Отведя глаза от сияющего в подсвечнике огня, бродяга тоже не сразу понял, что происходит. Но в часовне свет, щедро вливающийся из высоких и широких окон, неожиданно темнел, а в помещение, прогретое как живым огнём, так и солнцем, откуда-то понизу вползали волны холода... И рост тьмы начинался тоже с пола. С небольших, сначала обычных сумерек, которых здесь было множество.
"Что происходит?" - тревожно спросил "бессмертный".
- Кажется, мы с тобой что-то нарушили, - прошептал бродяга, глядя, как с пола поднимаются струйки чёрного дыма. Они обволакивали его ноги, но на уровне колена внезапно дёргались, словно не могли пройти выше определённой границы.
Старая женщина то ли испугалась, то ли закончила рассказывать о своих горестях - и вышла. Священник, высокий толстощёкий мужчина, встал возле входной двери и медленно оглядывал часовню. Выглянула из киоска женщина в чёрном платке, обеспокоенно спросила:
- Отец Михаил, что?
- Сейчас, Маруся... - сосредоточенно сказал тот.
Поглядывая на бродягу, он быстро прошёл на середину помещения и, пожав плечами, быстро замахал кадилом, бормоча что-то, наверное, из молитв.
Бродяга решился. Он повернулся к двери и торопливо зашагал на выход. Но не выдержал: то ли любопытство заело, то ли серьёзно захотелось узнать, но он остановился, чтобы дотронуться до широкого рукава рясы.
- Что... мне делать?
Священник взглянул на него. Смешное толстощёкое лицо довольно молодого ещё человека чуть за тридцать дрогнуло. Смеётся? Устал отвечать на один и тот же вопрос? Да и ответит ли?
- Не сдаваться, - ответил он. - Бог помогает деятельным.
И пошёл дальше, помахивая кадилом с дёргающимися, взвивающимися по сторонам воронками ароматного дыма.
Бродяга закрыл за собой дверь.
Расхожий ответ. Скажем так, удобный ответ на все случаи жизни.
Но странно подходящий к его ситуации.
Он вышел из маленького дворика, окружённого невысокой оградой, под тем же обстрелом враждебных глаз, свернул к дорожке на дороге кверху, к тому самому дому...
Чужая смерть настигла его в момент, когда крыльцо часовни скрылось за кустами шиповника, растущими вокруг ограды. Он рухнул на колени, ещё машинально стараясь удержаться, но упал ничком. Съёжился, нет - скорчился, пряча руки-ноги внутри себя, словно пытался согреться... Согреться... Такого с ним ещё не было. Он словно разделился на три части, считая "бессмертного", причём две части были "свои", но одна какая-то бессмысленная, а вторая умирала вместе с первой и не понимала: что это за необычная смерть? Он умирал, постепенно остывая, словно замерзал в снегу. И не сопротивлялся этому. Но такого быть не может! Лето... Глупые мысли в страшный момент. "Деятельным..." Слово эхом скользнуло в сознание, которое ещё было его, но оно словно сближалось с тем, умирающим наяву, по-настоящему.
"Дом... Надо возвращаться к дому", - беспокойно подсказал "бессмертный".
Бродяга с усилием поднял сопротивляющуюся руку...
И свалился с приступка при мусорном контейнере. Утро.
- Но мы здесь были - и ничего...
"Ищи".
Псины оглядывались и начинали закипать злобой: бродяга всё-таки решился поживиться тем же, что и они. Скалились, предупреждая... А он, перебрав мусор по верхам, не веря самому себе, вдруг озлился и схватился за край контейнера, Напрягшись, просто-напросто опрокинул его, вываливая всё сразу. Собаки подскочили к дармовой жратве, которую теперь и добывать не надо. Он буквально залез в этот мусор сам и руками вытаскивал всю вонючую хрень, уже понимая, что именно сейчас появится на свет, но отказываясь верить, что в современном городе такое может случиться.
Полотенце, свёрнутое в скатку, просто само выпало к его ногам, проскочив мимо рук. Он подхватил его осторожно и с теми же предосторожностями размотал и тут же прижал к себе холодеющее, поразительно маленькое тельце. Почувствовал, что его сердце раздирает боль возмущения - не умирающего выброшенного младенца, его самого.
"Деятельным..."
Он бросил взгляд на мусор, вокруг которого грызлись собаки, понимая, что надо бы пошустрей сматываться с этого места, пока не прискакала та вопящая дворничиха. И так вон на него уставились двое-трое, вставшие неподалёку. Он не разбирал фигур - не до них... Нагнулся, схватил какую-то смятую длинную толстую одёжку и, прижимая к себе тельце младенца, укрытое (закрытое?) этой одёжкой, быстро пошёл со двора.
"Ах, деятельным..." - мысленно сквозь зубы повторял он, стремительно шагая по пешеходной дорожке к мосту. Зарядил мелкий дождь, укрывший его и его добычу, которая даже не пискнула - давно, наверное, лежала... По времени, рассуждал он, те трое на мосту были примерно где-то до дождя. Значит, их следы должны остаться. Что ж, хоть сегодня не надо будет беспокоиться, как быть со спасённым. На ходу, пользуясь серыми струями дождя, которые не позволяли со стороны разглядеть, что именно он делает, бродяга совсем размотал полотенце и голым прижал ребёнка к себе, к своей горячей от движения коже.
До места, где стояли те трое, он почти добежал.
Узнал сразу. Неделю назад отсюда решился спрыгнуть парнишка. Помешать не успел. Какие-то мудаки задержали в начале моста. Начали издеваться над его уголовным видом, не пуская его дальше, потому что видели, как он торопится. Игра такая. Игрушечка, блин... А там - человек прыгал с моста... И он "упал" вместе с ним. Испытывая боль убиваемого не один раз об стену, глотая хлынувшую из горла кровь и видя, как его собственные кости протыкают кожу... Испугались, что сочтут убийцами, отпустили. Поздно... Когда пришёл в себя - перешёл по слоям пространства в другое время, назад, догнал парня ещё на подходе к мосту, плакал, умолял, просил, рассказывал, как это будет больно, требовал - тряс за грудки, чтобы тот сказал, чего ради порешил с жизнью проститься... Ещё один дурак... Незачем жить ему, блин...
- А ты поищи! - яростно посоветовал ему.
- Что - искать? - испуганно спросил тот.
- А чего ради жить - поищи! Тогда и будет тебе ответ - зачем!
Уговорил... Смешно и удивительно, но парень поверил, что надо искать, изучать жизнь, пока не найдёшь эту треклятую цель...
... Добежав до середины моста, он закрутил головой, судорожно прижимая к себе лёгкое тельце. Так, где это было... Ага, вот оно, то место. Теперь надо определить, что этих троих объединяет. Единственное, в чём он был сведущ, - в пространстве, которое можно пройти и которое у каждого своё. Это объединяющее пространство и начал искать.
"Зачем тебе это?"
- А что? Предлагаешь ребёнка бросить где-нибудь, чтобы его нашли именно так? А если не найдут - и по второму разу начну из-за малыша умирать? Тебе понравилось - коченеть постепенно? Ну вот... А здесь. Ты сам сказал, что они возможно, ищут меня.
"Но тебе нельзя..."
- Уговора не было, как я должен идти по спиральной смерти! Один - или с кем-то! Бродягой - или отцом семейства!
"Но подразумевалось!"
- Вслух сказано не было! Значит, я волен интерпретировать... - Он прислушался к самому себе и фыркнул: ну и заговорил!.. И тут же испугался, склонил голову, прислушиваясь к маленькому тёплому комочку, притиснутому к груди... И как с ним обращаться?!
Но он может только одно - и это одно сделает!
Быстро. Нашёл пространство, связующее троих, и отодвинул слои.
Крыльцо довольно просторного дома. На площадке напротив - машины. Но они сейчас неинтересны. Интересней - вэб-камеры на крыльце, под крышей. Бродяга, закрыв лицо ладонью, поплотней укутал неподвижного, безмолвного, но пока живого младенца в драную рубаху, найденную в мусорке, и положил его рядом с дверью - так, чтобы его не зашибли при выходе и чтобы был виден на камере. Ткнул в кнопку звонка - и отодвинул слои реальности, уходя в настоящее.
Выпал в кусты шиповника. Некоторое время недоверчиво прислушивался к себе. Жив? Руки медленно расслабились. Жив. В смысле ребёнок жив. И чувствует себя комфортно... Выдохнув, он сумел сесть. Глянул на дорожку и понял, что ноги ещё онемелые от холода. Надо отсидеться, пока тело не придёт в норму. Только одно место - солнечное сплетение - горячее. Там, где он прижимал к себе новорождённого.
