рязанским, Богуславским, Борисенко), где разрабатывались системы радиоуправления, и НИИ-20, где Дегтяренко создавал систему «Бразилионит» вместо немецкой «Мессины». Однако Сергеев сразу понял, что хороший контроль за полетом ракеты с помощью этих систем мы не получим, и создал группы по разработке своей системы контроля скорости и координат летящей ракеты с использованием штатных радиолокаторов.

Лаборатория быстро пополнялась кадрами, в том числе инженерами, демобилизованными из армии. Так в отделе появился радиоинженер Шананин. Его фронтовой опыт помогал быстро устанавливать контакты с товарищами по работе в лаборатории и с множеством смежных фирм. Впоследствии эти способности Шананина были замечены и его сманили на работу в ВПК (Комиссия по военно-промышленным вопросам при Совете Министров СССР), где он долгое время был одним из ведущих и действительно компетентных специалистов.

В марте 1947 года Степану приглянулся недавно демобилизованный радиоинженер Олег Ивановский, который работал по соседству в ЦНИИ связи Минобороны. Увлеченность радиотематикой, организационные таланты и активность Ивановского также не остались незамеченными. Он навсегда вошел в историю как ведущий конструктор по «Востоку», провожавший в космос Юрия Гагарина. Его заслуга еще и в том, что он первый из специалистов, а не журналистов-профессионалов описал эпопею создания «Востока» и пуска Гагарина в своих воспоминаниях «Первые ступени». Цензура запретила выпуск книги под настоящей фамилией автора, и у «Первых ступеней» автором оказался никому не известный Иванов. В дальнейшем Ивановский также работал в аппарате ВПК в Кремле, а затем перешел на завод имени Лавочкина.

Очень серьезным теоретиком в области распространения радиоволн и проектирования антенн оказался бывший командир артиллерийской батареи Михаил Краюшкин. В будущем он блестяще защитит докторскую диссертацию и организует уникальный коллектив ракетно-космических антеннщиков.

Колоритной фигурой среди радистов была Надя Щербакова. Медсестра во время войны, она окончила институт связи и с необычной для женщины энергией накинулась на проблемы контроля траектории полета при полигонных испытаниях. Ее требовательность, исключительная работоспособность и нетерпимость ко всему, с ее точки зрения, тормозящему нашу технику, приводили зачастую к конфликтам, которые приходилось решать не всегда в ее пользу, ибо она редко шла на компромиссы. Надежда Павловна Щербакова пользовалась большим авторитетом среди ракетных специалистов и впоследствии возглавляла радиоотдел в ЦНИИМаше, образованном на базе НИИ-88.

Впрочем, не могу пожаловаться, что Щербакова была исключением. В отделе в первый же год начали активно, на равных с мужчинами, работать и другие женщины-инженеры. Считаю нужным упомянуть Веру Фролову — «правую руку» Щербаковой по организации полигонных испытаний, Зою Мельникову — непререкаемого авторитета по датчикам для телеметрических измерений.

Мельникова была как бы «посредником» между измеряемой физической величиной, ее электрическим аналогом и радиосистемой передачи данных. В подчинении у Зои Мельниковой было еще несколько женщин-инженеров — специалистов по датчикам и телеметрическими измерениям. Так как они всегда должны были появляться в «горячих точках» — на производстве, у немцев в Городомле, на полигоне, то над острой на язык Зоей Мельниковой шутили, что ей бы впору командовать женским батальоном смерти, а досталась всего-навсего бригада «синих чулков». Впрочем, эти «синие чулки» были отнюдь не чужды всего человеческого. Они влюблялись, выходили замуж, были счастливы не только во время работы и несчастны тоже не только из-за технических неудач.

Нужно вспомнить и большую роль Александры Меликовой — инженера-электрика. Придя к нам уже с опытом работы инженером по релейной автоматике, она быстро освоила проблемы разработки и испытаний общих электрических схем ракеты и стала на этом поприще просто незаменимым специалистом, особенно когда требовалось отыскать «незаконные», нештатные ситуации в поведении релейной электроавтоматики.