Положив на стол рукопись, он посмотрел на меня с ласковой улыбкой и, конечно, заметил мой легкий испуг.

— Нет, это не для литконсультации и не для печати, — сказал он.

Я вопросительно посмотрел на него.

— Я знаю, что преждевременно говорить о межпланетном полете и составе экипажа корабля. И все же мне хочется заручиться поддержкой вашей секции.

Передо мной стоял не юноша, с ним нельзя было пошутить, нельзя было посоветовать ему овладеть науками, которые понадобятся исследователю планет. Непостижимым путем он понял меня и сказал:

— Я не астронавт, не геолог, не врач, не инженер. — Он чуть задержал дыхание. — Хотя мог бы быть каждым из них. Но все же я рассчитываю на поддержку, ибо мне необходимо… вернуться… на Марс.

Мне стало не по себе.

— Обыкновенный псих, — прервал мой рассказ молодой шахматист, который слушал со скептической улыбкой.

— И у меня мелькнула такая мысль. Припомнилось, как в 1940 году я читал письмо одного заведующего универмагом в городе Свердловске, просившего помочь ему вернуться… на Марс. Говорят, во всем остальном работник торговли был вполне нормальным человеком.

Посетитель улыбнулся. В глазах его я прочел, что он опять понял меня.

Я поймал себя на том, что не только он угадывает мои мысли, но и я понимаю его даже без слов. Легче всего было счесть его больным.

— Да, — сказал посетитель. — Первое время я попадал в сумасшедший дом, пока не понял, что бесполезно убеждать людей в том, что я не человек.

Я развернул рукопись и нахмурился, увидев испещренную странными знаками страницу. Что это? Мистификация?

— Я мог бы написать на любом из распространенных земных языков, но… важнее было убедить людей, что невозможно разумному индивидууму придумать в одиночестве неведомый язык со всей его выразительностью и гибкостью, нельзя изобрести письменность для записи всех богатств этого языка. Важно, чтобы люди поняли, что ЭТО НАПИСАНО представителем ДАЛЕКОГО МУДРОГО ПЛЕМЕНИ, живущего в суровом мире увядания…

— Но как это прочесть? — не выдержал я и тотчас увидел за очками ласковое участие.

— Ваше время располагает кибернетическими машинами, способными расшифровать даже древние иероглифы. Мои вряд ли будут труднее. Если расшифрую я сам, мне не поверят.

Я почти понял, кем написана странная рукопись, и ощутил нелепость своего положения. Кто заинтересуется этой встречей: весь мир или группа психиатров?

Через выпуклый хрусталь очков на меня смотрели передающие и читающие мысли глаза. Разве возможна с ними ложь или двоедушие, ханжество или лицемерие?

Мы расстались, договорившись встретиться в этой же самой комнате или у меня дома через полгода…

Ну, а потом… Потом многое изменилось. Запущен был первый искусственный спутник Земли, космонавтикой стали заниматься уже не любители, а научные институты.

— А рукопись? — спросила девушка. — Ведь ее расшифровали?

— Да. Нашлись энтузиасты, которые из чистого любопытства проверили возможности своей электронно-вычислительной машины. Академик, руководивший ими, смеясь говорил, что можно даже ночные огни города расшифровать в виде поэтического произведения, коль скоро они навевают на поэта вдохновение. Машина расшифровала несколько первых страниц дневника…

— Дневника? — удивился полковник.

— Да, дневника, в котором день за днем записывались впечатления марсианина, спрыгнувшего с помощью какого-то аппарата на Землю перед трагической гибелью марсианского корабля в тунгусской тайге в 1908 году.

— Опять тунгусский метеорит! — воскликнул полковник.

Мне не хотелось спорить о тунгусском взрыве, хотя я не переменил своих взглядов. Достаточно того, что мое участие в этом споре привело ко мне марсианина в первый раз (уходя он признался в этом). Я мечтал опубликовать дневник марсианина, даже написать об этом роман, но… кроме первых и последних страниц дневника, основной его части не было. Выдумывать мне не хотелось. А сам марсианин больше не появлялся.

Пришел он через десять лет, когда люди уже дважды посадили на Луну автоматическую станцию, когда послали такие же станции к Венере и Марсу, забросили на Венеру вымпел, сфотографировали Марс.

— Он принес вам остальные страницы дневника? — спросила девушка.

— Нет. Он усомнился, что, опубликованные в виде романа, они могут привлечь к нему внимание. На этот раз он пришел ко мне домой с новым планом доказательства того, что он чужепланетное существо, представитель высокоразвитой цивилизации.

— Может быть, у него сердце с правой стороны? — пошутил кто-то из слушавших.

— Его организм удивительно похож на человеческий. Он утверждал, что обладает исключительными умственными способностями. И хотел с моей помощью продемонстрировать это всему миру.

— Он умел делать сложные вычисления в уме? — спросил полковник.

— Он попросил меня устроить ему встречу с самым знаменитым шахматистом (он знал о моей причастности к шахматам).

И снова, сказав об этом, он угадал мои мысли.

— Вы думаете, вам трудно будет уговорить прославленного гроссмейстера встретиться с безвестным противником? Вы только сведите нас, я сам постараюсь убедить его.

И я познакомил его с одним из выдающихся шахматных дарований, вы извините, гроссмейстер, что я так говорю о вас.

— Польщен, — отозвался мой спутник, молчавший до сих пор.

— Теперь признайтесь, что вы почувствовали, когда я представил вам его в Шахматном клубе?

— В первое время я был обескуражен, — признался гроссмейстер. — Потом постарался понять, чего хочет этот странный человек.

— Человек? — воскликнула девушка.

— Таким он мне показался. Потом я почувствовал, что не могу не пойти ему навстречу.

— Ну, ясно! Гипноз, — решил полковник.

— Я тоже так было подумал. Поэтому, когда мы сели уже за шахматный столик, я старался не смотреть ему в глаза, обдумывая варианты.

— Он разгадывал ваши намерения за доской? — забеспокоился молодой шахматист.

— Не больше чем любой противник. Он сказал, что намерен продемонстрировать на шахматной доске торжество мысли, торжество гуманизма.

— Но почему это надо доказывать с помощью шахмат? — снова пожал плечами полковник.

— Мне это показалось понятным, — ответил гроссмейстер. — Я, конечно, не поверил, что это марсианин. Я счел его за чудака, быть может, даже больного… но… Почему шахматы, спрашиваете вы? Да потому, что условная концепция шахмат, как известно, позволяет математикам проводить эффективное сравнительное программирование электронно-вычислительных машин. В шахматах, пусть в условной форме, воспроизводятся некоторые аналоги жизни и борьбы. Мне показалось занятным «проверить» того, кто называл себя марсианином, и, не скрою, я в равной степени хотел и разоблачить его и… убедиться, что он действительно марсианин.

— Партия сыграна недавно, — снова вступил я. — Вернее сказать, сыграно пять партий. Четыре окончились вничью, а вот пятую партию… ее стоит опубликовать. Может быть, она в самом деле докажет, что партнером гроссмейстера было существо, обладающее необыкновенными способностями.

— Как? Неужели он выиграл? У вас? — изумились оба шахматиста.

— Дело не в исходе партии, — заметил гроссмейстер. — Вы увидите, что дело совсем в ином. С идеями моего противника согласится любой прогрессивный человек, но вот способ демонстраций этих идей на шахматной доске способен удивить.

— Покажите нам эту партию, — попросили все, даже не знающие шахмат.

— Хорошо, — согласился гроссмейстер и расставил на доске позицию.

— Я не буду рассказывать, «как дошел до жизни такой». Я был несколько раздосадован предыдущими ничьими и считал своим долгом непременно выиграть, а это всегда опасно. Словом, я не остановился перед тем, чтобы пожертвовать ладью и получить позицию, когда появление моего нового ферзя неизбежно. Это, как я думал, решало партию в мою пользу. Но… тут-то и началось марсианское продолжение.

Гроссмейстер Марсианин

Марсианин играл белыми и сделал ход: