Я тоже убила Ребекку и затопила ее лодку в заливе, вместе с ним прислушиваясь к шуму ветра и дождя. Разговаривала с миссис Денверс через дверь.

Но где-то, в другой части моей души, царила мысль: он вовсе не любил Ребекку, он никогда не любил Ребекку. И вдруг я осознала, что в моем сердце больше нет страха, что мое будущее светло и прекрасно…

Я больше не боюсь Ребекки и не испытываю к ней ненависти. Теперь, когда я знаю, что она была злой, порочной и развратной, она больше ничем не могла меня затронуть. Она для меня больше не существовала. Все могущество Ребекки растаяло в воздухе, как утренний туман. И так как Максим никогда не любил ее, я больше не испытывала ненависти к ней.

Ее тело вернулось вместе с лодкой, носившей пророческое название «Возвращаюсь», но я навеки освободилась от нее.

Я могла навсегда остаться с Максимом, обнимать его, любить. Я уже не была ребенком, и никогда им не буду. Больше не будет «я», «меня»; «мне», а будет «мы», «нас», «нам». И эту беду мы будем переносить вместе: я и он. Ни капитан Сирль, ни Фрэнк, ни Беатриса, ни все мужчины и женщины графства, которые будут читать газеты, не смогут разлучить нас. Мы всегда будем единым целым. Я больше не была наивной простушкой.

Я готова давать клятвы, присягать, богохульствовать и молиться. Ребекка не выиграла, Ребекка проиграла.

Максим вернулся в комнату.

— Звонил полковник Джулиен. Он только что беседовал с Сирлем. Он едет с нами завтра утром.

— Зачем?

— Он представитель власти в Керритсе, и они обязан присутствовать.

— Что он сказал?

— Он спросил меня, не знаю ли, чье бы это могло быть тело в каюте.

— Что ты ответил?

— Я сказал, что не имею понятия, и что мы до сих пор предполагали, что Ребекка была на своем судне одна.

— Что еще спросил?

— Он спросил, не считаю ли я возможным, что ошибся при опознании тела в Эджкомбе?

— Он это сказал, уже сказал?

— Да, и я ответил, что не знаю и что это вполне возможно.

— Он будет вместе с тобой, Сирлем и с доктором завтра утром на лодке?

— Да. А кроме них, полицейский инспектор Уэлч.

— Но при чем здесь полицейский инспектор?

— Он обязан присутствовать, когда находят какой-нибудь труп.

Я замолчала и почувствовала знакомую боль в желудке.

— Может быть, они не сумеют поднять лодку? И тогда они ничего не смогут сказать по поводу тела.

— Не знаю. Я думаю, что поднимается юго-западный ветер, но нет, оказывается, он упал, и для водолаза будет завтра утром удобно работать при спокойном море.

Снова зазвонил телефон, как-то особенно резко и требовательно.

Когда Максим вернулся в библиотеку, он сказал:

— Ну вот, уже началось.

— Что ты хочешь сказать? Что началось?

— Это был газетный репортер из «Хроники.» Он спросил меня, правда ли, что найдена лодка, принадлежавшая покойной миссис де Винтер?

— Я ответил, что действительно найдена лодка, но это все, что нам пока известно. Может быть, вовсе и не ее лодка. Затем он спросил, могу ли я подтвердить слух о том, что в каюте найдено тело. Очевидно, кто-то уже разболтал. Конечно, не Сирль. Очевидно, водолаз или кто-либо из его дружков. Этих людей ведь не заставишь молчать.

— Что ты ответил по поводу тела?

— Я сказал, что ничего не знаю и не могу дать никаких показаний. И буду ему очень обязан, если он больше не будет звонить мне.

— Он обозлится и будет выступать против тебя.

— Тут уж ничего не поделать. Я не желаю давать заявления для газет. Я не желаю, чтобы мне звонили репортеры и задавали вопросы.

— А может быть, их следовало бы привлечь на свою сторону?

— Если нужно будет бороться, я буду бороться один, и вовсе не желаю, чтобы рядом со мной стояла газета.

— Репортер будет звонить другим: полковнику Джулиену или капитану Сирлю.

— Но от них он узнает не больше, чем от меня.

— Если бы только мы могли что-нибудь предпринять. Просидеть здесь столько часов в бездействии, ожидая завтрашнего дня!

— Нам нечего делать, — ответил Максим. Он взял в руки книгу. Но я видела, что он не читает. Он словно бы все время прислушивался к телефону. Но больше никто не звонил.

Мы переоделись к обеду. Затем пообедали. У Фритса, как и всегда, было невозмутимое и бесстрастное лицо, можно было подумать, что он ничего не знает о наших неприятностях.

После обеда мы снова посидели в библиотеке, но разговаривали мало. Я сидела на полу, положив голову на колени Максиму. Его пальцы гладили мои волосы. Время от времени он наклонялся, чтобы поцеловать меня. Раньше это было механическое поглаживание, как будто он не делал никакого различия между мной и Джаспером. Теперь же его пальцы ласкали меня. Мы иногда обменивались несколькими словами, как люди очень близкие, между которыми нет никаких тайн и преград. И как странно, что именно теперь, когда все наше благополучие повисло на ниточке, я чувствовала себя бесконечно счастливой.

По-видимому, ночью шел дождь: когда я встала, сад был как умытый.

Максим не разбудил меня утром. Видимо, он встал украдкой, прошел в свою туалетную, а затем ушел из дома к назначенному часу.

Я встала, приняла ванну, оделась и спустилась к завтраку в обычное время, в девять часов. Меня ожидала целая куча писем в это утро. Читать их все подряд я не стала, так как там было одно и то же: благодарность за прекрасный бал.

Фритс спросил меня, следует ли поддерживать завтрак Максима теплым, и я ответила, что не знаю, когда он вернется домой.

После завтрака поднялась в будуар и села за письменный стол. Комнату явно не убирали и даже не проветривали. Я позвонила горничной и, сделав ей замечание, попросила вынести засохшие цветы.

— Извините, мадам.

— Чтобы это больше не повторялось.

— Да, мадам.

Никогда не думала, что так легко быть требовательной и строгой.

На моем столе лежало меню. Я прочла его и увидела, что были предложены те же холодные закуски, которые подавали к ужину на балу. Я перечеркнула меню и позвонила Роберту:

— Скажите миссис Дэнверс, чтобы она заказала горячий завтрак. Если и осталось много закусок от ужина, то мы не желаем их больше видеть за нашим обеденным столом.

— Да, мадам.

Я вышла из комнаты вслед за ним и спустилась в маленькую оранжерею, срезала свежие розы и вернулась в будуар. Там было уже убрано, и в вазы налита свежая вода. Я занялась расстановкой цветов, когда услышала стук в дверь.

— Войдите.

Это была миссис Дэнверс. Она держала меню в руках. Выглядела бледной и усталой, под глазами были большие круги.

— С добрым утром, миссис Дэнверс.

— Не понимаю, — ответила она, — почему вы отсылаете меню через Роберта и через него же передаете указания. Почему вы так поступаете?

Я держала в руке розу и смотрела через нее.

— Все эти закуски подавались уже вчера, я видела их на серванте. Сегодня я предпочитаю горячий завтрак. Если на кухне не хотят есть эти закуски, выкиньте их. В этом доме хозяйничают так расточительно, что небольшой дополнительный расход будет незаметен.

Она молча уставилась на меня.

Я поставила стебель в вазу вместе с другими и снова заговорила:

— Не говорите мне, что вам нечего подать к завтраку. У вас ведь составлены меню на все случаи.

— Я не привыкла, чтобы мне передавали приказания через Роберта. Когда миссис де Винтер хотела что-нибудь изменить в меню, она сама звонила мне по домашнему телефону и лично передавала свои пожелания.

— Боюсь, что меня очень мало интересует, что делала и чего не делала покойная миссис де Винтер. Теперь миссис де Винтер — это я. И если я предпочту передавать свои распоряжения через Роберта — я так и буду делать.

В комнату вошел Роберт и сказал:

— Репортер из газеты «Хроника» просит вас к телефону.

— Скажите ему, что меня нет дома.

— Да, мадам.

— Итак, миссис Дэнверс, вы хотите сказать мне еще что-нибудь?

Если нет, то вам лучше уйти и сделать распоряжения на кухне по поводу ленча. А у меня сегодня мало времени.