— Что ты будешь кушать? — с вежливой улыбкой перегнулся к ней через стол Стенли. — Тебе земляники со сливками или хлеба с подливкой?

— Земляники со сливками, пожалуйста, — ответила Кези.

Ха-ха-ха-ха! Как они смеялись! Как били по столу чайными ложками! Вот так попалась! Ведь попалась? Здорово он ее разыграл! Молодчина Стенли!

— Мама, она думала, что ей взаправду дадут земляники!

Даже миссис Джозефе, разливавшая по чашкам кипяток с молоком, не могла сдержать улыбки.

— Не надо их дразнидь, они сегодня уезжаюд, — сказала она; в ее груди все время что-то клокотало.

Но Кези откусила большой кусок от своего ломтя хлеба и затем поставила его стоймя на тарелке. Получились такие чудесные маленькие воротца. Пф! Какое ей до них дело! По ее щеке сбежала слезинка, но Кези не плакала. Расплакаться перед этими ужасными Семюэль Джозефсами! Она сидела, наклонив голову, и когда слеза докатилась до губ, быстро и аккуратно слизнула ее и проглотила, прежде чем кто-нибудь из них заметил.

После чая Кези отправилась в свой прежний дом. Медленно поднялась она по черной лестнице и через буфетную прошла на кухню. Там было пусто. Только на подоконнике в одном углу лежал желтый обмылок, а в другом засиненная фланелевая тряпочка.

Печка была битком набита всяким мусором. Кези порылась в ней, но не нашла ничего интересного, кроме мешочка с вышитым сердечком, в который служанка собирала очески волос. Кези все же не взяла его и по узкому коридору зашагала в гостиную. Жалюзи на окнах были спущены, но не до конца. Сквозь щели в комнату длинными карандашами падали лучи солнца, и волнистая тень от деревьев, растущих в саду, танцевала на этих золотых полосках. Она то застывала неподвижно, то снова начинала колыхаться, то добиралась до ног Кези. Зум! Зум! Большая синяя муха билась о потолок; к шляпкам гвоздиков, на которых был укреплен ковер, пристало немного красноватого ворса.

В окно столовой были вставлены по углам квадратики цветного стекла. С одной стороны квадратик был синий, с другой— желтый. Кези наклонилась, чтобы еще раз взглянуть на синюю лужайку перед домом и синие цветы аронника, растущего у ворот, а потом на желтую лужайку с желтым аронником и желтым забором. Пока она смотрела, на лужайку вышла маленькая китаянка Лотти и принялась краешком передника стирать пыль со столов и стульев. Но Лотти ли это? Кези не была в этом вполне уверена, пока не посмотрела на нее через обыкновенное стекло.

Наверху, в спальне папы и мамы, Кези нашла коробочку из-под пилюль. Снаружи она была черная и блестящая, а внутри— красная, и там лежал маленький кусочек ваты.

«Сюда можно спрятать птичье яичко», — решила Кези.

В комнате служанки она обнаружила в одной щели пола пуговицу от корсета, в другой — несколько бусинок и большую иглу. В спальню бабушки можно было не ходить. Там было пусто — Кези сама видела, как бабушка укладывала вещи. Она подошла к окну и прижала ладони к стеклу.

Кези очень нравилось стоять вот так у окна. Ей нравилось ощущать холодное блестящее стекло на своих горячих ладонях, нравилось наблюдать, как на кончиках пальцев, когда она прижимала их к стеклу, появлялись смешные белые колпачки. Пока она стояла так, день угас и стало темно. Вместе с темнотой подкрался ветер, сопя и воя. Окна в пустом доме задребезжали, стены и пол заскрипели, на крыше жалобно лязгнул лист оторвавшегося железа. Кези вдруг притихла, совсем притихла. Она стояла, широко раскрыв глаза и крепко сжав колени. Ей было страшно, хотелось позвать Лотти — бежать по лестнице к выходу и все время звать. Оно бежало за ней следом, ждало за дверью, подстерегало на лестнице, сначала наверху, потом внизу, пряталось в коридоре, готовилось выскочить из-за кухонной двери. Но у кухонной двери стояла Лотти.

— Кези, — радостно сообщила она, — возчик приехал. Все вещи уже в фургоне, а лошадей целых три. Миссис Джозефе дает нам большую шаль, чтобы укрыться, и велит тебе застегнуть пальто. Она не выйдет из-за астмы.

Лотти чувствовала себя необыкновенно важной.

— А ну-ка, малышки, — позвал возчик. Он подхватил их под руки громадными ручищами, и они полетели наверх. Лотти расправила складки шали, уложив их как можно красивее, а возчик закутал девочкам ноги обрывком старого одеяла.

— Поехали. А ну, трогай!

Может быть, они с Лотти — маленькие лошадки? Возчик проверил, хорошо ли увязан багаж, снял тормозные цепи, потом, насвистывая, взобрался наверх и сел рядом с девочками.

— Сядь ко мне поближе, Кези, — попросила Лотти, — ты все время стаскиваешь с меня шаль.

Но Кези прижалась к возчику. Он возвышался рядом с ней, как великан; от него пахло орехами и новыми деревянными ящиками.

Никогда раньше Лотти и Кези не приходилось бывать на улице в такой поздний час. Все выглядело совсем по-другому, чем днем: крашеные деревянные домики казались меньше, сады — гораздо больше и гуще. Небо было усеяно звездами; над заливом висела луна, бросая на волны золотые брызги. Вдали на Карантине светился маяк, и на старых заброшенных барках зажглись зеленые огоньки.

— А вот «Пиктон», — сказал возчик, указывая на пароходик, унизанный яркими бусинками.

Они поднялись на вершину холма и начали спускаться вниз; залив сразу же скрылся из виду, и, хотя они все еще ехали городом, девочки уже ничего не узнавали. Мимо них с грохотом проезжали другие фургоны. Каждый встречный знал их возчика.

— Здорово, Фред!

— Здорово-о! — кричал он в ответ.

Кези очень нравились эти оклики. Всякий раз, когда впереди появлялся фургон, она подымала глаза и ждала, когда раздастся голос возчика. Он — старинный их друг; вместе с бабушкой она часто ходила к нему за виноградом. Он жил один в маленьком домике, у стены которого стояла теплица, выстроенная им самим. Изнутри теплица была сплошь увита виноградными лозами; свешиваясь с потолка, они образовывали настоящий свод. Фред брал из рук Кези коричневую корзиночку, выстилал ее тремя широкими листьями и, нашарив за поясом небольшой костяной нож, пригибал и срезал большую синюю кисть винограда, а потом укладывал ее на листья так бережно, что Кези следила за ним, затаив дыхание. Он был очень высок, носил коричневые вельветовые штаны, и у него была длинная каштановая борода. Но он никогда не надевал воротничка, даже по воскресеньям. Сзади его шею покрывал темно-красный загар.

— Где мы сейчас? — поминутно обращалась к нему то одна, то другая девочка.

— Это вот Хок-стрит, а это — Шарлот-кресент.

— Ну да, Шарлот-кресент. — Услышав это название, Лотти насторожилась; ей всегда казалось, что Шарлот-кресент — ее личная собственность. Не так уж много на свете людей, именем которых названы целые улицы.

— Смотри, Кези, это Шарлот-кресент. Правда, она какая-то особенная?

Теперь все знакомое осталось уже далеко позади. Фургон катил по совсем неизвестным местам: по новым дорогам, окаймленным с обеих сторон высокими земляными насыпями; вверх по крутым-крутым холмам; вниз, к лесистым долинам; через широкие мелководные речки. Все дальше и дальше. Голова Лотти покачивалась из стороны в сторону; девочка сползала, сползала и наконец улеглась на колени к Кези. У Кези глаза раскрывались все шире и шире. Дул порывистый ветер; она дрожала, но щеки и уши у нее горели.

— А звезды могут раздуваться? — спросила Кези.

— Не замечал что-то, — ответил Фред.

— А у нас есть дядя и тетя, они живут недалеко от нашего нового дома, — сообщила Кези. — У них два сына, старшего зовут Пип, а младшего Регз. У Регза есть барашек. И его надо поить из эмалированного чайника, на носик надевается палец от перчатки. Регз обещал нам показать. А какая разница между бараном и овцой?

— Ну, у барана есть рога, и он бодается.

Кези задумалась.

— Мне совсем не так уж хочется посмотреть этого барашка, — сказала она. — Терпеть не могу животных, которые бросаются на людей, всяких собак и попугаев. Я часто вижу во сне, что на меня бросается какой-нибудь зверь, — один раз это даже был верблюд, — и вот он бежит на меня, а голова у него все растет и растет.