— Ради Бога, оставьте меня в покое! И знайте, что я не принесу вреда здоровью никакого наследника!

Оскорбленная до глубины души, униженная, разочарованная, Мари-Антуанетта попыталась забыться а вихре празднеств. Она ночи напролет танцевала с прелестными подружками и элегантными маркизами, пока дофин, отяжелев от обильных ужинов, мирно спал. Она создала небольшой театр, играла в комедиях, организовала костюмированные балы и принялась искать «привязанности, которые позволили бы ей потратить избыток душевных сил». Подвижную, красивую и не сознающую опасности Мари-Антуанетту вскоре окружили настойчивые воздыхатели — опасное положение для лишенной любви дофины. Кое-какие придворные уже начали злословить, и м-м дю Барри, привыкшая о других судить по себе, однажды вечером не сдержалась и заметила Людовику XV:

Надо принять меры предосторожности, чтобы эту рыжую девчонку не вздумал кто-нибудь тискать в темном углу…

Эти слова не имели оснований, но риск действительно был. События не заставили себя долго ждать.

Среди приятелей Мари-Антуанетты своей верностью, предупредительностью и галантностью особо выделялись двое — это были братья дофина: граф де Прованс (будущий Людовик XVIII), одногодок дофины, и граф д'Артуа (будущий Карл X), моложе ее на один год.

Три брата были совершенно непохожи. Дофин, полный, тяжеловесный, застенчивый, нерешительный, робкий, был серьезен, трудолюбив, чистосердечен и добр. Не любил праздников при дворе, блестящих разговоров. Хорошо ему было лишь перед молотом и наковальней, установленными в его апартаментах. Разборка замка или починка оконной задвижки наполняла его простой и тихой радостью. Он с увлечением занимался столярным делом, и многие огорчались, видя, как охотно дофин корпел над стульями, в то время как ему предстояло в будущем занять трон…

Граф де Прованс, умный, образованный, начитанный, но насмешливый, эгоистичный, коварный, тщеславный и скупой, в глубине души мечтал о короне и ненавидел дофина, видя в нем тому препятствие. Ничем не выдавая своих далеко не братских чувств, он пытался завоевать Мари-Антуанетту, в которую был немного влюблен. И все это, несмотря на то, что в 1771 году он женился на дочери Виктора-Амедея III Сардэньского — Луизе Савойскои.

Что же касается графа д'Артуа, то достоинства и недостатки этого обворожительного светского юноши, беспокойного, легкомысленного, элегантного, блестяще образованного, гармонировали с легкомыслием и беззаботностью Мари-Антуанетты. Потому-то дофина и выбрала его себе в друзья. Она отвергла графа де Прованса — он никогда ей этого не простит и станет впоследствии ее врагом — и благосклонно смотрела на постоянное присутствие рядом графа д'Артуа. Его пылающий взор говорил о многом, даже слишком о многом — о переполнявших его чувствах, хотя он тоже женился на другой дочери Виктора-Амедея Сардзньского — Мари-Терезе Савойской…

Мари-Антуанетту и графа д'Артуа постоянно видели вместе: они играли в спектаклях, бегали по Версальскому парку, прячась в кустах, или совершали прогулки на ослах. Прогулки эти, о которых говорил весь Париж вызвали скандал, поскольку стало ясно, что умелые падения позволяли некоторым знатным дамам показывать то, что полагалось скрывать от посторонних глаз. Мари-Антуанетта, как и другие, обожала падать и демонстрировать всем и каждому то, что полагалось лицезреть лишь одному дофину. Но я уже говорил, насколько мало несчастный этим интересовался…

Разумеется, подобные игры при дворе вызывали шепот и однажды вечером м-м дю Барри, которой все больше не давал покоя возраст восемнадцатилетней дофины, пришла к Людовику XV и сообщила ему, что ее опасения оправдались:

— Рыжая девчонка неплохо развлекается.

— С кем?

— С д'Артуа.

Людовик XV отказался этому поверить. Тогда фаворитка, изо всех сил пытавшаяся очернить Мари-Антуанетту, распустила слухи, которые писатели и поэты с превеликой радостью разнесли по всему Парижу. Рассказывали, что граф д'Артуа и дофина тайно встречаются, а их отношения более чем дружеские. М-м дю Барри нашла верный способ навсегда сделать Мари-Антуанетту непопулярной и недостойной когда-либо занять французский трон: она продолжала вдохновлять авторов песен, памфлетов и оскорбительных статеек.

Клевета возымела действие. Подтверждение тому — многочисленные опусы, имевшие хождение в 1774-1789 годах. Вот, например, отрывок из непристойного исторического эссе о жизни Мари-Антуанетты» (автор — полицейский Гуни): «Мари-Антуанетта на какое-то время, кажется, задержала свой взор на графе д'Артуа. Но очевидно, что этот принц, неспособный впрочем, ни на какую работу мысли, сообразил все-таки, что становиться ее любовником довольно рискованно. Из-за этого или из-за того, что он предпочитал беспутную жизнь необходимости сдерживаться и быть осмотрительным — к чему обязывало бы подобное положение вещей, — между свояком и свояченицей все свелось к ночным прогулкам и играм слишком невинным, чтобы кипящая энергией Мари-Антуанетта долго ими довольствовалась». И уже через несколько страниц Гупи вкладывает в уста дофины и такие признания: «Чтобы постоянно держать д'Артуа впряженным в мою колесницу, я не отказывалась от его ценных уроков и даже превосходила его. Его природное непостоянства взяло верх над моими бесконечными уступками. Он стал со мной небрежен. Я вынуждена была позволить ему насладиться другими удовольствиями и даже принять в них участие, чтобы не потерять его окончательно».

Некоторые авторы памфлетов, подталкиваемые враждебно настроенной фавориткой, дошли до обвинения Мари-Антуанетты в желании отравить дофина, чтобы позволить графу д'Артуа после смерти Людовика XVI взойти на трон. Это совершенная чепуха, поскольку непосредственным преемником Людовика-Августа был граф де Прованс, но народ не задумывался о том, логичны ли факты, если ему рассказывали какую-нибудь занимательную историю о его правителях.

В 1779 году в Париже ходила по рукам злая поэма под названием «Любовь Карла и Туанетты» — настолько скабрезная, что мы не можем себе позволить даже процитировать ее здесь.

В начале революции обвинения графа и дофины всплыли в памфлете с названием, рассчитанным на вполне определенный эффект: «Полная исповедь его святейшества графа д'Артуа, переданная им по его прибытии в Мадрид главному инквизитору и ставшая гласной благодаря приказу Его Величества, чтобы показать нации его подлинное раскаяние. Напечатано в подвале Бастилии, в Париже, 23 июля 1789 года»

<Об этом можно прочитать, например, в памфлете «Антуанетта Австрийская, или Диалоги между Катрин Медичи и Фредогондондой, королевой Франции, в аду, служащие продолжением и дополнением ко всему тому, что написано об этой принцессе» (Лондон, 1789)>

Разумеется, это был подлог, основанный на распространяемой и м-м дю Барри клевете. Автор псевдоисповеди словами графа Д'Артуа говорил:

« По меpe того как я терял общественное уважение и доверие, бешенство все больше терзало мою душу. Я связывал свое безумное душевное состояние с варварской королевой, которую один из самых несчастных королей взял из Германии с целью найти в ней счастье к своей жизни. Вскоре души наши слились. Самое ужасное из преступлений укрепило этот союз. Не обращая внимания на право крови, я испачкал в грязи брачное ложе и оплодотворил королевскую семью. Все становится на свое место: движимые лишь яростью и местью, мы поставили нужных нам министров, избавились от добродетельных людей, стыдливость которых мешала осуществлению наших планов. Мы ограбили королевскую казну, а отец народа, помешанный на предателях, не ведал о несчастье своих детей и о страшной буре, угрожавшей монархии.

Отвратительная де Полиньяк, это ужасное чудовище, фурия, привила свои гнусные вкусы обожавшей ее королеве. Она делила себя с ней и со мной. Для интимных встреч мы объединились в одно из самых ужасных трио. Эту мегеру ничто не остановит: ее душа проникла в мою, нами руководил один и тот же гений, мы испачкали Францию — незначительное преступление, не насытившее нашей ярости. Нашим заветным, сердечным желанием стало полное разложение ее жителем».