Результаты оперативных разработок, таких дел, как «Утописты», «Жаботинцы» (Украина), «Неугомонные» (Прибалтика), показали, что если и существует база для использования сионистского движения против немцев, то она должна быть абсолютно самостоятельной, то есть не иметь никаких связей с существующим уже на территории Советского Союза сионистским движением. Были вскрыты националистические организации и, самое главное, установлены их связи с Розеном, видным деятелем американских сионистских кругов. (А ведь эти круги, кстати, выдали через Моргентау первый заем Советскому правительству на поднятие колхозов в Крыму.)

Руководил этими операциями начальник секретно-политического управления Н. Горлинский. Удалось выявить так называемое левое направление, куда входили молодежные организации «Гордония», «Гашомер-Гацоир», «Гехолуц», затем общие «огульные» сионистские организации, объединявшие молодежные ячейки «Ониб» и «Гехолуц», а также объединения «Бейтар», «Брит-Ахаяль» и «Галиля». Как выяснилось, они вели активную вербовочную работу среди наиболее проверенных сионистов, из которых в целях конспирации составлялись небольшие группы по 4-5 человек. Вся деятельность их была направлена на проанглийскую и проамериканскую агитацию, ведение широкой пропагандистской работы по внедрению в среду еврейской молодежи идей палестинизма и отрыва их от комсомола.

Было налажено издание еврейской националистической литературы. Одну из типографий по выпуску антисоветских листовок нам удалось ликвидировать в ноябре 1940 года во Львове. Это и послужило толчком к изъятию сионистского актива, в ходе которого выяснилось, что существует нелегальная резидентура и эмиссары американской организации «Джойинт», посланные для налаживания связей с националистическими структурами Прибалтики, Украины, Белоруссии и Молдавии. Особую активность проявляла существовавшая в Вильнюсе подпольная сионистская типография по изготовлению фиктивных документов, так называемых виз, выданных как бы английским консульством для выезда в Палестину. По этому делу был арестован Менахем Бегин — будущий премьер-министр Израиля. Как руководителя одной из крупных националистических сионистских ячеек, его вместе с сионистским активом выслали из Прибалтики за несколько дней до начала войны.

В ходе операции «Кочевники», которую провел Наркомат госбезопасности Белорусской ССР, было арестовано более 20 человек, входивших в тщательно законспирированную сионистскую организацию «Свобода». Каждый ее член перед вступлением принимал присягу, платил взносы. Организация выпускала нелегальную газету, имела множительные аппараты.

Националистическое сионистское движение не пользовалось поддержкой еврейского населения на территории Советского Союза главным образом потому, что руководство сионистских организаций еще в 20-е годы на Волыни, в Ленинграде, Харькове было репрессировано. Но по мере того как в 1941 году при эвакуации стали скапливаться компактные массы еврейского населения, часть из них объединилась с беженцами из Прибалтики, Западной Белоруссии. Поэтому сразу же после образования еврейского антифашистского комитета руководство НКВД издало специальную директиву за подписью замнаркома Б. Кобулова, где предписывалось продолжать активную борьбу с еврейскими сионистскими организациями. Однако я забежал вперед в изложении этих трагических событий.

Советское руководство накануне войны владело исчерпывающей достоверной информацией о развитии ситуации на Балканах. Важнейшим нашим источником сведений был сотрудничавший с ИНО ОГПУ-НКВД с 1934 года видный болгарский дипломат Иван Стаменов («Наследник»). Он был привлечен к работе с нами опытным сотрудником ИНО П. Журавлевым.

С назначением в 1940 году Стаменова послом Болгарии в Советском Союзе связь с ним была передана мне. У нас появился доступ к документальной информации о реальных намерениях и переписке правящих кругов Болгарии с немецким руководством. Знаменательно, что на переговорах Гитлера и Молотова в ноябре 1940 года в Берлине болгарский вопрос вызвал очень резкую реакцию немцев. Мы располагали тогда всей информацией о действиях Гитлера и намерениях Болгарского правительства. Наша осведомленность базировалась на документах и шифропереписке, а также на сообщениях Стаменова, поскольку он получал инструкции от главы правительства и от царской семьи, в которую он был вхож.

Но что парадоксально? Наша осведомленность о складывающейся обстановке, предложение заключить с Болгарией пакт о взаимопомощи, сделанное нами, кстати, по подсказке Стаменова, ссылавшегося на противоборство в ее правящей группировке, не дали должных результатов. И это несмотря на то, что мы выступили с очень выгодными для Болгарии предложениями не только о заключении пакта, но и предоставлении ей дополнительной территории во Фракии в случае неблагоприятного для Греции исхода войны с Италией и Германией.

К началу работы со Стаменовым относится также установление моих тесных рабочих отношений с А. Вышинским, в то время заместителем наркома иностранных дел.

В оценке кризиса в советско-германских отношениях, который начался осенью 1940 года в связи с событиями на Балканах и нарастанием угрозы войны в этом районе, важно иметь в виду следующие обстоятельства, касающиеся использования наших агентурных возможностей. Официальная позиция Советского Союза, как мне разъяснял Вышинский, заключалась в том, что СССР, с одной стороны, стремился подписать пакт о взаимопомощи с Болгарией, с другой же — этот пакт не предполагал выхода Болгарии из сферы особых отношений с Германией и Италией. Речь практически шла о том, что мы ни в коем случае не собираемся конфликтовать с немцами и противодействовать вступлению болгар в какие-либо договорные союзнические отношения с ними.

На первый взгляд может показаться, что это половинчатая и беспринципная позиция. Однако для нас это было чрезвычайно важным, ибо речь шла об использовании Стаменова, с которым я неоднократно встречался, в выработке компромиссных договоренностей с немцами и их союзниками, чтобы оттянуть войну. Наша попытка воздействовать через Стаменова на царскую семью в Болгарии была важным моментом политической линии, поскольку мы связывали тем самым свободу действий немцам на Балканах. К болгарским делам и взаимодействию со Стаменовым активно подключился руководитель Коминтерна Г. Димитров, причем эти дела он не передоверял своим заместителям.

Из бесед со Стаменовым у меня сложилось впечатление, что болгарские правящие круги были напуганы нашим предложением в отношении пакта о взаимопомощи. Левая оппозиция и рабочее движение в это время в Болгарии были довольно мощными. Поэтому правящие круги боялись, что улучшение отношений с СССР будет способствовать укреплению позиции Болгарской компартии. Это толкало не только царя Бориса, но и его окружение на союз с англичанами и немцами.

Установление важного контакта с послом Болгарии в Москве осенью 1940 года стало, однако, прологом еще одного драматического эпизода в действиях разведки и дипломатии на балканском направлении в преддверии неумолимо надвигавшейся германо-советской войны.

В конце октября 1940 года или в самом начале ноября накануне поездки Молотова в Берлин меня неожиданно вызвал Берия, в кабинете которого я застал П. Федотова, начальника контрразведки, и приказал нам срочно явиться к заместителю наркома иностранных дел Вышинскому. Суть поручения состояла в том, чтобы, контактируя с Вышинским, вступить в неформальные доверительные отношения с послом Югославии в СССР Миланом Гавриловичем. Последний по своей инициативе вышел на Вышинского и проинформировал его об обострении обстановки на Балканах и борьбе внутри югославского руководства. Гаврилович рассказал о недовольстве, которое зреет в югославском правительстве в связи с тем, что германские войска войдут в Болгарию, оккупируют Фракию, что резко обострит болгаро-югославские отношения.