– Корсет, сеньора? Я не мог себе представить, что мои самые смелые мечты станут прекрасной реальностью! Подумать только: я ведь мог разрядить в вас этот пистолет, не зная, что… Боже всемогущий! – Он столь страстно шептал по-испански, что Триста еще больше разволновалась. Но ведь она знала, на что шла, разве не так?

– Прошу прощения – мне не следовало приходить сюда, сеньор! Я извиняюсь за вторжение. Я не хотела… Что вы теперь подумаете обо мне? Надеюсь, вы забудете об этой… об этой глупости… О!

Когда он успел встать с кровати и незаметно для нее пересечь комнату? Внезапно Триста почувствовала на своих плечах его руки. Он развернул ее, шаль упала на пол, и в тот же момент она услышала сзади его шепот: «С вашего разрешения… прекрасная сеньора». Триста застыла на месте, ее босые ноги как будто приросли к полу. Она почувствовала, как теплые руки прикасаются к ее телу, безошибочно находя и развязывая в темноте нужные узелки. Внезапно между его руками и ее кожей не осталось ничего, кроме тончайшего слоя шелка, который только придавал прикосновениям новое, гораздо более чувственное и возбуждающее ощущение. Триста раньше не могла себе такого и представить: невидимые руки смело гладили и ласкали ее тело. Как зачарованная, она стояла, бессильно прислонившись, и знала, что сейчас не в состоянии ни в чем ему отказать – ни в чем…

Когда он поднял вверх тяжелую копну волос и поцеловал Тристу в шею, лаская другой рукой ее грудь и живот, у нее перехватило дыхание. Мучительно медленно мужчина спускался все ниже и ниже, и его прикосновения сквозь тонкий шелк были неописуемо эротичны. Ее возбуждение достигло максимума, когда невидимая рука скользнула в бездонные глубины узкого каньона.

Сказанные шепотом слова были едва слышны, хотя в их значении было невозможно ошибиться.

– En el piso, mujer! A rodillas…

Какая тут может быть ошибка, она же знает испанский. «На пол, женщина! – сказал он. – На колени…» И в то же мгновение руки, которые только что ласкали Тристу, стали пригибать ее книзу, нажимая на поясницу. Триста изогнулась, как кошка, и тут же, отбросив вверх шелковую завесу, мужчина резким, почти грубым толчком неожиданно вошел в нее. Казалось, он пронзил ее насквозь. Триста вскрикнула и закусила губу, ее лицо вжалось в грубую поверхность ковра. А он все двигался и двигался в ней, пока неожиданно то, что сначала казалось ужасно болезненным, превратилось в наслаждение более острое, чем что-либо испытанное Тристой раньше. Волны блаженства накатывали на нее одна за другой, рыдания и стоны непрерывно сотрясали ее тело. Как Триста ни сопротивлялась этому чувству, оно было сильнее ее.

Наверное, именно тогда она поняла, кто он. Или она знала правду с самого начала?

Оправившись (хотя и не полностью) от первоначального шока, Триста смогла вновь мыслить почти рационально. Она пришла к выводу, что он продолжает верить, будто она считает его сеньором Куэвасом, которому отдалась с такой легкостью и готовностью. Неужели он в самом деле вообразил, будто сказанные шепотом испанские слова могли ее обмануть? Ну что ж – пусть остается при своем мнении! Он чуть было не растоптал ее гордость, так почему бы на этот раз не пострадать его мужскому тщеславию?

Он лежал на ней сверху, чуть сместившись на сторону и дыша ей в шею. Он взял ее на полу, приказав встать на колени, как будто она была…

– О Эрардо! – притворно вздохнув, срывающимся голосом прошептала Триста. – Как только я увидела вас, я уже знала, что ваше прикосновение заставит меня забыть обо всем – буквально обо всем. Мне так хотелось быть с вами – только с вами – по своей доброй воле, без всякого принуждения! Когда вы занимались со мной любовью, у меня все время перед глазами стояло ваше милое лицо! Только вам я готова подчиняться – и с наслаждением!

Ага! С мстительным удовольствием Триста почувствовала, как напряглось его тело, которое до сих пор спокойно лежало в ее объятиях. Все предупреждало Тристу об опасности. Каждый его мускул прямо-таки излучал бешенство, и это в любой момент могло закончиться насилием. Даже установившееся молчание, казалось, вибрировало, как струны арфы под руками неумелого музыканта. Чего она хотела добиться своей якобы безыскусной речью? И почему ей всегда нужно доводить его до бешенства?

«Я готов ее убить», – внезапно понял Блейз. Он действительно был на волосок от того, чтобы придушить ее. Эту ведьму, с волосами, черными как ночь, и серебристыми, как луна, глазами, на которой он имел глупость жениться. И уже через несколько часов после церемонии оказалось, что она пытается наставить ему рога с его же другом.

О Боже, какой же похотливой дрянью она стала! Превратилась в откровенную шлюху, которая старается получить удовольствие где только можно и потом даже не проявляет ни малейших признаков раскаяния. Очевидно, она совершенно лишена всяких понятий о нравственности, и так было с самого начала. А он, Блейз, оказался первым из тех дураков, которых она ввела и продолжает вводить в заблуждение своей искусной игрой. Он действительно должен, просто обязан ее убить, подумал Блейз, и с этой мыслью протянул руки к шее Тристы и почувствовал, как лихорадочно бьется на ней крошечная жилка.

Почему же она не двигается? Ну попробуй освободиться или умоляй о пощаде – сделай же хоть что-нибудь! Не лежи так неподвижно, как будто чего-то ждешь!

Чего она может ждать, эта девка! И чего еще хотеть? Он бы… А почему бы и в самом деле не поступить с ней так, как ему хочется. Ведь она лежит здесь, явно согласная на все. Значит, ей нравится, когда ее берут силой? Берет человек, с которым она едва знакома, и все это, как она выразилась, «по доброй воле»! Пожалуй, настало время ей узнать, что с женщинами, отдающимися так легко и с такой готовностью, большинство мужчин обращаются так, как они того заслуживают. Она даже не достойна того, чтобы ее убили, ничтожная шлюха!

Блейз демонстративно убрал руки с ее шеи, положив их сначала ей на плечи, а затем на грудь. Небрежно помяв ее, он провел рукой по животу Тристы, просунул ее между ног и принялся грубо шарить там, не обращая внимания на вскрики Тристы и ее попытки освободиться. Раз она поступает как проститутка, то пускай знает, как с такими обращаются!

– Эрардо… не надо! – выдохнула Триста.

В ответ Блейз с притворной нежностью погладил ее шею и прошептал по-испански:

– Но ведь вы только что сказали мне, как рады подчиняться моей необузданной страсти. Эти слова совсем свели меня с ума, и теперь я хочу изучить каждую клеточку вашего тела – как снаружи, так и внутри! Сейчас уже не стоит изображать из себя невинность. Не надо меня дразнить. Так вам больше нравится? Вы были со мной так любезны, что я хотел бы вернуть вам долг, если смогу…

В ответ Триста, пытаясь вырваться, начала извиваться. Блейз потерял терпение и, убрав руку с ее груди, резко шлепнул Тристу по бедру, как будто она была непокорной, не приученной к дисциплине кобылой. Не обращая внимания на ее сдавленные крики, он демонстративно просунул руку еще дальше, погружаясь в теплое, вибрирующее тело, гладкое, как мокрый шелк. И вдруг совершенно неожиданно для себя Блейз обнаружил, что хочет ее снова – вопреки разуму и здравому смыслу.

Поняв, что она не сможет освободиться, Триста заплакала от отчаяния и унижения. Он ведет себя так, как будто она всего лишь… всего лишь… мертвое тело! Только пользуясь своей грубой силой, эта скотина смогла заставить ее терпеть подобное издевательство – пусть он даже считает его наказанием за ее бесчисленные грехи.

Но что же с ней происходит? Почему, несмотря ни на что, Триста чувствует, как в ней поднимается животная страсть под стать той, которая сейчас охватила его? Освободившись наконец от того, что она сначала посчитала пыткой, Триста издала сдавленный стон, который тут же перешел в возглас удивления. Ее, будто кучу грязного белья, подняли с пола и швырнули на кровать. Блейз намертво зажал ее ноги у себя на плечах и вошел в нее глубоко, а затем еще и еще глубже. Сначала его движения были быстрыми, потом дразняще медленными, потом вновь быстрыми и вновь медленными – пока Триста не застонала, отчаянно желая, чтобы Блейз не останавливался. А затем остались только ощущения, вытеснив какие бы то ни было мысли.