На стенах не было ни картин, ни полок, ни декоративных украшений. Сладкая мечта всякого борца с порядком, подумала Жанна. Комната была словно специально предназначена для того, чтобы наваливать здесь невообразимые кучи самого разнообразного хлама.

В креслах для посетителей сидели Уолли и Соколов. Уолли был начеку — держал в руках карманный компьютер. В этом не было ничего удивительного — удивительнее было бы отсутствие у него какой-нибудь счетной железки.

Поднос перед ними был уставлен кофейными приборами, вазами с фруктами, бутербродами и пирожными. Торжествовал принцип самообслуживания, и Уолли особенно не скромничал, что уже было событием невероятным.

Вольф Бернхардт тоже являл собой нарушение фундаментальнейших законов психологии. Для хозяина этого кабинета поставить на стол кофе и кексы, подвергая неслыханной опасности его девственную чистоту, было столь же принципиально невозможно, как папе римскому — танцевать на дискотеке.

Однако невозможное стало возможным, и теперь трое мужчин, веселых и спокойных, непринужденно расположившись в креслах, поедали выставленное угощение.

Жанна же, напротив, чувствовала себя очень скованно. Входя сюда, она судорожно сцепила руки на груди, и расцепить их ей никак не удавалось.

— А, мисс Колетт, — приветствовал Бернхардт. Он даже не снял ноги со стола, не постарался принять традиционный неприступно-важный вид, а только махнул рукой, приглашая Жанну сесть рядом. Сразу за ее креслом находилось окно во всю стену. Жанна внутренне содрогнулась — она не любила высоты.

— Вы вовремя. Доктор Соколов и мистер Стурджис как раз обсуждают ваше объяснение потерянных тридцать семь минут задержкой Земли на некоей промежуточной орбите. Присаживайтесь, присаживайтесь. Кофе, пожалуйста.

Жанна, окончательно смешавшись под взглядами мужчин, медленно направилась к своему месту. Слава Богу, кофе не пролила, сахар не просыпала, бисквит не уронила на пол. От такого неожиданного успеха она даже несколько пришла в себя и сделала вид, что с интересом внимает болтовне Уолли Стурджиса.

— …конечно, у большинства туннельных коридоров, называемых червоточинами, очень малое время жизни и пригодны они только для мгновенной транспортировки. Считается аксиомой, что Сфера давно готовилась к переброске Земли, ведь Кольцо в Точке Луны появилось всего через несколько секунд после появления Земли в Мультисистеме. Остается маленькая загвоздка. Почему в таком случае новая орбита Земли столь нестабильна? Ответа на этот вопрос нет.

— О чем это вы? — удивился Бернхардт.

— А вот о чем. Большинство Захваченных планет обращаются вокруг своих Захваченных Солнц по стабильным орбитам, которые не претерпят больших искажений в течение ближайших миллионов лет. Это как минимум. Однако орбита Земли проходит чрезвычайно близко к орбитам других планет нашей Солнечной звезды. Доктор Соколов рассчитал, что наша система была вполне стабильна до появления Земли.

Соколов, глядя на Вольфа Бернхардта, объяснил подробнее:

— Существует несколько моделей планетной системы Солнечной звезды, и все они сходятся в том, что система в результате переброски сюда Земли перешла в нестабильное состояние. Орбиты ближайших планет, задуманные как бы навечно, неизбежно исказятся в ближайшие три сотни лет, а то и раньше. Сфере придется затратить огромное количество энергии, чтобы наша система не рассыпалась, словно карточный домик. Последствия подобной катастрофы трудно даже вообразить. Напрашивается вывод о случайном характере переноса Земли, словно его предприняли в страшной спешке и Сфере просто не хватило времени подготовить место для новой планеты…

Помолчав, Соколов продолжал:

— Теория мисс Колетт несколько приподнимает завесу тайны. Времени у Сферы действительно было мало, но оно было. Это те самые тридцать семь минут, проведенные Землей на некоей промежуточной орбите. Негусто, но все-таки не сорок — пятьдесят секунд, зарегистрированных между моментом Похищения и появлением Земли в Мультисистеме. Почему тридцать семь минут, а не час, не два, не сутки? Самый очевидный ответ — использование промежуточной орбиты обходится Сфере слишком дорого…

— А все-таки что это за промежуточная орбита? — спросил Бернхардт.

Уолли словно ждал этого вопроса и радостно перехватил инициативу, загундосив:

— Вы ловите Землю в туннеле, а потом используете модальные трансформационные последовательности Мтабе. Модальные трансформации позволят туннелю целиком передвигаться в пространстве в виде сложной волны…

— М-м-м? — промычала Жанна, и это был первый ее вклад в сегодняшнюю беседу.

— Ну, это совсем просто. — Уолли был в ударе. — Опускаете Землю в туннель и зажимаете его концы, образуя таким образом некое подобие замкнутого объема. После этого полученной конструкцией можно запросто манипулировать. При этом Земля находится внутри. С точки зрения стороннего наблюдателя, у вас имеется сверхтяжелая заряженная частица, управляемая при помощи электромагнитных полей. В принципе если у харонцев есть гигантская система «кольцо — черная дыра», то ее магнитное поле сможет удержать частицу с массой, равной массе Земли. — Тут Уолли вернулся с заоблачных высот. — Но существует одна трудность, которая заключается в том, что подобная червоточина — я имею в виду ее массу — обладает тенденцией к самопроизвольному испарению. Справиться с этим, впрочем, тоже можно, следует лишь разогнать ее до околосветовой скорости. Тогда время растянется…

— Разумеется, — иронично добавил Бернхардт, изумленно следивший за полетом мысли Уолли.

Хотя Стурджис временами напоминал барона Мюнхгаузена, кое-что его рассуждения все-таки проясняли. А он продолжал свою вдохновенную речь, не обращая внимания на Соколова, глаза которого как будто остекленели:

— Возможно и другое решение проблемы. Когда опасность испарения становится велика, Сфера извлекает Землю из одной червоточины и помещает в новую. Такую процедуру можно повторять сколько угодно раз.

— Так в чем же дело? — спросил Бернхардт. — Почему только тридцать семь минут, а не больше? Почему Землю не бултыхали из дыры в дыру, пока не подыскали более или менее стабильную орбиту?

Уолли молчал. Соколов пожал плечами.

— Я полагаю, что Сфере не хватило не времени, а энергии. Такое лихое жонглирование, как живо описал Уолли, должно требовать невероятных затрат. Почему мы решили, что энергетические запасы Сферы безграничны? Вряд ли это так.

— Кстати, а что произошло бы, не окажись у Сферы энергии даже на тридцать семь минут? — полюбопытствовал Бернхардт. — Могла бы Земля убежать с промежуточной орбиты?

— А вот это как раз непонятно, — ответил Уолли. — Представим на секунду: у нас идет постоянное и принципиально неконтролируемое испарение червоточины, в которой находится планета… — Уолли гениально вжился в роль Сферы. Судя по его мимике, испаряющийся гравитационный туннель был для него чем-то вроде порядком надоевшего пустяка, вроде пыли, скопившейся под кроватью.

— А что это значит? — Бернхардт сегодня играл под простачка.

Уолли онемел от его «наивности».

— Е=mc^2, — наконец выдавил он из себя. — Масса Земли может быть выражена в виде энергии.

— Подобное испарение очень опасно, — сухо добавил Соколов. — Взрыв при полном испарении червоточины будет такой силы, что запросто уничтожит саму Сферу. Да и большинство захваченных планетных систем тоже, по крайней мере тех, что поближе.

Бернхардт слегка приподнял брови.

— Все это очень любопытно, — сказал он, откинувшись на спинку стула и задумчиво уставившись в потолок. — И, в сущности, не противоречит описаниям очевидцев похищения, к которым вы, Уолли, судя по институтскому фольклору, не относитесь. Небо быстро меняло черный цвет на ярко-белый, и наоборот. Похоже на кувыркание Земли в гравитационном туннеле. Периодически проносившаяся по небу и все закрывавшая плоскость вполне могла быть Сферой — она казалась столь огромной, потому что была очень близко…

— То есть все сходится? — не выдержала наконец Жанна, до этого лишь робко следившая за разговором. «Почему я, собственно, должна молчать как рыба? — подумала она. — Идея-то моя».