Мэри — наша подруга, ирландка, она работает консультантом по менеджменту неподалеку от Борнмута, в южно-английском Дорсете. Хотя Мэри сама не занималась наукой, но генетикой она живо интересовалась и за два года до описываемых событий предоставила нашей лаборатории несколько прядей своих длинных рыжих волос, которые мы и использовали для исследования ДНК. Мэри умница, она общительна и обладает прекрасным чувством юмора, так что я не сомневался, что она все поймет правильно и сможет справиться с бременем внезапной славы. Я позвонил и спросил, не возражает ли она, если ее имя будет опубликовано в «Санди тайме». Мэри не пришлось уговаривать, она сразу же дала свое согласие, и вот в следующем номере газеты появилась статья под интригующим заголовком: «В Дорсете проживает родственница Ледового человека».
Очень скоро Мэри приобрела международную известность. Среди многочисленных публикаций, которые были посвящены ей в прессе, меня особенно порадовала одна, в ирландской газете «Айриш таймс». Журналист спросил Мэри, осталось ли у нее хоть что-нибудь от ее ставшего знаменитым предка. Она призналась, что (вот сюрприз!) у нее ничего не сохранилось; статья вышла под заголовком «Тирольский ледовый человек не оставил нашей землячке — жительнице Борнмута никаких средств к существованию».
Был в этой истории один странный и поначалу неожиданный для нас момент, ради которого я, собственно, все это и рассказываю: Мэри вдруг призналась в непривычном ощущении — она испытывала к Ледовому человеку странное чувство близости, нечто большее, чем простое любопытство. Она разглядывала его многочисленные фотографии — в леднике, где он был обнаружен, в холодильнике, в анатомичке, где проходило вскрытие и были взяты образцы тканей для анализа. Для нее он больше не был неизвестным существом, диковинкой, о которой поведали газеты и телевидение. Мэри начала думать о нем как о реальном человеке, своем родственнике, коим он и на самом деле являлся.
Меня поразило то острое чувство кровного родства, что возникло у Мэри по отношению к Ледовому человеку. А потом я подумал: если мы обнаружили столь тесную генетическую связь между Мэри и человеком, умершим тысячелетия назад, то такую же связь в принципе можно проследить и для каждого из нас. Может, стоит только повнимательнее присмотреться к нашим современникам, и это позволит приоткрыть завесу над некоторыми тайнами далекого прошлого? Моим друзьям-археологам, однако, мысль эта ни в коей мере не показалась интересной. Они стояли на той точке зрения, что познать прошлое можно лишь путем изучения собственно прошлого; современные люди их не привлекали. Я же был убежден, что, если люди унаследовали ДНК от своих предков, если, как показал пример с Мэри и Ледовым человеком, сотни поколений пронесли ее структуру неизменной сквозь тысячелетия, значит, наши современники — не менее надежные свидетели событий прошлого, чем какой-нибудь бронзовый дротик или обломок глиняного сосуда.
Мне стало ясно, что необходимо сделать: провести развернутое исследование структуры ДНК, охватив им как можно больше современников. Я хотел сопоставить ДНК ныне живущих людей с ископаемым материалом, но моих тогдашних знаний не хватило бы для того, чтобы понять, сравнить и интерпретировать результаты. Поэтому на первых порах я поставил перед собой другую задачу: подробнейшим образом исследовать ДНК современных европейцев и жителей других частей света. Я был уверен: любая полученная в ходе исследования информация о современной ДНК — это наследство, полученное людьми от их предков. Прошлое находится внутри нас.
Исследования, проведенные за последние десять лет, показали, что почти для каждого европейца можно проследить неразрывную генетическую связь с предками, такую же, как у Мэри с Ледовым человеком, причем эта цепочка длиной в десятки тысяч лет приводит к одной из семи (всего семи!) женщин. Эти семь женщин приходятся прямыми матрилинеарными (то есть по материнской линии) предками примерно 650 миллионам современных европейцев. Я дал им имена — Урсула, Ксения, Елена, Вельда, Тара, Катрин и Жасмин, и после этого они внезапно ожили. Эта книга расскажет, как я пришел к такому невероятному заключению, и познакомит вас ближе с жизнью каждой из семи женщин.
О себе мне стало известно, что я потомок Тары, и у меня возникло желание узнать побольше о ней и о ее жизни. Я чувствую родственные узы, связывающие нас, она ближе мне, чем остальные шесть женщин. С помощью методов, о которых я расскажу вам, мне удалось определить, в какую эпоху и где именно жила каждая из семи женщин. Я узнал, что Тара жила в Северной Италии около семнадцати тысяч лет назад. Европу тогда сжимали тиски последнего ледникового периода, так что люди могли жить только на небольшой территории на самом юге материка. Тогдашняя Тоскана выглядела совсем не так, как в наши дни. Не было ни виноградников, ни гроздей бугенвиллии, вьющейся по стенам деревенских домиков; не было и самих домиков. Склоны холмов покрывали густые заросли сосны и березы. В речке была рыба, водились раки, так что Тара могла подкармливать семью в дни неудач, когда мужчины не приносили с охоты ни оленя, ни кабана. Когда ледниковый период сменился некоторым потеплением, потомки Тары, двигаясь вдоль побережья, переселились во Францию и присоединились к большой группе охотников на крупных животных, обитавших в тайге северной Европы. В конечном итоге потомки Тары пересекли посуху будущий пролив Ла-Манш и оказались прямо в Ирландии, и имя клану Тары дано мною по названию древнего кельтского государства.
Вскоре после того, как результаты моего исследования были опубликованы в газетах и на телевидении, по всему свету стали появляться разные истории о семи женщинах — праматерях европейцев. Журналисты и художники изощрялись в фантазиях, пытаясь придать им сходство с кем-то из наших прославленных современниц: Брижит Бардо провозгласили воплощением Елены; Мария Каллас стала Урсулой; на роль Жасмин выбрали, не мудрствуя лукаво, известную фотомодель Жасмин ле Бон; Дженнифер Лопес сделали Вельдой. Нам в лабораторию без конца звонили люди, желающие выяснить свое происхождение, в конце концов пришлось открыть сайт в Интернете, чтобы справиться со всеми запросами. Стало ясно, что мы натолкнулись на что-то весьма фундаментальное и сами еще только начинаем в полной мере осознавать значение происшедшего.
Из книги вы узнаете и о том, как были сделаны открытия, и об их последствиях для всех нас, где бы мы ни жили: в Европе или в самых отдаленных уголках нашей планеты. Это история единого прошлого для всех людей, общего для всех родословия. Мы побываем на Балканах во времена Первой мировой войны и на далеких островах Тихого океана. Из нашего времени мы перенесемся в те давние времена, когда лишь зарождалось земледелие, и еще дальше: в глубины прошлого, к тем нашим предкам, которые охотились рядом с неандертальцами. Не удивительно ли, что мы храним собственную историю в своих генах, фрагментах ДНК, которые, практически не изменившись, дошли до нас с тех древних времен, от далеких предков — предков, которые отныне перестали быть отвлеченным понятием и обрели реальные человеческие черты; предков, чья жизнь не имела ничего общего с современной жизнью, которым приходилось бороться за выживание и продолжение рода. Наши гены присутствовали при этом. Они дошли до нас спустя тысячелетия. Им выпало постранствовать по суше и морю, переваливать через горы и пробираться сквозь леса. Все мы, от самого сильного до слабейшего, от сказочно богатых до нищих, несем в своих клетках гены, которым удалось пережить все эти невероятные приключения. Нам есть чем гордиться.
А в общем началась эта история, по крайней мере, для меня, в Институте медицинской генетики в Оксфорде, где я работаю в должности профессора генетики. Институт — это часть Оксфордского университета, хотя расположен отдельно, да и по своему складу не слишком близок таинственному затворническому миру университетских колледжей. Сотрудники института — врачи и ученые, в своем труде применяют современные технологии генетики и молекулярной биологии для медицинских исследований. Среди них есть: иммунологи, занятые поиском вакцины против СПИДа; онкологи, которые воздействуют на опухоли и пытаются «убивать» их, прекращая доступ крови к опухолевым клеткам; гематологи, изучающие природу генетически наследуемой анемии, заболевания, из-за которого ежегодно становятся инвалидами и даже погибают миллионы людей в развивающихся странах; микробиологи, старающиеся проникнуть в тайны менингита, и много других специалистов. Работать в этом замечательном месте почетно и невероятно интересно. Я занимаюсь в нем проблемой наследственных заболеваний костей, в частности ужасного недуга osteogenesis imperfecta (несовершенный остеогенез) — наследственного заболевания, обусловленного нарушением синтеза коллагена в костной ткани. В тяжелых случаях болезнь приводит к трагическим последствиям в самом начале жизни: кости новорожденного настолько хрупки, что он не может сделать первый вдох — все ребра ломаются, ребенок задыхается и гибнет. Изучая причины возникновения этой страшной болезни, мы добрались до совсем, казалось бы, незначительных изменений в структуре генов, ответственных за формирование коллагена. Коллаген — очень важный белок, который в большом количестве содержится в костях, укрепляя их примерно настолько, насколько каркас из стальных прутьев укрепляет железобетонные конструкции. Логично было предположить, что отклонения в гене, отвечающем за коллаген, могут приводить к ломкости костей. Нам было необходимо подробнейшим образом изучить, как видоизменяется структура коллагена и его генов не только у больных, но и у здоровых — у возможно большего количества самых разных людей. Именно во время этого исследования я и познакомился в 1986 году с Робертом Хеджесом.
