Ворота он проскочил на скорости 90 миль в час — машину занесло под визг покрышек и скрежет тормозов — и Инди уже решил, что самое страшное позади, но тут краешком глаза увидел распроклятый почтовый фургон, несущийся на него со скоростью, какую никогда не развивают эти паскудные почтовые фургоны — и столкновения избежать было невозможно.

Конечно же, он вывернул до отказа баранку и ударил по тормозам, все еще надеясь на чудо и понимая, что чуда не будет.

Чудовищный грохот металла о металл, скрежет и визг — и это было последнее, что воспринял разум Парелли. Дальше — тишина...

Профи Инди Парелли провел свою последнюю гонку.

Ну и кроме того, в этот миг могло показаться, что некий полицейский лейтенант больше никогда уже не будет размышлять на темы анахронизмов, отличий полицейских методов от армейских, компьютеров и предчувствий или отношений добра и зла.

Поскольку распроклятый, паскудный почтовый фургон вовсе не был почтовым фургоном.

Анализируя ситуацию, сознание Тома Постума разделилось на две части. Одна — сдержанная, собранная и спокойная — хладнокровно оценивала положение как бы со стороны; вторая — паникующая и перепуганная — оплакивала неизбежность безвременной кончины.

Тот, другой автомобиль горел. Том это знал. Он слышал гудение пламени и временами видел его языки. И существовала очень большая вероятность, что пламя перекинется на его машину, а он не сможет из нее выбраться.

Фургон лежал на боку. Его передняя часть была смята в гармошку. Нижнюю часть тела лейтенанта так заклинило, что он не мог шевельнуться. Утешало лишь то, что эта часть все еще существовала. Он ее чувствовал, как и то, что штанины медленно, но верно пропитываются кровью.

Он ощущал неудобство, но боль была терпимой. Ну и что это значит? Подтверждение истины, что крупные мужики менее чувствительны к боли? Может, ему суждено помереть от потери крови? Или сначала до него все же доберется огонь? Что предпочтительнее? Чисто риторический вопрос. Разумеется, ему не хочется ни того ни другого.

Он подумал о Дженис и детишках, и о том, как они воспримут известие о его кончине. Забавно, он никогда об этом раньше не думал. В нормальном состоянии о таких вещах не думаешь.

«Понимаете, дети, папочка был таким глупым фараоном, который всю жизнь занимался бумажной работой, но не смог преодолеть искушение поиграть в солдатики на улице. И вот этот дурачок встрял в игру под названием „Стоунхендж“, которая оказалась ему явно не по зубам, сложновата она была для его слабого умишки. Вот поэтому мы сегодня и закапываем папочку в землю. Понятно? А теперь идите — вам еще надо до похорон сделать домашнее задание...»

Дженис всегда была надежной подругой. Всегда спокойна, уравновешена. Правда, не в постели. Будет ли ее следующий избранник так же давать ей все необходимое в этом плане? Будет ли обожать ее так же, как Том Постум? И будет ли заботиться о детишках так же, как...

Черт! Идиотизм какой-то!

Кто-то же должен прийти ему на помощь! Причем скоро, с минуты на минуту. Эта пальба, эти взрывы! Наверняка кто-то уже догадался позвонить в полицию.

Должен же кто-либо все это слышать?

Должен, должен.

А вот и помощь подоспела.

Кто-то пытался открыть дверцу, ту, которая теперь была сверху. Здесь я, парень, здесь, загляни внутрь. Внизу я, черт побери. Надо бы крикнуть, да горло как тисками сдавило!

— Я здесь, внизу, — прохрипел он и сам поразился звучанию собственного голоса.

В кабину заглянуло лицо, вполне пристойное, хотя малость угрюмое и явно очень усталое. Спокойные серо-голубые глаза пристально посмотрели на него, вмиг оценили ситуацию и знакомый холодный голос сказал:

— Держись. Сейчас мы тебя вытащим.

Лицо исчезло, но все тот же голос теперь давал кому-то инструкции.

— Ящик с инструментом сзади. Достаньте лом и газовую горелку. Парня там крепко зажало.

Мак Болан. Встретились-таки.

Очень романтично.

Еще один голос снаружи. С юмором как бы, но все же обеспокоенно:

— Надо бы поторопиться, ребята.

— Гаджет, возьми огнетушитель. Пенный. Хорошо. Обработай этот участок почвы и вокруг бензобака.

Затем Болан снова возник в окне, на этот раз он перегнулся и почти залез в кабину. Он испытующе посмотрел Постуму в глаза, затем протянул руку и большим пальцем оттянул левое веко Тома.

— Сильно болит? — вопрос был задан все тем же холодным голосом, но, верьте или нет, в нем чувствовались нотки сочувствия.

— Не очень, — прохрипел Постум. — Я все еще представляю собой один кусок?

— Если судить по тому, что видно, то да, — верзила ощупал лейтенанта в нескольких местах. — Ну-ка, дай руку.

Постум автоматически, ничему не удивляясь, выполнил команду. Болан осторожно, но решительно направил руку Тома к внутренней части бедра, у самого паха.

— Зажми здесь. Да сильней, сильней, не бойся. Ты теряешь кровь, а когда мы начнем ковырять твой саркофаг, может быть еще хуже. Дави сильно и ровно.

Полицейский заверил преступника номер один Соединенных Штатов, что он в точности выполнит его указания.

В окне машины возникли ломик и чье-то смуглое лицо — мексиканец, пуэрториканец или что-то в этом роде. Мягкий голос озабоченно произнес:

— Лучше не рисковать с горелкой, сержант, — тут все пропитано бензином. Только в самом крайнем случае.

Каково, а? Сержант!

Постум с удивлением услышал свой собственный голос:

— Оставьте мне лом, и уходите. У меня больше времени, чем у вас.

Сержант проигнорировал это хриплое карканье. Он просунул лом между ног лейтенанта, нашел точку опоры и его мышцы напряглись.

— Будет немного больно. Продолжай зажимать рану.

— Я сказал, уезжайте, Болан. Я полицейский.

— Рассказывай дальше, — проворчал Мак и навалился на лом.

— Я Том Постум.

На шее Болана вздулись жилы, мышцы взбугрились, на усталом лице прорезались морщины.

— Угу, знаю...

Ну да, он же всеведущ. Может еще и всемогущ к тому же. Металл трещал, подавался, подымался. Волна тепла пошла вниз по ногам.

— Зажимай, зажимай!

Постум понял, что он имел в виду. Кровь толчками потекла с новой силой. Болан снова схватил кисть его руки и прижал к паху.

— Вот так!

— Боюсь, у меня не хватает сил...

— Политик! Мне нужен жгут!

В окошко просунулась длинная пластиковая трубка. Болан схватил ее и обмотал Постуму правую ногу чуть повыше колена. Затем его сильные руки удивительно осторожно ощупали обе ноги Постума. Болан повернул голову к полицейскому и со скупой улыбкой сказал:

— Думаю, переломов нет, иначе ты не сидел бы так тихо.

В окне снова возник смуглолицый.

— Я нужен?

— Вдвоем не развернуться, Политик. Я сейчас его вытащу. Позови Гаджета.

И почти сразу же, по крайней мере так показалось Постуму, его потащили из разбитого автомобиля. Кто-то наложил плотную черную повязку поверх его глаз. Он хотел сказать, что, мол, не надо, что с глазами у него все в порядке, но потом сообразил, что повязка нужна не ради его, а ради их спокойствия.

Голос, который он слышал совсем недавно по радио, подтвердил его мысли.

— Все в порядке, мы ее снимем, когда будем внутри.

Другой голос, тот самый — жесткий и холодный, скомандовал:

— Шевелитесь, ребята. Мы уже выбились из графика.

Постума быстро перенесли в другую машину, просторную, если судить по тому, как они там двигались, и машина тут же тронулась с места. Его положили на что-то мягкое, и все тот же холодный голос, находящийся сейчас в некотором удалении, снова отдал приказ:

— Гаджет, доложи обстановку!

Кто-то опустился на колени рядом с Постумом — наверно смуглый — и поправил жгут, после чего ощупал ноги Тома ниже колен.

— Мы находимся на территории округа, — мягким голосом ответил тот, кого звали Гаджет. — В эфире чисто, нет никаких радиообменов.