Поняв, что происходит что-то необычное, Беркович вышел из машины, получил немедленно тепловой удар, покрылся потом, но все же быстрым шагом подошел к продолжавшему кричать Шумейкеру. Между деревьями лежал ничком мужчина пет сорока в шортах и майке. На мужчине лежала металлическая стремянка — ясно было, что лестница упала, придавив человека.

Беркович одним прыжком пересек открытое пространство и опустился на колени перед трупом. То, что человек умер несколько часов назад, сомнений не вызывало. Похоже было, что острый край падавшей стремянки ударил человека по затылку, пробив череп. У ног трупа валялась перевернутая банка с белой краской и выпавшая из банки кисть. Левая нога покойника почти до колена была вымазана этой краской, пролившейся, очевидно, в тот момент, когда стремянка обрушилась на землю.

— Это ваш приятель? — спросил Беркович продолжавшего причитать фалафелыцика.

— Да, это Ханан, — с надрывом сказал тот. — Боже мой, какой кошмар! Нужно вызвать скорую помощь! Да, и полицию тоже! Ох, простите, вы же сами полиция, я совсем сошел с ума… А скорую?

— Перестаньте кричать, — резко сказал Беркович, поднимаясь с колен и стараясь не коснуться вытекшей из ведра краски. — Станьте вон там, в тени, и ничего не трогайте.

— Я… ничего, — пробормотал Шумейкер и вытянулся по стойке «смирно».

Беркович, не чувствуя уже ни жары, ни головной боли, вернулся к машине и вызвал скорую. Потом позвонил инспектору и сообщил о происшествии.

— Давно он умер? — деловито спросил Хутиали.

— Жара, трудно сказать, — пробормотал Беркович. — Но, скорее всего, часа два, не больше.

— Займись пока сам, — сказал инспектор. — Я пришлю эксперта. Если понадобится помощь, сообщи.

Беркович вернулся к дому, поднялся по ступенькам к входной двери. По дороге он нечаянно коснулся каменных перил и отдернул руку: перила были покрашены той самой белой краской, что вылилась из ведра. Беркович беспокойно осмотрел брюки — черт, он таки испачкался, немного, но все же…

Сержант осторожно подошел к двери и начал колотить изо всех сил. Никто не отзывался — в доме было пусто, да это и раньше было ясно, ведь Шумейкер уже пробовал войти всего пять минут назад.

— Идемте в машину, — предложил Беркович, — там хоть прохладно. Скорая сейчас приедет, а я пока задам пару вопросов.

Сев рядом с Берковичем на переднее сиденье, Шумейкер втянул голову в плечи

— он никак не мог прийти в себя и что-то все время бормотал под нос.

— Как его имя? — спросил Беркович.

— Ханан… Ханан Бек. Мы давно знакомы, но сейчас редко видимся… Дела все…

— Когда вы видели Ханана последний раз?

— Когда… Он брал у меня коробку с инструментами… Неделю назад.

— У него были враги?

— Враги?.. У всех есть враги, у меня тоже… При чем здесь враги? Разве на Ханана не упала эта проклятая лестница?

— Возможно, — пожал плечами Беркович. — Он получил удар по затылку, это верно. Но могла ли это сделать падавшая стремянка — только эксперт однозначно ответит.

Прибыла скорая, а следом — полицейская машина, тихая улица наполнилась звуками сирен, и сразу же начали подходить любопытные.

— Посидите минуту, — сказал Беркович, — я сейчас вернусь, мы закончим разговор, а потом я вас отвезу… Вам куда? Я вас подброшу, не беспокойтесь.

— Мне-то о чем беспокоиться? — пробормотал Шумейкер. — Это бедному Ханану…

Минут через десять, потеряв с потом не меньше трех килограммов веса, сержант вернулся наконец в машину и с облегчением вздохнул. Объясняя эксперту Левину ситуацию, он и сам восстановил в памяти все, что происходило несколько минут назад, а восстановив, понял наконец, что его все время мучило.

— Еще вопрос, — обратился Беркович к фалафелыцику. — Вы сами открываете свою лавку?

— Нет, это делает Хаим, он приходит в шесть и начинает готовить… А при чем здесь?

— Ни при чем, — успокоил сержант. А вы приходите позднее?

— Обычно — в восемь.

— И сегодня тоже?

Беркович отъехал от дома, кивнул полицейскому, перегородившему движение, и свернул на проспект.

— Сегодня? — нахмурился Шумейкер. — Сегодня я немного опоздал… Жара, не хотелось вставать… Сержант, куда вы едете? Вроде не в ту сторону…

— Возвращаемся в управление, — сказал Беркович. — Там вы объясните, почему убили Ханана Бека.

— Я?! — завопил фалафелыцик и начал рвать дверцу со своей стороны, пытаясь на полном ходу выскочить из машины.

— Спокойно, — предупредил Беркович, — дверца заблокирована. Да и вообще… Упадете, расшибетесь насмерть. Лучше всю жизнь провести в тюрьме, чем на том свете…

— Когда мы приехали к дому Бека, — рассказывал час спустя сержант Беркович инспектору Хутиэли, — этот Шумейкер пошел к двери, и мне сразу показалось, что в его движениях есть нечто странное. Сначала я не понял… Видите ли, он старался не касаться перил. Он знал, что они недавно покрашены. Если не знаешь точно, то ничего и не заметишь, я, например, поднялся по ступенькам несколько минут спустя и выпачкал руку…

— Шумейкер пришел к приятелю примерно в половине восьмого, — продолжал Беркович. — Тот уже покрасил перила и собирался красить каменную скамью в садике. Шумейкер ударил Бека по затылку гаечным ключом, ключ, кстати, уже нашли… А потом повалил на тело стремянку. Ведро с краской опрокинулось, и Шумейкер запачкал обувь, несколько капель попало на ноги. Он вернулся домой, помылся, а потом отправился в фалафельную и стал ждать у стоянки Управления.

— Зачем? — поднял брови Хутиэли.

— Идея была хорошая. Он хотел взять в свидетели какого-нибудь полицейского. Вот, мол, я в присутствии полиции обнаружил труп, значит, я ни при чем.

— Ему повезло, что он нарвался на тебя, — усмехнулся инспектор.

— Да, — скромно потупился Беркович. — Но было еще кое-что… Он смыл с ног краску, но капля все же осталась, там, где он не мог ее видеть. Маленькая капля, но я обратил на нее внимание.

Жарко, — сказал сержант Беркович, войдя в кабинет. — Похоже, что скоро начнут плавиться стены зданий, и Тель-Авив потечет, как масло…

— Интересная картина, — хмыкнул инспектор Хутиэли. — У тебя образное мышление, Борис. Но мышление полицейского должно быть не образным, а точным. Нарисованная тобой картина плавящегося Тель-Авива не может соответствовать фактам и потому не свидетельствует о том, что ты сегодня в хорошей форме.

— О какой форме вы говорите, инспектор? — воскликнул Беркович. — Здесь, в кабинете, можно жить, но на улице — просто Хиросима после атомного взрыва!

— Ерунда, — отрезал Хугиэли. — Полицейский не должен быть столь эмоциональным. Полицейский по этому поводу должен сказать: «На улице температура плюс тридцать семь градусов, рубашка прилипает к спине, пить нужно каждые пять минут, и влажность достигает восьмидесяти процентов».

— Фу, — поморщился Беркович. — Все точно, как в показаниях, пригодных для использования в суде, но совершенно не интересно!

— Надеюсь, — сказал инспектор, — ты не станешь составлять отчет об осмотре места происшествия в таком возвышенном стиле?

— Нет, конечно, — сразу посерьезнел Беркович. — А что, есть место происшествия, которое нужно осмотреть?

Хугиэли покачал головой и склонился над бумагами.

— Нет, — пробормотал он. — И надеюсь, сегодня не будет.

Естественно, он ошибался и убедился в своей ошибке несколько минут спустя. Зазвонили сразу два телефона — у Берковича и инспектора. Сержант поднял трубку и услышал голос дежурного:

— Бери группу и выезжай, Борис! Улица Тосканини, девять-шестнадцать. Убийство. В это время Хутиэли объяснял кому-то:

— Да, конечно, это наш лучший следователь. Не беспокойтесь, он уже выехал.

— Кто выехал? — поинтересовался Беркович, положив трубку.

— Ты, конечно! Машина ждет внизу, убийство.

— Очень лестно слышать, — сказал Беркович, быстро собираясь на выход, — что тебя называют лучшим следователем.