Советский читатель с интересом познакомится с книгой технической мечты Гернсбека. Ныне здравствующий Хьюго Гернсбек более полувека назад не только перечислял технические задачи, частично уже решённые ныне техникой или вошедшие в программу решений, но и пытался показать пути, и подчас очень реальные пути решений. Гернсбек угадал век пластмасс и синтетических материалов, указав даже вероятную технологию. Хьюго Гернсбек предвидел и радиолокацию, возможно не зная мыслей о ней гениального изобретателя радио Александра Попова. Можно поражаться обилию верных технических прогнозов, многие из которых поднимались до самостоятельных изобретений, сделанных уже не вымышленным героем, а самим автором книги. Когда задумываешься над этим, невольно проводишь параллель с великим американским изобретателем Томасом Эдисоном. Я не слышал, чтобы он брался за перо беллетриста. Но это словно сделал за него Хыого Гернсбек, одаривая изобретательскими мыслями не только своего литературного героя, но и всех читателей фантастической книги.

К этой книге трудно подходить с обычными мерками литературного произведения. Несложный её сюжет и не обрисованные глубоко характеры не позволяют ставить её в обычный ряд литературных удач. Центр тяжести её успеха и значения совсем в ином. В ней нужно увидеть беллетризованный очерк о грядущем развитии науки и техники и главным её содержанием признать редкие по смелости, размаху, точности и разнообразию технические изобретения, сделанные в литературной форме. Книга Гернсбека не просто литературное произведение, это кладезь технических идей, тем и заданий изобретателям. Однако было бы неверно совсем отмести литературную сторону романа. При всей её непредвзятой упрощённости она построена на высокогуманных идеях.

Наследникам патриарха американской фантастики следовало бы заимствовать у него не только готовые технические решения проблем, но и высокий гуманизм Ральфа и его утопического времени. Хьюго Гернсбек привлекает своих читателей не ужасами технических новшеств, а мечтой о счастье людей.

Конечно, Гернсбек не видел и не показывал нового общественного устройства, не представлял себе конца капиталистическим отношениям, но он мечтал о единой человеческой семье на планете Земля, дружественной и с населением других планет.

Гернсбек убеждённо протестовал в своём романе против денежной системы, этой основы капитализма. Он хотел, чтобы деньги были заменены доверием к правам человека на блага, которые определяются только плодами его труда. По существу Гернсбек отказывается тем самым в своём романе от основы капиталистических отношений, где вовсе не трудом определяются получаемые человеком блага, а капиталом, деньгами, которыми он владеет, теми деньгами, которые «делают деньги». Этому не хотел дать место в будущем мире Гернсбек.

Роман Хьюго Гернсбека вовсе не чужд научных ошибок и устарелых представлений. На них можно остановиться, чтобы правильно ориентировать читателя, но едва ли будет верно по этим ошибкам судить благородного автора «Ральфа со знаком плюс».

Этим знаком справедливо было бы наделить и самого автора романа.

Да, конечно, современная наука не нуждается для объяснения физических явлений в услугах эфира, столь любимого в XIX веке.

Конечно, наивно звучит представление Гернсбека о вакууме эфира, описываемые им «ямы эфира» звучат анахронизмом, намеренно оставленным автором спустя полвека после первого издания. Но не в этом ведь суть. Суть — в мечте автора о передаче энергии без проводов. Конечная цель Гернсбека верна. Современная наука всё ближе продвигается к решению этой проблемы.

Конечно, примитивно и неверно объяснение радиоактивности, которое дал Гернсбек. Но не надо забывать, что даже знаменитый Резерфорд не мог дать правильной оценки перспективам развития ядерной физики. На прямой вопрос о том, когда будет использована человечеством внутриядерная энергия, он ответил: «Никогда!» В оценке перспектив использования радиоактивности, сделанной когда-то Гернсбеком, надо скорее увидеть его веру в грядущее служение атома человеку, в частности его здоровью.

Конечно, можно не согласиться с Гернсбеком в том, что люди через семьсот лет уже не будут жевать пищу, питаясь пастами.

Человеческий организм утратил бы тогда свои природные функции, человеку пришлось бы впоследствии потерять не только зубы, но и уже ненужные челюсти, изменились бы и мышцы лица, и многие органы. Словом, человек перестал бы быть человеком в современном понимании. Но не правильнее ли было бы увидеть в предположении Гернсбека предвидение того, чем уже пользуются наши космонавты во время космических полётов. Те же питательные пасты!

Конечно, нельзя создать над каким-нибудь местом Земли частичный вакуум в атмосфере, для того чтобы лучше проникали на гелиостанцию солнечные лучи. В этом случае получился бы ураган, вызванный стремлением воздуха заполнить вакуум, создание которого потребовало бы куда большей энергии, чем та, которую можно при этом получить. Но ведь главная мысль Гернсбека в том, чтобы непосредственно преобразовывать солнечную энергию в электричество. Разве не становится это в ряд с мечтой академика А. Ф. Иоффе о вымощенных фотоэлементами пустынях?

Ведь всего сто гектаров где-нибудь в Кара-Кумах, как он говорил, могли бы обеспечить всю энергетику Советского Союза. И разве не в этом заключена основная мечта Гернсбека, видевшего перспективы прямого преобразования солнечной энергии в электричество!

Конечно, не так, как представлял Гернсбек, ведут ныне по трассе воздушные корабли сигналы с аэродромов, но сам по себе принцип опоры воздушной навигации на сигналы с Земли лёг теперь в основу современной авиации.

Конечно, нельзя уничтожить в лучах арктурия все бактерии на человеке. Ведь без многих микроорганизмов человек не мог бы существовать. Но сама по себе идея антисептических лучей весьма плодотворна.

Конечно, нельзя создать экран тяготения, описанный ещё Уэллсом в виде кэворита. Учёные указывали на философскую несостоятельность этого допущения. Можно вспомнить, что при существовании такого экрана, скажем, под ареной цирка, как описано у Гернсбека, стали бы невесомыми не только жонглёры или всадник с конём, но и весь столб воздуха в атмосфере. Невесомый воздух тотчас будет вытеснен окружающими слоями воздуха — словом, начнётся ураган, который в короткое время выбросит сквозь «трубу невесомости» весь земной воздух. Так что при организации подобного гернсбековскому циркового аттракциона пришлось бы цирковую арену заключить в прозрачный цилиндр и накрыть его каким-нибудь «антиэкраном», чтобы столб воздуха над ним снова обрёл весомость. Однако описание невесомости на цирковой арене живо перекликается с теми ощущениями, которые познаны нашими космонавтами, с невесомостью, которую наблюдали миллионы советских телезрителей при сеансах космовидения.

Конечно, как пишет в своём вступлении Хьюго Гернсбек, космические корабли уже летают и будут летать не с помощью описанных в романе гироскопических устройств. Но любопытно, что мечта Гернсбека об антигравитации, достигаемой с помощью вращающихся устройств, отозвалась совсем недавно в нашумевшем парадоксе Нормана Дина, предложившего использовать дебаланс вращающихся частей для получения тяговой силы, направленной вверх. Некоторые теоретики даже попытались ввести дополнительный принцип в ньютоновскую механику, чтобы примирить её с парадоксом Нормана Дина. И понадобилось вмешательство крупных авторитетов, чтобы убедить в несостоятельности этих рассуждений.

Но мечта остаётся мечтой. У неё свои законы.

Мечта — прожектор летящий, Веха в поле чистом…

Мечта светит вперёд с корабля прогресса, она может вырвать из тьмы грядущего контуры будущего. Неверно, когда говорят, что действительность обгоняет мечту. Это означало бы застои, Корабль прогресса движется, и вместе с ним движется и прожектор мечты, светящий всё дальше и дальше.

Мечта не может быть связана представлениями сегодняшнего дня, узаконенными научными взглядами. Эти взгляды всегда неизбежно меняются, и можно привести множество примеров из литературы, когда писатель, отвергаемый современными ему учёными, правильно подмечал цели, впоследствии достигнутые наукой.